Холмы России - Виктор Ревунов

Скрылся и Сергей со двора.

Ночь бессонная, слезы, трость пошиблениая и судьба поломанная. Никогда теперь не узнать, что было бы.

Феня все еще стояла у окна.

Вошла Полина Петровна.

- Ну, почему так? Хочешь добра - какое уж счастье, просто добра, и не получается. В чем дело?

Кто мог ответить Полине Петровне.

- Я виновата,-со вздохом сказала про свое Феня.

- Здесь не из-за тебя.

- Так ведь заревновала. Я что, не чувствую? Глазами вот отсюда на меня. Да только дело не в том... Я вам валерьянки накапаю,- заметила Феия, как поникла Полина Петровна.

- Пойдем в комнату.

Феня накапала в рюмку из пузырька. Водицы из крана подлила.

Полина Петровна разделась и легла под одеяло.

- Вот,- поднесла Феня рюмку.

- Я не пью ее.

- Все же. Успокоительное.

- Поставь. И ложись. Ты что-то хотела сказать.

Феня подсела к ней на диван.

- Как увидела я ее тогда на вечерке, интересная такая, у меня с чего-то и мелькнуло: "А вдруг как Киря такую полюбит". Вот поверите! Так глыбью и зашлось на душе. А она не поняла. Решила, что я за Сергея засоперничала. Ну, как понять-то. И глазами-то мы встретились. Я за свое, а она за свое. А только встретились-то на моем чувстве; уж верно, наслушалась про меня, уже и представлялось мне. И сердце у нее не к Сергею. Хочет понять, а не поймет. Сергеи на колени кинулся. А ее не тронуло. Она-то поняла. Когда вот сюда вошла, на меня взглянула. Глаза ее черные так и зажглись. Вы не видели? Один глаз вроде как закосился, не то улыб;(а странная, не то еще что, а лицо будто другое. Что же это так? Она непременно посмотрит, кого я люблю. Случайно или как, но посмотрит. Что и выйдет. Попомните мои слова.

- Может ли такое быть?- не улавливала ничего в ее словах Полина Петровна - все разное.

- Такие моменты. И мать, мать ее, глаза у них одинаковые.

Полина Петровна улыбнулась.

- Да ложись ты.

- Я и не переживаю. Все к лучшему или плохому, а того не обойдешь, как тому быть. Быть так быть. А что вздыхать? Зря воздух переводишь,- вдруг рассмеялась она.

- Кирю ты вспомнила? А Митю? -спросила Полина Петровна.- Хоть что-то.

- Кто ж знает. Может, что и сидит в сердце, да без ветра не ворохнется. Только уж жить-то с ним после всего нельзя.

Она сбросила халатик, улеглась.

- А где же Сергей?- спросила.

- Пусть прогуляется.

- Вы за все не переживайте. А почему с добра добра не получается, так не все же по-добру живут,- вот я ответила на вопрос Феня.

Сергей сидел в каморке друга - бывший трг .{тирный номерок, самый дешевый, с угла, окнами в овражный склон, позаросший вербами. Там же и тропинка к Девятой ямке. Почему так называлась она, никто не знал. Да будто по буграм татар встречали, и было девять ям по Чуре - так ручеек. В песке и поныне, после половодья, вымывались закремневшие наконечники стрел - "чертовы пальцы", их так называли. Место пограничное между окраиной городской и полями, что чуть зайти за пруды, и рожь голубую увидишь, и дальний лес.

В стене каморки кафельная печь. Стол прежний, на бедрастых ножках, два стула, кровать железная. Обои разными цветочками, да больше васильками.

Сергей все рассказал другу.

Пармен подумал, опустив голову. Прошелся по комнате и снова сел на кровать.

- Что сказать? Битва грандиозная, потери колоссальные, и соседи сохранят о ней память в веках. Все полководцы разошлись пораженные. Но один-то заметил, что перелом наметился в его пользу.

Сергей усмехнулся.

- Николай Ильич.

- Он в этом сражении не более как ефрейтор.

И что я тебе про него говорил, это он сам в собственном представлении. Ну, что-то есть. А так усердный человек.

Хорошая память, и благодаря этому много вызубрил. Но ефрейтор стойкий в своем окопе. Его можно уничтожить, но в плен - нет. Отношение к тебе необъяснимо.

- Из-за отца,- сказал Сергей.

- Не главное для него. Скорее всего, главного-то и нет. Просто понял: пустое у вас. Доченьку знает, по глазкам, по глазкам. Да и жизнь прожил. Мужик наблюдательный. А с цитатой из записки - напрасно.

Нельзя!

Пармен снова прошелся по комнате и, остановившись перед Сергеем, сказал:

- Было не время для извинений в тот момент, но ты извинись Полина Петровна правильно показала к ногам его. Откуда он знает, что цитата пришла к тебе в голову из записки? Отец сказал? А отец не говорил. Вон что получается. Он за эту рублевку месяц дрова колол.

Не просто колол, а показывали среди двора.

