Русские поэты XIX века: Хрестоматия - Леонид Кременцов

В истории русской литературы Мережковский, конечно, остался, прежде всего, как автор многочисленных исторических романов, среди которых трилогия «Христос и Антихрист», романы «Александр I», «14 декабря» и многие другие. Мережковского как поэта часто упрекали в излишней рассудочности, чеканности формулировок, холодности, однако его поэтический голос вполне самобытен. Конечно, в его ранних стихотворениях звучат общие для всех символистов мотивы одиночества, разочарования и мучительного осознания пошлости земного бытия, устремленности в запредельное, неземное, непостижимое. Но можно услышать в них и искреннюю боль страдающей души, которая, как это всегда было свойственно Мережковскому, ищет отдохновения в сфере высокой культуры, в диалоге с «вечными спутниками» человечества и в неисчерпаемой красоте природного мира.

* * *

И хочу, но не в силах любить я людей:Я чужой среди них; сердцу ближе друзей —Звезды, небо, холодная синяя дальИ лесов, и пустыни немая печаль…Не наскучит мне шуму деревьев внимать,В сумрак ночи могу я смотреть до утраИ о чем-то так сладко, безумно рыдать,Словно ветер мне брат, и волна мне сестра,И сырая земля мне родимая мать…А меж тем не с волной и не с ветром мне жить.И мне страшно всю жизнь не любить никого,Неужели навек моё сердце мертво?..Дай мне силы, Господь, моих братьев любить!

1887

ПОЭТ

Сладок мне венец забвенья темный,Посреди ликующих глупцов,Я иду отверженный, бездомный,И бедней последних бедняков.

Но душа не хочет примиренья,И не знает, что такое страх;К людям в ней – великое презренье,И любовь, любовь в моих очах:

Я люблю безумную свободу!Выше храмов, тюрем и дворцовМчится дух мой к дальнему восходу,В царство ветра, солнца и орлов!

А внизу, меж тем, как призрак тёмный,Посреди ликующих глупцов,Я иду отверженный, бездомный,И бедней последних бедняков.

1894

ТЕМНЫЙ АНГЕЛ

О, темный ангел одиночества,Ты веешь вновь,И шепчешь вновь свои пророчества:«Не верь в любовь.

Узнал ли голос мой таинственный?О, милый мой,Я – ангел детства, друг единственный,Всегда с тобой.

Мой взор глубок, хотя не радостен,Но не горюй:Он будет холоден и сладостен,Мой поцелуй.

Он веет вечною разлукою, —И в тишинеТебя, как мать, я убаюкаю.Ко мне, ко мне!»

И совершаются пророчества,Темно вокруг.О, страшный ангел одиночества,Последний друг,

Полны могильной безмятежностьюТвои шаги.Кого люблю с бессмертной нежностью,И те – враги!

1895

НЕ НАДО ЗВУКОВ

Дух Божий веет над землею.Недвижен пруд, безмолвен лес;Учись великому покоюУ вечереющих небес.

Не надо звуков: тише, тише.У молчаливых облаковУчись тому теперь, что вышеЗемных желаний, дел и слов.

1895

ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ

О Винчи, ты во всем – единый:Ты победил старинный плен.Какою мудростью змеинойТвой страшный лик запечатлен!

Уже, как мы, разнообразный,Сомненьем дерзким ты велик,Ты в глубочайшие соблазныВсего, что двойственно, проник.

И у тебя во мгле иконыС улыбкой Сфинкса смотрят вдальПолуязыческие жены, —И не безгрешна их печаль.

Пророк, иль демон, иль кудесник,Загадку вечную храня,О, Леонардо, ты – предвестникЕще неведомого дня.

Смотрите вы, больные дети,Больных и сумрачных веков:Во мраке будущих столетийОн не понятен и суров, —

Ко всем земным страстям бесстрастный.Таким останется навек —Богов презревший, самовластный,Богоподобный человек.

1895

* * *

И вновь, как в первый день созданья,Лазурь небесная тиха,Как будто в мире нет страданья,Как будто в сердце нет греха.

Не надо мне любви и славы.В молчанье утренних полейДышу, как дышат эти травы.Ни прошлых, ни грядущих дней.

Я не хочу пытать и числить:Я только чувствую опять,Какое счастие – не мыслить,Какая нега – не желать.

1896

К.Д. Бальмонт

(1867–1942)

«Я – изысканность русской медлительной речи», – напишет о себе Константин Дмитриевич Бальмонт в период расцвета своего дарования. Это поэтическое определение абсолютно справедливо. Субъективный мир автора, его «Я» есть главный предмет художественного исследования в бальмонтовской лирике. «Изысканность» звуковой инструментовки стиха, импрессионистичность образов, поэзия «мимолетностей», ритмическое разнообразие, воскрешение «медленных», трехсложных стихотворных размеров – основополагающие черты его поэтической системы.

