Холмы России - Виктор Ревунов

"Все так, да не так",- подумал Лясин.

Спустился к Николаю Ильичу. Ощупал на двери скобы засовные, ушки кованые для замка. Повернулся и, поблескивая глазами из-под кепки, просчитал ступеньки, так, как будто поднимался по ним: раз, два, три...

быстрей, быстрей. И вон туда - в чулан... Не пускалось.

Он снова просчитал ступеньки... быстрей, быстрей. И туда-в чулан. Дверь на себя.

- Николай Ильич, попробуйте, а я посмотрю,- попросил Лясин.

Николай Ильич как-то заплясал по ступенькам - все выше и выше, показал тростью на сигнальную, согнул ногу в колене и перешагнул, опять заплясал. Раскрыл дверь чулана - на себя, попятился.

Лясин ждал внизу минуту, другую. Потом поднялся наверх, приоткрыл дверь чулана. Николай Ильич, задумавшись, сидел на ящике.

- Не по уму нашему, не по уму,- со вздохом признался поуставший адвокат.- Дверь на себя.

Если выйти, да еще в полушубке, угол большой выходит.

Николай Ильич показал, как преступник бы вышел - едва не к краю площадки. Будь так, заметил бы Додонов.

Уже на улице Лясин спросил:

- А что сыщики решили?

Николай Ильич поднял повыше шарф, утепляя горло, шляпу поправил, покренившуюся от ветра.

- Этого не знаю.

- Привратники сказали, что видели, как Додонов вышел и вернулся. Два раза видели его, а по сказочке должно быть четыре: пошел открыть, назад за деньгами, вернулся к ждавшему его и опять в кабинет.

- Вот и никаких следов,- короче отвечал Николай Ильич: горло боялся простудить. Кто за него латынью возгласит за уникших и заблудших?

- И саквояжик принес с драгоценностями. Все подставил,-будто сам с собой поговаривал Лясин.-Все подставил. А мошенник, да чуть не гений.

- Всякое бывает. Вы зачем-то просили меня прийти?-спросил Николай Ильич.

- Вот за этим. Кое-что уточнить хотел. Додонов кого-то сам с черного хода провел в свой кабинет. Возможно, лицо из тайной своей охраны. Опытного сыщика.

Хорошо дело знал. Он все и запутал.

Попрощались на уголке.

Лясин свернул в переулок. Пошевелил плечами. Подмораживало ветром.

Время вечное! Судить ли его судом или еще как, но все состоится. Подлость выдаст лицо для суда и проклятия.

Сергей отложил книгу и прислушался. Тихо в квартире, все спят. Горела лампа на столе, отражало стекло зеленую чашу абажура.

Снова склонился над книгой. Читал записки Юлия Цезаря. Вчера Лазухин занес.

"Не чердак в нашем доме, а музей",- сказал он и, разглаживая, положил на стол книгу в просырелых пятнах.

Сергей читал, и поражали его не только события далеких веков, а и ритм, который складывался, как бы отдавался из фраз. Было удивительно: он читал и чувствовал этот ритм, от которого к сказанному прибавлялось величия, как к блеску молнии прибавляют величия ее раскаты.

"А сам он, построив войско в три линии, вплотную подошел к лагерю врагов. Только тогда германцы уже по необходимости вывели из лагеря свои силы и поставили их по племенам на одинаковом расстоянии друг от друга; это были гаруды, маркаманы, трибоки, вангионы, ниметы, идуссии и свебы. Все свое войско они окружили повозками и телегами, чтобы не оставалось никакой надежды на бегство. На них они посадили женщин, которые простирали руки к уходившим в бой и со слезами молили не предавать их в рабство римлянам..."

Гут Сергей остановился и представил себе на повозках этих женщин, в шкурах, полунагих. И представил, что и Лия там и она простирает руки. А он, Сергей, среди воинов с мечами и щитами. Волосы у нее распущены, глаза в слезах. И ее заметил вдруг Цезарь. Он в военном плаще, застегнутом на правом плече блестящей застежкой, и в шлеме с гребнем показывает мечом на нее...

Сергей перевернул страницу. Какой-то листок.

"Капуста - 1 кад.

Миколке адвокату - 1 р.

Дёмке (щи) - 6 тар...."

На другой стороне письмо:

"Благодетель наш Антон Романович!

В тороплениях и заботах, с поклоном к Вам, а также и брату Вашему Викентию Романовичу. Как вы и просили, что-либо о соображениях для пользы выкладывать, выгадывая, как пригоднее что поставить или переставить к толку, что, может, и не так, вам повиднее, но и с вниманием, как оно есть, чтоб не выразилось после, как я не сказал, что и толк пока от одних только щей для фабричных.

Будь не в обиду, что говорят, как же дело заводить а держать в бедности, без лишней копейки, так и извозчиков на чай не награждаем, чтоб зазывали подходящих двать будут и знать будут, а то..."

Письмо бывшего хозяина трактира.