эту, Серега, рублевочку прилепили к его спине на всю жизнь. Ты и гляди, с кем он и где он? Унижение свое поняв, в душе стал непобедим. Не холуй! Ты его в минувшем сражении атакой в лоб потряс и смял.

Сергей встал, слегка отстранил Лазухина.

- Иди сядь. И за гимнастерку не хватай и пуговицы не верти. Он трость поднял. А если бы ударил? Что же, мне кулаками в ответ? Нет, кулаком бы я его не ударил!

А вот жить бы не стал. Зачем же, испытав унижение, самому унижать!

- Ладно, еще не остыло... В битве участвовала и женушка Николая Ильича, рангами повыше, милая

Иринушка, как он ее зовет. Свернувшись, в покое поживает. Нс любит, когда нарушают. Себя бережет, ленью лоснится. Поднялась бы а куда? Красоты необыкновенной была. И в настоящем, чуть ты ей свиданье не назначил,напомнил Лазухин про недавнюю сценку на площяди.- Ты ее слегка поразил. Все уже залежалось, а ты из-под рухляди что-то задел. Вон как у нее глазок-то пошел - вкось, вкось. А загадка в лице-то! В шестнадцать лет она в барина влюбилась. Викентия Ловягина.

Вот тут через дорогу с матушкой жила. Да так влюбилась, что мать ее к кровати привязывала, чтоб не сбежала, била веником, свертывала ей руки вожжами, а она свое: "Люблю!" Откуда знаю? Да прожил всю жизнь на этой улице, наслушался. Так что уже и установить невозможно, что от кого... Матушка цену любви барской знала. Домик был, а в домике должницей жила. Решила из зависимости своей выйти и дочь спасти из неволи.

Бросилась она к миллионщику. Был такой. Додонов. Он домик будто бы и выкупил. Барин проклял. За измену какую-то особую. Сама слезы Иринушкины вытерла, уломала, как-то уговорила и выдала за Николая Ильича. Он как раз к тому времени подрос, чуть не адвокат.

Как сына его берегла и учила. На том и смирились. Теперь своя дочка. К ногам ее пал солдат, сдаваясь в плен. Она погрозилась жезлом в окно пятого этажа.

Погрозилась, но в плен тебя не взяла, дала полную волю. С волей ты и пришел ко мне.

Лазухин взглянул на его колени, подал ему щетку.

- Пыли на тебе. Вся поднялась и осела.

Сергей подержал щетку и кинул ее.

- Да что ты привязался ко мне.

- Это так, безусловно, второстепенный участок сражения с Николаем Ильичом. И на него и на тебя основная масса пыли осела. Л вот где главное проявилось?

Перелом какой-то был, но без маршальского жезла где ж нам разобраться.

- Зарекся теперь рассказывать тебе. Пуговицы только крутишь. Вот,Сергей оторвал висевшую на ниточке пуговицу, убрал в карман.- И что за привычка.

Ты бы хоть откручивал и собирал, что ли, альбом бы завел на память. Надо бы разок поглядеть, как ты с женщинами разговариваешь где-нибудь в трамвае.

- А я прошу, меня не цитируй. Трактирщика вон в историю втянул. Тот написал еще до революции, не роман, строчку какую-то одну, а какое значение чувства и мысли.

Сергей махнул рукой.

- Без толку с тобой разговаривать,

- Может, у нее зависть?

- Какая зависть?

- Ас чего она показала на Феню. И тебе совет дала: "Ей поклянись!" Все одной, а Лийке-то чего?

- Не понимаю.

- У женщин спроси, с чего они иногда друг другу дорогу не уступают. Сам видел. Сошлись на улице.

Кругом мужики идут, а они свои отношения выясняют.

Ноздри раздувают, щипают и шипят с улыбкой. Одна за ворот, и другая ее, одна за волосы, и та. Улыбаются и шипят. Дворник их из кишки посторонил, чтоб прохожим не мешали. А они на мостовой. Милиционер их в сторону: движение задерживают. Они на той уж стороне волосы взаимно завивают и расплетают. Подошел милиционер к дворнику и спрашивает: "Чего это они?"

Дворник, как и положено, отвечает: "А каждый день после работы. За какого-то Петьку лысого". Поглядел милиционер на них, не поверил: "Неужели из-за лысого?"- "А вот разбери их. Он их и знать-то не знает..."

Полина Петровна, в белом халате, в накрахмаленном чепчике, устало подошла к окну кабинета. Все ветер серый.

За окном небольшой садик, где цвели ее астры, чисто-белые, розовые и влажные, стожком на клумбе.

У ограды полынь, все ждала, когда прогреют теплом прощальные деньки осени, еще постоят, пролетят паутинкой в озолоченном парке, пока не затянут надолго холодные ночи.

В кабинет вошла нянечка.

- Доктор, сынок вас спрашивает.

Сергей стоял в вестибюле, прислонясь к стене у каменного оконного низкого свода. Как в наушниках, пошумливала улица тонкими уменьшенными звуками.