Я выжил в Холокосте - Дэниэл Коуэн

В тот день, когда перед их взором появилась швейцарская граница, на улице было так тепло, что Тибор снял пиджак. Лед и снег сверкали с окружающих гор, но их картограф Карл вел группу по низинам и долинам, где было холоднее – а впрочем, терпимо. Всю прошлую ночь они пробирались по сложной каменистой местности, но после затяжного броска от заката до рассвета Петер указал на дорогу, соединявшую Италию со Швейцарией. Он объяснил, что городки сразу за границей были скорее итальянскими, нежели швейцарскими, но они все равно были там в безопасности – нацисты здесь не свирепствовали.

Отец Тибора несколько раз в год предпринимал деловые поездки в Италию и Швейцарию, чтобы посмотреть на последнюю обувную моду Милана, Флоренции и Женевы. Он возвращался в Пасто с историями об улицах, заполненных автомобилями, кафе, заполненных людьми, и оперных театрах, заполненных посетителями. Смотря на границу, Тибор был уверен, что как только закончится война, его семья соберется вместе в одном их этих роскошных городов, чтобы начать дивную новую жизнь.

На границе стояли две сторожевых будки, каждая со своим флагом. Короткий отрезок шоссе проходил через ворота, разделявшие две страны. Забор с колючей проволокой простирался за пределы видимости. Земля с другой стороны была испещрена глубокими и угловатыми рытвинами; единственный путь туда – не считая воздушного – проходил через усыпанный гравием узкий кусок дороги.

Карл и Петер оба считали, что лучше будет пересечь границу ночью. Пограничники наверняка будут спать или пьяны – вряд ли им захочется допрашивать всех восьмерых участников похода. Группа дождалась темноты. Карл достал из рюкзака мутную стеклянную бутылку, выпил и передал остальным. Тибор сделал глоток и выплюнул: жидкость была горькой, словно яд. Мужчины засмеялись, пожали друг другу руки, наскоро помолились и отправились вниз по холму.

Лучи прожектора нашли их даже прежде, чем они достигли низины. Петер, Карл и еще один поляк, который говорил по-итальянски, выдвинулись вперед. Охранник появился из резкого ореола света и жестом приказал приблизиться. Карл достал из кармана пиджака свернутую бумагу и помахал ей в воздухе. Группа не двигалась, пока солдат изучал ее. Петер держал руку на плече Тибора, будто желая показать, что он его сын. Карл заговорил с охранником на языке, который Тибор принял за итальянский. Охранник кивнул, отошел на несколько шагов и показал бумагу другому вооруженному человеку.

Солдаты ушли в будку. Поляки стояли хмурые. Громко зазвонил телефон, за ним, словно дурное предзнаменование, раздалось эхо. По прошествии нескольких минут (которые Тибору показались часом, не меньше) солдаты вернулись и проорали приказ. Мужчины засомневались, затем переглянулись и медленно принялись опускать штаны. Когда солдаты увидели сразу восемь обрезаний, они грубо засмеялись и знаком приказали всем лечь на землю лицом вниз и положить руки на затылок.

Из этого неудобного положения Тибор аккуратно приподнял глаза. Два холодных луча света поднимались вдали, затем шли дугой и заканчивались точно на будке. Лучи принадлежали грузовику, который мчался на Тибора и его товарищей и резко затормозил прямо перед ними. Немецкие солдаты, дыша паром на мороз, быстро вылезли из кабины и как бы между делом затолкали в фургон Тибора и поляков. Пленники не сказали захватчикам ни единого слова, хотя солдат пялился на Тибора, улыбался и что-то сказал ему по-немецки.

«Он говорит, что тебе не о чем беспокоиться, – перевел ему Петер. – Они везут тебя в очень спокойный и хороший лагерь».

Маутхаузен, 1944-й

1

Поначалу Тибора заинтриговала возвышающаяся на холме крепость Маутхаузен. Она напомнила ему замок из фильма про короля Артура. Правда, в фильме на воротах замка не было свастики.

Крепость была такой большой, что из грузовика Тибору удалось рассмотреть лишь ее вход. Каменные стены казались в пять раз выше человеческого роста. Две огромные башни по обеим сторонам ворот были еще выше. Тибор не мог разглядеть всю крепость, хотя земля возле стен ее было выровнена и вычищена. Похоже, она занимала весь холм.

Тибор понятия не имел, зачем крепости нужны были люди с пулеметами – что там охранять? – но ему стало легче, когда грузовик начал притормаживать у входа. Кочковатый, бесконечный путь по австрийским холмам перетряс ему все кости и желудок.