"А это про отца,-долго вглядывался Сергей в коивые буковки.- "Дёмке (щи)-6 тар.". Подходил под.

росток и просил тарелку щей, в долг. Как же вкусны оывали и горячи по бескрайней стуже!

"Руки озябнут, да как бы не пролить", - рассказывал - "Миколке адвокату- 1 р.",-прочитал еще раз Сергеи. Николаю Ильичу, значит, рублевку в долг".

ла дверью на лестнице-шаги и торопливый стук потом звонок.

Полина Петровна проснулась, накинула халатик почнон стук всегда тревожен.

Сергей уже открыл дверь. Лия в слезах стояла на пороге.

- Вечером еще хотела позвонить тебе. А отца взорвало. Его не остановишь. Вот и ушла,-объяснила она свой приход.

Дома стукнула дверью доченька, да так, что Николая Ильича отбросило.

- И не вернусь. Не хочу!-заявила она.

"Надо ждать Николая Ильича. Скандал",-подумала Полина Петровна.

- Мама постелит тебе. Места вон сколько,- сказал Сергей Лии.-Да и права. Он же подавляет.

- Два тома наговорил. Всю валерьянку выпили.

Мама к соседям бегала.

- Надо спокойнее,-дала совет Полина Петровна.

Дверь в прихожей не была закрыта, и как-то неожиданно для всех показалась Ирина Алексеевна, держась за сердце, бледная, стертая какая-то. Такие встряски не для нее. Привыкла к покою. А тут и с мужем поссорилась. Прежний покой в дом не вернешь, но так потрясать и бегать ночами - к чему, можно и потише.

-Отец внизу ждет тебя,-сказала она дочери.- Просил передать: если через пять минут не выйдешь, он уйдет и не вернется в дом.

Ирина Алексеевна посмотрела на Полину Петровну - просила ее участия.

Лия подошла ближе к Сергею.

- Пусть решают сами,-ответила Полина Петровна.

Ирина Алексеевна уловила движение Фени в комнате. Муж презирал ее: он мог бы быть и помягче с дочерью, но эта женщина... Вон она у окна, так и мигала красотой. И никто уже ничего не говорил, лишь взгляды, каждый в своем - сильнее, быстрее и поразительнее.

- Не тревожь людей. Уже ночь. Что ты устроила?- сказала Ирина Алексеевна дочери.

Лия смотрела на Феню. Как угли из-под глухой ночи, о неведомом, о забытом мерцали их взоры.

- Да всюду одно,- сказала Лия и выбежала на лестницу, и будто задыхалась и падала от темных углов в пролетах.

Сергей бросился за ней.

Николай Ильич расхаживал внизу. Он видел, как выбежала дочь и Сергей, нагнав ее, хотел удержать.

- Не надо. Остановись! Я же люблю тебя,- проговорил он.

Лия уперлась в его плечи руками, и вдруг что-то провалилось. Он упал на колени.

- Поверь! Я люблю тебя.

Клятвы лишь распалили ее: "Вот что получается. Да, вот так!"

- Ей поклянись!- крикнула она и отбежала.- Вон она ждет,-показала она на окно.

В стекле образом бледным виднелось лицо Фени.

Сергей поднялся, с гневом глядел в землю и на Лию - двоился взгляд.

- Наглоталась отцовской мерзости!

Николай Ильич оказался перед дочерью, поднял трость.

- Закон,закон. Не смей!

Трость отлетела, застучала по асфальту и камням: "вот так... не так... не так... не так",- и подскочив, ударилась об железную ограду, как по струнам звон.

Вышли из подъезда Ирина Алексеевна и Полина Петровна.

Лия, закрыв лицо руками, прижалась к стене, плакала. Николай Ильич чуть ли не догнал свою трость, схватил ее, крикнул:

- Разбойник!

- Рублевка царская в трактирной бумажке!

Николай Ильич вознес руки, в высоте покачивалась, пошатывалась перстом трость.

- Вон!

Ирина Алексеевна крикнула всем:

- Боже, боже, что творится!

Полина Петровна схватила за руки сына.

- Извинись!

- Никогда!

Показала к ногам Николая Ильича:

- Вон куда!

- Никогда, мама.

Лия совсем опомнилась, прозревал перед ней темный двор, деревья и звезды над ними, отец уходящий, Сергей в ненависти, мать, отступавшая от него.

- Простите меня,-сказала Лия,-простите.

Она бежала по улице, и заносило ее к ограде. Схватилась за железные прутья.

Николай Ильич прошел мимо, опустив голову, не видел ничего.

Ирина Алексеевна подошла к дочери.

- Стерва Выдрать тебя!

Не стронувшись с места, стоял Сергей перед своей матерью.

- Ты не представляешь, что ты сказал. Тебя отец не простил бы за это,повеяло не лаской и теплом в любвм материнской.

Скрылся и Сергей со двора.

Ночь бессонная, слезы, трость пошиблениая и судьба поломанная. Никогда теперь не узнать, что было бы.