Дар страны Мидос - Алексей Удалов

— Следуйте за нами.

Получилось наоборот — он шел по дороге, слегка различимой в свете тлеющих в стороне обломков взорванных домов, а они следовали за ним. Макар пытался заговорить, но конвоиры молчали, предлагая лишь идти вперед, мол, там во всем разберутся.

Вскоре они подошли к КПП или какому-то караульному помещению. В желто освещенной комнате за столом сидел грузный офицер, встретивший вошедших внимательным прищуром.

— Господин капитан, — доложил Курт, — задержали неизвестного без документов, который подпадает под словесное описание преступника, напавшего на обер-лейтенанта Питцеля.

Капитан оживился.

— А… это тот с которого форму содрали, да ребра переломали? Ну-ка, где приметы, которые он дал… — он открыл одну из лежавших на столе папок, достал листок бумаги и стал читать.

Получалось, что тот, избитый на тропинке, остался жив. Да еще и приметы запомнил, вундеркинд.

Начальник оглядел Макара.

— Значит, говоришь, нет у тебя документов? Оружие при нем было?

Курт протянул офицеру пистолет. Тот прочитал серийный номер, сверил с листком. Поскрябал шею рукой, добродушно осклабился.

— Ну что, попался, гаденыш?

Курт снова заговорил.

— Господин капитан, задержанный просил доложить о нем в штаб резервной армии полковнику…

— Штауффенбергу, — подсказал Бережной, надеясь, что это имя станет ему теперь охранной грамотой.

Однако веселость сошла с жирного лица капитана. Несколько мгновений он думал.

— Обыскать его, как следует.

Макар завозмущался:

— В чем дело! Доложите обо мне полковнику…

— Молчать!!! — яростно заткнул его толстяк. — Обыскать его!

Патрульные проворно обшарили задержанного и сразу изъяли у него кристалл. Эта находка их испугала, они осторожно положили ее на стол командиру, и тот, тоже отпрянув от странного предмета, подозрительно оглядел его.

— Это семейная реликвия, хрустальное яйцо из древней коллекции, — в последней надежде брякнул Макар. — Если вы не вернете мне его, у вас будут огромные неприятности. Мой дядя, барон, вас из-под земли достанет.

Макар качнулся к столу и протянул руку к кристаллу.

— Стоять! — уже менее развязно, но твердо сказал офицер. Опешившие было солдаты, крепко схватили Макара.

— Прежде чем мы удостоверим вашу личность, я не имею права ничего вам возвращать. Вы хорошо его досмотрели? — обратился капитан к подчиненным.

— Нет, еще не до конца, — ответили те и обшмонали Макара основательно.

Из его нагрудного кармана на стол лег листок бумаги.

Бережной обреченно прикрыл глаза.

— Та-ак! — вдохновенно пропел толстячок. — Это что, шифровка?

«Нет, это записка от Ланы на дарийском языке. Но тебя, жирная свинья, это не касается!» — мысленно ответил Макар. В слух он сказал:

— Это дело не вашей компетенции. Еще раз повторяю, срочно свяжите меня с Штауффенбергом.

— В камеру его!

— Я вам еще раз заявляю!.. Это ваша большая ошибка, этого вам не простят! — тщетно кричал Макар, когда его впихивали в комнату для задержанных.

Измотанный болью, он присел на длинную облупленную серую скамью.

«Почему он так отреагировал на упоминание о Штауффенберге? — думал Макар. — Нацистская верхушка, конечно, разослала везде свои приказы, называющие полковника и его товарищей преступниками. Но пора бы уж уведомить всех о смене власти…»

И тут терзавшее его беспокойство пришлось признать вероятностью.

«Не дай бог!» — мотал головой Макар.

Если переворот не состоялся, что тогда получается? Себя погубил, кристалл потерял. Мир не спас. Да за это мало в гестапо замучить… А ведь именно туда его, наверное, и передадут.

Появилось желание умереть прямо здесь.

4

За ним приехали ближе к полудню. Двое спокойных, вежливых людей, один в черном костюме, другой в сером в клеточку, подняли его со скамьи и вывели на улицу, неся в бумажном пакете изъятые вещдоки. Макара посадили на заднее сиденье черной машины, и водитель рванул с места. Ехали долго. Проехали мост, потом неслись по улицам кое-где уже обращавшегося в развалины, но в целом все еще впечатляющего и устрашающего Берлина, пропитанного нацистской символикой.

— Куда мы едем? — спросил Бережной у сидящего рядом, в клетчатом пиджаке.

— В отель, — ответил тот мягко, чуть повернув голову.

— В какой отель?

— Вам понравится.

После минутной паузы Макар, раздираемый ужасом и тенью надежды, спросил:

— Скажите, Гитлер… жив?

Клетчатый повернул к нему курносое лицо и улыбнулся. Все стало понятно. Эта страшная улыбка не предусматривала его, Макара, дальнейшей жизни. Вытянувшиеся на мерзком лице губы провели черту, за которой ему было отказано в существовании. Но даже не в том дело. Ему предстояло очень скоро то, о чем и читать-то, слышать когда-то было невыносимо жутко… Все-таки он, наверное спит. Но, увы, он знал, что не спит.

Машина вывернула на очередную улицу, и на табличке первого же дома Макар, как собственную эпитафию, прочел: «Принцальбрехтштрассе». Это улица гестапо. Где-то здесь их огромное здание № 8 — дом кошмаров, устроенный в бывшем Музее фольклора…

Макар задергал ручку двери — выброситься на ходу из машины было бы избавлением. Но дверь не открывалась. Он обмяк на сидении.

— Правильно, — одобрительно кивнул сосед. — От дерготни только хуже будет.

И вот уже на них наплывала огромным серым саркофагом, с монументальным фасадом, штаб-квартира «лучшей в мире контрразведки». Теперь держись…

Машина свернула в переулок и через металлические ворота въехала во внутренний двор, огороженный высоким бетонным забором.

Тот, что сидел спереди, завел Макара в один из подъездов и, минуя посты часовых, повлек его по коридору.

«А ведь где-то здесь сидит мой знакомый — Мюллер» — мелькнуло в голове у Бережного. Где-то наверху, в кожаном кабинете, составляет очередной план репрессий и требует от подручных более полных и достоверных показаний с допросов…

Теперь он вряд ли предложил бы русскому достойную смерть. Как он тогда говорил? «Наша война давно закончилась»? Сегодня-то она еще далеко не закончилась. А ведь могла бы… Что ж все-таки произошло со Штауффенбергом?

Тем временем Макара тащили вниз по подвальным лестницам и коридорам, через гремящие ключами решетки, мимо массивных железных дверей камер. Вокруг то и дело раздавались приглушенные стенами, но оттого еще более тошнотворные, истошные, визгливые мужские вопли.

На дрожащих ногах арестованный, толкаемый вперед своим провожатым, подошел к надзирателю, молодому парню в черной гестаповской форме. Тот со вздохом глянул на доставленного обер-лейтенанта.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});