Девушка, которая взрывала воздушные замки - Стиг Ларссон

– Я не понимаю. Если она пыталась убить отца, возможно, имелись основания отправить ее на психиатрическое лечение.

– Моя версия – которую я опубликую – заключается в том, что в СЭПО было известно, что именно произошло, но они предпочли защищать Залаченко, поскольку он являлся важным источником информации. То есть они сфальсифицировали диагноз и проследили за тем, чтобы Лисбет упекли.

На лице Андерса Юнассона читалось такое сомнение, что Микаэль улыбнулся.

– Я могу документально подтвердить все, что вам рассказываю. И я издам подробное описание этого дела к началу суда над Лисбет. Поверьте – это вызовет дикий шум.

– Ясно.

– Я разоблачу и выведу на чистую воду двух врачей, которые, действуя в интересах СЭПО, помогли упрятать Лисбет в сумасшедший дом. Я беспощадно предам их публичному позору. Один из этих врачей – известный и уважаемый человек. Но, как я сказал, у меня имеется вся необходимая документация.

– Я вас понимаю. Если какой‑то врач действительно замешан в чем‑либо подобном, это позор для всех представителей нашей профессии.

– Нет, в коллективную вину я не верю. Это позор для тех, кто замешан. То же относится и к СЭПО. Там наверняка есть порядочные люди. В нашем случае речь идет о группе сектантов. Когда Лисбет Саландер исполнилось восемнадцать, они снова попытались отправить ее в интернат. Тогда им это не удалось, но ей назначили опекуна. Во время судебного процесса они вновь постараются выплеснуть на нее максимум грязи. Мне или, вернее, моей сестре придется биться за то, чтобы Лисбет оправдали и признали дееспособной.

– О'кей.

– Но Лисбет должна быть во всеоружии. Таковы условия игры. Мне, вероятно, следует также упомянуть, что несколько полицейских в этой битве стоят на стороне Лисбет. В их число, правда, не входит руководитель предварительного следствия, который возбудил против нее дело.

– М‑да.

– Для подготовки к суду Лисбет требуется помощь.

– Ясно. Но я не адвокат.

– Нет, но вы врач и имеете к ней доступ.

Глаза Андерса Юнассона сузились.

– То, о чем я хочу вас попросить, неэтично и даже может считаться противозаконным.

– Вот оно что.

– Но с моральной точки зрения это вполне оправданно. Ее права сознательно нарушаются лицами, которым следовало бы отвечать за ее защиту.

– Вот как?

– Я могу привести пример. Как вам известно, Лисбет запрещено посещать, она не имеет права читать газеты или общаться с внешним миром. К тому же прокурор добился, чтобы ее адвокату запретили разглашать информацию. Анника мужественно придерживается служебных инструкций. Зато сам прокурор является главным источником информации для журналистов, которые продолжают писать о Лисбет Саландер всякие мерзости.

– Неужели?

– Вот, например, эта статья. – Микаэль достал вечернюю газету недельной давности. – Источник в следственных органах утверждает, что Лисбет невменяема, в результате чего газета пускается в рассуждения о ее душевном здоровье.

– Я читал статью. Это чушь.

– Значит, вы не считаете Саландер сумасшедшей?

– На этот счет я высказываться не могу. Зато мне известно, что никаких психиатрических экспертиз не проводилось. Следовательно, в статье написана чушь.

– О'кей. Но я могу документально доказать, что эти сведения выдал полицейский по имени Ханс Фасте, работающий на прокурора Экстрёма.

– Вот как.

– Экстрём потребует, чтобы процесс происходил за закрытыми дверьми, а это означает, что никому со стороны не дадут изучить и оценить доказательства против Саландер. Но что еще хуже… поскольку прокурор изолировал Лисбет, она не сможет собрать материал, который ей необходим для организации защиты.

– Если я правильно понимаю, этим должен заниматься ее адвокат.

– Лисбет, как вы наверняка уже успели заметить, очень своеобразный человек. У нее имеются тайны, в которые я посвящен, но не имею права посвящать Аннику. Только сама Лисбет может решить, хочется ли ей прибегнуть в суде к такой защите.

– Ага.

– И чтобы иметь возможность принять решение, ей требуется вот это.

Микаэль положил на столик принадлежащий Лисбет Саландер карманный персональный компьютер «Палм Тангстен ТЗ» и зарядное устройство.

– Это важнейшее оружие из арсенала Лисбет. Оно ей необходимо.

Андерс Юнассон посмотрел на карманный компьютер с подозрением.

– Почему бы не передать его ее адвокату?

– Потому что только Лисбет знает, как добраться до доказательств.

Андерс Юнассон долго сидел молча, не прикасаясь к компьютеру.

