Фаворитки французских королей - А. Глебов-Богомолов

Затем герцог де Гиз в сопровождении двух вооруженных и облаченных в кольчугу гарольдов предстал парижанам на возвышении у дверей собора и просил народ приблизиться: «Милостей! Милостей!» — закричали гарольды, бросая в толпу золотые и серебряные монеты. «И тогда поднялось такое смятение, раздался такой шум и крик, что случись в этот момент ненароком гром, его никто никогда бы не услышал, и все присутствующие ринулись друг на друга, увлекаемые внезапно распаленной алчностью».

Вечером того же дня в замке де Турнель был устроен великолепный пир. «Оставляю вас размышлять на досуге о тех удовольствиях и наслаждениях, которым там предавались принцы, сеньоры, принцессы, дамы и демуазели ко всеобщему услаждению и увеселению присутствующих. На балу в ход пошли маски, шутки, шарады, фарс, баллады и прочие игры и времяпрепровождения, которые невозможно и описать». На двенадцати искусно сделанных мастерами лошадях, убранных парчовыми и шелковыми попонами, восседали Мёсье д’Орлеан, Мёсье д’Ангулем, дети господ герцогов Гизов и д’Омалей, также, впрочем, как и многие другие юные принцы и особы. Иные из этих искусно сделанных скакунов были впряжены в повозки, на которых в большом количестве восседали «странники» и «пилигримы», одетые в дорогие шитые золотом и серебром одеяния, все сияющие драгоценными камнями, поющие эпиталамы [220] . Потом шесть кораблей, все покрытые алым, темно-красным и бордовым бархатом и богато украшенные, приблизились, покачиваясь и наклоняясь в такт музыке, словно двигались по волнам. Каждый корабль нес на своем борту одного принца, который, прежде чем вступить в зал для пирующих, брал по пути следования кораблей даму, которую желал принять на борту своей галеры. Король Генрих II выбрал королеву-дофину [221] , дофин — королеву-мать [222] , герцог Лотарингский — мадам Клод, король Наварры — королеву, свою супругу, герцог де Немур — мадам Маргариту, принц Конде — герцогиню де Гиз. «Опускаю, — говорит нам свидетель, — многие другие удивления достойные удовольствия, фарсы, танцы и всевозможные увеселения; скажу лишь, что большая часть присутствующих, спроси их, затруднилась бы с ответом… и факелы, лампы, плошки и фонари со своим светом, сияние и блеск всевозможных колец и драгоценностей, золота и серебра, бывшего там (на всех присутствующих) в великом изобилии» [223] .

Отдавали ли себе отчет присутствующие на брачном пиршестве великие сеньоры, скольким несправедливостям, насилиям и притеснениям обязаны они этой роскошью? Сколько страданий и слез было испытано и пролито, чтобы осуществить и явить миру такую великую победу золота и человеческого тщеславия, богатства и чувственности! Не одних лишь диких животных поражали стрелы прекрасных охотниц. Их стрелы пронзали сердца несчастных. И лишь силою наглого грабежа и варварской расточительности они, эти волшебницы из волшебниц, строили себе великолепные и изящные жилища, собирая и накапливая в них одно из творений и чудес света за другим. За празднествами непременно следовали проскрипции. Сладострастие сменяла жестокость, и оба слова стали звучным девизом этого века. Время от времени сжигая тех или иных еретиков на костре, король пребывал в мире со своей совестью. Такого нам было не увидеть при дворе прежних королей. Запах крови и ветер костров разжигал сладострастие, Такого не было даже в достаточно мрачные времена Людовика XI или в совсем уж драматические десятилетия Столетней войны.