Водитель и охранник обменялись сигналом. Ворота открылись, и взор Тибора упал на огромную площадь, в несколько раз больше футбольного поля. Мальчик начал было шептать молитву, благодаря бога за то, что добрался целым и невредимым, однако, вылезая из кузова, чуть не потерял сознание: дикий смрад ворвался ему в грудь, нос и горло, обжег трахею. То была вонь разлагающейся плоти и, кажется, сажи; вонь настолько мощная, что мальчик начал задыхаться.

Офицер выстроил их группу на большой песчаной площади вдоль стены и приказал не произносить ни звука. Они стояли и смотрели, как заходит солнце; мерзли от ветра. Темнота ночи принесла с собой еще больший холод, но вместе с ним и благодать: резкие порывы ветра уносили отвратительный запах. Наконец немецкий офицер вышел к шеренге и спросил у каждого имя и страну происхождения. Когда он указал пальцем на Тибора, Петер сказал, что мальчику одиннадцать (скинул два года) и что национальность его неизвестна. Тибор молчал. Офицер постучал ладонью ему по голове и двинулся дальше.

Вход и стены лагеря. Мемориальный музей Холокоста (США)

Восьмерых новоприбывших отправили вниз по лестнице в пустую бетонную комнату и приказали раздеться. Вода хлестнула из душевых головок с такой силой, что Тибор чуть не упал с ног. Сначала она была ледяной, потом чуть не кипятком, потом снова стала ледяной. Сразу после «душа» их отправили по узкому коридору к седому мужчине в полосатой пижаме, который побрил им головы и тела. Бритва скользила так быстро, что оставляла за собой следы зарубок и порезов. Парикмахер засмеялся, увидев голого Тибора, и пошутил, что за сегодня мальчик был его самым простым клиентом.

Охранник приказал им бросить одежду в кучу («Для стирки!»), затем выдал рваные, поношенные рубахи и штаны, которые пахли дезинфицирующим средством и висели на них, словно пижамы. После этого их отвели к одноэтажным, похожим на гаражи, зданиям – баракам.

Пожилой мужчина в полосатом пиджаке – староста барака – отправил Тибора к койке, на которой уже сидели трое грязных парней лет двадцати. Когда он увидел, что у них на четверых было одно одеяло, Тибор решил, что обойдется. Семеро его друзей разошлись по другим койкам, в то время как Тибор остался один на один с целым роем непонятных ему языков. Впервые с того самого момента, как он покинул Пасто, ему стало по-настоящему страшно.

Той ночью он не спал. Во-первых, койка была деревянной и неудобной; во-вторых, соседи дергались, толкались, болтали и спорили. Один бедняга скулил как животное, а свирепый ветер грозил выбить немногочисленные окна барака. Внутри было не так холодно, как снаружи, но воздух все равно был морозным и вдобавок вонючим из-за скопления тел. Тибор был уверен, что помещение не топили, однако когда он доковылял до туалета в дальнем углу барака, то заметил что-то вроде плиты. Пописав, он попытался взобраться на нее, чтобы погреться, но тут же откуда-то раздалась команда: «Слезай!»

Барак опустел к рассвету. Тибор остался лежать на койке, но староста приказал ему уходить. Снаружи на площади медленно двигалась река из людей, тысячи усталых пленников тихо волочили ноги и становились в правильные колонны, а эсэсовцы подгоняли их прикладами и выкрикивали на немецком. К тому моменту, как офицеры закончили перекличку, солнце уже встало и мерзкий запах вернулся.

Тибор последовал за «рекой» обратно в барак. Вернулись его друзья. Он разглядывал их лица в надежде увидеть улыбку или намек на нее; хоть что-то, что дало бы ясно понять: худшее позади. Однако по их выражениям решительно нельзя было сказать, что они чувствовали. Впрочем, одного их присутствия было достаточно, чтобы успокоить Тибора.

Снаружи возле бараков собралась толпа – как будто очередь на автобус. Вскоре подъехала тележка, на которой привезли жестяные банки с горячей жидкостью, похожей на смесь кофе и чая. На вкус смесь была горькая, но Тибор выпил – лишь бы согреться.

Прибыли солдаты в униформе, половину пленников увели, остальным сказали вернуться на койки. Несколько минут спустя в барак вошли люди, одетые в рубахи с нашитыми на них зелеными треугольниками men, поделили присутствующих на маленькие группы и приказали всем выйти. Петер и его друзья вышли одними из первых. Довольно скоро в бараке остались несколько детей и староста. Несмотря на пугающую неизвестность происходящего, комната наполнилась спокойствием. Затем с койки сверху свесилась голова ясноглазого мальчугана.