– Позвольте мне рассказать вам о докторе Петере Телеборьяне, – сказал Микаэль, доставая папку, где у него хранился весь важный материал.

Они просидели, тихо переговариваясь, более двух часов.

*

В начале девятого вечера, в субботу, Драган Арманский покинул офис «Милтон секьюрити» и дошел до синагоги прихода Сёдер, расположенной на Санкт‑Польсгатан. Он позвонил, представился, и раввин лично впустил его внутрь.

– У меня здесь назначена встреча со знакомым, – сказал Арманский.

– Вам на второй этаж. Я вас провожу.

Раввин предложил Арманскому кипу, которую тот с сомнением все же надел. Он воспитывался в мусульманских традициях, так что ношение кипы и посещение синагоги в число каждодневных привычек его семьи не входило. С кипой на голове он чувствовал себя неловко.

Ян Бублански тоже был в кипе.

– Привет, Драган. Спасибо, что выкроил время. Я попросил раввина выделить нам комнату, чтобы никто не мешал разговаривать.

Арманский уселся напротив Бублански.

– Полагаю, у тебя имеются веские причины для такой таинственности.

– Я не стану ходить вокруг да около. Мне известно, что ты друг Лисбет Саландер.

Арманский кивнул.

– Я хочу знать, что вы с Блумквистом затеваете, чтобы помочь Саландер.

– Почему ты думаешь, что мы что‑то затеваем?

– Потому что прокурор Рихард Экстрём дюжину раз спросил меня, насколько вы в «Милтон секьюрити» в курсе расследования дела Саландер. Он интересуется не шутки ради, а потому что беспокоится, как бы ты не устроил чего‑нибудь такого, что повлияет на позицию СМИ.

– Хм.

– А раз Экстрём беспокоится, значит, он опасается или знает, что ты кое‑что затеваешь. Или, по крайней мере, что тоже вероятно, разговаривал с кем‑то, кто этого боится.

– С кем‑то?

– Драган, давай не будем играть в прятки. Ты знаешь, что Саландер в девяносто первом году подверглась противозаконным действиям, и я опасаюсь, что во время суда она подвергнется им снова.

– Ты являешься полицейским в демократическом обществе. Если у тебя имеется какая‑то информация, тебе следует действовать.

Бублански кивнул.

– Я и собираюсь действовать. Вопрос в том, как.

– Объясни толком, что тебе надо.

– Я хочу знать, что вы с Блумквистом затеяли. Думаю, сложа руки вы не сидите.

– Это сложно. Откуда мне знать, могу ли я тебе доверять?

– Существует отчет девяносто первого года, обнаруженный Микаэлем Блумквистом…

– Я с ним знакомился.

– У меня больше нет доступа к отчету.

– У меня тоже. Оба экземпляра, имевшиеся у Блумквиста и его сестры, исчезли.

– Исчезли? – переспросил Бублански.

– Экземпляр Блумквиста украли, вломившись к нему в квартиру, а копия Анники Джаннини пропала при разбойном нападении на нее в Гётеборге. Все это произошло в тот же день, когда убили Залаченко.

Бублански надолго замолчал.

– Почему нам об этом ничего неизвестно?

– Как выразился Микаэль Блумквист: для публикации существует только один нужный момент и бесчисленное множество ошибочных.

– Но вы… он собирается что‑то опубликовать?

Арманский коротко кивнул.

– Нападение в Гётеборге и взлом квартиры здесь, в Стокгольме. В один день. Это означает, что наши противники действуют очень организованно, – сказал Бублански.

– Кроме того, мне, вероятно, следует упомянуть, что у нас имеются доказательства того, что телефон Джаннини прослушивается.

– Кто‑то идет на многочисленные нарушения закона.

– Значит, вопрос в том, кто наши противники, – сказал Драган Арманский.

– Я тоже над этим размышляю. Внешне все выглядит так, будто в замалчивании отчета Бьёрка заинтересованы в СЭПО. Но, Драган… Мы ведь говорим о Службе безопасности Швеции. Это государственное ведомство. Я не могу поверить в то, что СЭПО может такое санкционировать. Не думаю даже, что они на нечто подобное способны.

– Понимаю. Мне тоже трудно с этим смириться. Не говоря уже о том факте, что кто‑то является в Сальгренскую больницу и отстреливает Залаченко башку.

Бублански молчал.

– И одновременно Гуннар Бьёрк берет и вешается, – вбил Арманский последний гвоздь.

– Значит, вы считаете, что речь идет об организованных убийствах. Я знаком с Маркусом Эрландером, проводившим расследование в Гётеборге. Он не обнаружил никаких доводов в пользу того, что тамошнее убийство могло быть чем‑то иным, кроме импульсивного действия больного человека. А мы скрупулезно исследовали смерть Бьёрка – все указывает на самоубийство.