В эпоху наихристианнейшего из королей короля Генриха II всяким адюльтером гордились, видя в нем, с легкой руки короля, едва ли не вершину супружеской жизни. Супружеская измена наполняла гордостью душу каждого изменника — будь то мужчина или женщина. А между тем на глазах у восхищенного двора король упорно продолжал обращаться со своей шестидесятилетней метрессой как с подлинной и сладострастной любовницей, хотя в действительности любил ее всего лишь как верную, добрую и старую подругу. Он вовсе не желал замечать, как в народе все больше накапливается гнев против этого бесстыдного, беспардонного фаворитизма, становящегося историческим феноменом, а с другой стороны историческим скандалом (весьма, кстати, затянувшимся) его царствования. Кажется, он даже принял всерьез всю ту странную пародию на рыцарские нравы, которые давно уже стали подлинным анахронизмом посреди постоянно бушующих низменных страстей и конфликтов того времени. Он был рожден с задатками прекрасными и благородными, но лесть сделала его ненавистным и смешным в глазах подданных. Фаворитизм губил Диану де Пуатье, но он же губил и короля. А посему, исходя из логики истории, за преступлением (и грехом) следовало наказание. И явилось это наказание в виде уже известного нам дома Гизов, столь хитроумно и намеренно либо глупо и неосмотрительно возвышенных фавориткой на погибель дома Валуа.

Протестанты, пришедшие в отчаяние от несказанных и ничем не оправданных жестокостей, обрушившихся на их головы, сломя голову ринулись на путь ужасных восстаний. Кровь их жертв взывала к отмщению. 10 июня 1559 года король направился в парламент для нанесения окончательного удара по еретикам и встретил там решительное сопротивление. «Это вовсе не незначительная и маловажная вещь, — воскликнул, выслушав его речь, советник Анн Дю Бур, — обрекать на смерть тех, кто готов даже в пламени костра призывать имя Иисуса Христа… И что же! В чем собственно состоят их преступления? Чем они заслужили столь ужасную смерть? Виновны ли они перед Господом в ужасном разврате, адюльтере, клятвопреступлении, ежедневно совершаемом на наших глазах! Нет! Тысячу раз нет! Они виновны лишь в том, что несут свет Евангелия во мрак римского порока и разложения, обращаясь к нам и прося лишь делительной реформации, святого преображения!» Советник Дю Фор выразился с еще большей ясностью. «Следует понимать, говорил он, — что есть те, кто сотрясают и губят церковь, и нашим временам подходят слова пророка Илии царю Ахаву: „Именно ты и губишь Израиль“. Генрих II пришел в отчаяние. Что-то надо было делать со столь дерзкими ораторами. И он велел их схватить и отправить в Бастилию. И раздражение его на сих говоривших было так велико, что он объявил, что будет сам присутствовать при сожжении „негодяев, чтобы собственными глазами удостовериться в их исчезновении“» [224] .

Копье молодого графа Габриэля де Монтгоммери, владетеля Лоржа, помешало ему. Вскоре должны были начаться праздники. 20 июня 1559 года знаменитый герцог Альба женился именем короля Филиппа II Испанского (по доверенности) на юной Елизавете Французской, дочери Генриха и Екатерины, а 27 июня того же года был подписан брачный контракт герцога Савойского и мадам Маргариты. 29 июня на площади перед дворцом де Турнель, прямо у подножия Бастилии, состоялся турнир, на котором и были арестованы советники Анн Дю Бур и Дю Фор. И именно в этот момент в народе прошел слух (стали активно циркулировать два зловещих предсказания, одно старинное, другое совсем новое, довольно ясно указывающие на тот вид смерти, который угрожал королю. Старинное принадлежало Луке Гаурико, знаменитому итальянскому астрологу, которому во всех подобных вещах весьма доверяла королева. Именно она просила его еще в 1542 году составить гороскоп Генриха II, и вот какого рода предсказания она дождалась. «Дофин достигнет власти и начало его правления будет ознаменовано ужасным поединком [225] , другой же поединок положит конец и его жизни, и его правлению». Вторая же часть зловещего пророчества гласила: «И пусть избегает король всех поединков и турниров в замкнутых и закрытых пространствах, особенно тогда, когда возраст его достигнет сорока лет, так как тогда ему угрожает удар в голову, способный повлечь за собой либо слепоту, либо, что да отвратит ее Господь, смерть».