К.Д. Бальмонт родился в помещичьей семье в д. Гумнищи Шуйского уезда Владимирской губернии. «Моими лучшими учителями в поэзии были – усадьба, сад, ручьи, болотные озерки, шелест листвы, бабочки, птицы, зори», – напишет поэт уже на закате жизни. Действительно, таинственные и манящие голоса природы, чутко откликающейся на состояние души лирического героя, наполняют раннюю поэзию Бальмонта.

Первый стихотворный сборник молодого автора был издан в 1890 г. в Ярославле, однако успеха не имел, и, по свидетельству Бальмонта, он сам уничтожил весь тираж книги. Пережив творческую и личную драму, попытку самоубийства, он начинает интенсивную переводческую деятельность и постепенно возрождается или, по его мнению, рождается заново как оригинальный, самобытный поэт, один из ярчайших представителей старшего поколения русских символистов.

В 1890-е годы выходят три стихотворных сборника Бальмонта – «Под северным небом: Элегии, стансы, сонеты» (1894), «В безбрежности» (1895), «Тишина» (1898). Впереди его ждали слава, необыкновенная популярность его книг начала нового века – «Горящие здания» (1900) и «Будем как Солнце» (1903), затем новые взлеты и падения, труднейшие эмигрантские годы, тяжелый душевный недуг. Но всегда и везде – прежде всего стихи, стихи, стихи. Бальмонт всегда писал много, ибо только поэзия была истинной сутью и един ственным призванием всей его жизни.

ЧЁЛН ТОМЛЕНЬЯ

Князю А.И. Урусову

Вечер. Взморье. Вздохи ветра.Величавый возглас волн. Близко буря.В берег бьетсяЧуждый чарам черный чёлн.

Чуждый чистым чарам счастья,Чёлн томленья, чёлн тревог,Бросил берег, бьется с бурей,Ищет светлых снов чертог.

Мчится взморьем, мчится морем,Отдаваясь воле волн.Месяц матовый взирает,Месяц горькой грусти полн.

Умер вечер. Ночь чернеет.Ропщет море. Мрак растет.Чёлн томленья тьмой охвачен.Буря воет в бездне вод.

1894

* * *

Я мечтою ловил уходящие тени,Уходящие тени погасавшего дня,Я на башню всходил, и дрожали ступени,И дрожали ступени под ногой у меня.

И чем выше я шел, тем ясней рисовались,Тем ясней рисовались очертанья вдали,И какие-то звуки вдали раздавались,Вкруг меня раздавались от Небес до Земли.

Чем я выше всходил, тем сильнее сверкали,Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,И сияньем прощальным как будто ласкали,Словно нежно ласкали отуманенный взор.

И внизу подо мною уж ночь наступила,Уже ночь наступила для уснувшей Земли,Для меня же блистало дневное светило,Огневое светило догорало вдали.

Я узнал, как ловить уходящие тени,Уходящие тени потускневшего дня,И все выше я шел, и дрожали ступени,И дрожали ступени под ногой у меня.

1895

КАМЫШИ

Полночной порою в болотной глушиЧуть слышно, бесшумно шуршат камыши.

О чем они шепчут? О чем говорят?Зачем огоньки между ними горят?

Мелькают, мигают – и снова их нет.И снова забрезжил блуждающий свет.

Полночной порой камыши шелестят.В них жабы гнездятся, в них змеи свистят.

В болоте дрожит умирающий лик.То месяц багровый печально поник.

И тиной запахло. И сырость ползет.Трясина заманит, сожмет, засосет.

«Кого? Для чего? – камыши говорят, —Зачем огоньки между нами горят?»

Но месяц печальный безмолвно поник.Не знает. Склоняет все ниже свой лик.

И, вздох повторяя погибшей души,Тоскливо, бесшумно шуршат камыши.

1895

ЛЕБЕДЬ

Заводь спит. Молчит вода зеркальная.Только там, где дремлют камыши,Чья-то песня слышится, печальная,Как последний вздох души.

Это плачет лебедь умирающий,Он с своим прошедшим говорит,А на небе вечер догорающийИ горит и не горит.

Отчего так грустны эти жалобы?Отчего так бьется эта грудь?В этот миг душа его желала быНевозвратное вернуть.

Все, – чем жил с тревогой, с наслаждением,Все, на что надеялась любовь,Проскользнуло быстрым сновидением,Никогда не вспыхнет вновь.

Все, на чем печать непоправимого,Белый лебедь в этой песне слил,Точно он у озера родимогоО прощении молил.

И когда блеснули звезды дальние,И когда туман вставал в глуши,Лебедь пел все тише, все печальнее,И шептались камыши.

Не живой он пел, а умирающий,Оттого он пел в предсмертный час,Что пред смертью, вечной, примиряющей,Видел правду в первый раз.

1895