Судьба (книга вторая) - Хидыр Дерьяев

Клычли помолчал, раздумывая. Абадан, неподвижная и мрачная, как ночной дух развалин, тоже хранила молчание.

— А почему бы тебе в самом деле не скрыться? — спросил Клычли.

Торлы быстро вскинул на него глаза и, увидев, что он не шутит, сказал:

— Бежит тот кто виновен, а за мной вины нет. Зачем побегу? Чтобы люди чужое на мою голову взвалили?

— С Аллаком то же самое получилось, — вставила Абадан. — Сначала посоветовали скрыться, а потом сказали, что преступник.

Торлы сверкнул белозубой улыбкой:

— Вот-вот! Хоть и говорят, что у всех ишаков длинные уши, но я не из этой породы! И ещё хочу сказать тебе, Клычли. Когда Узук пришла топиться на Мургаб. я сначала принял её за злого духа, за гуля, который сидит в старых развалинах и поджидает путников, а потом, притворясь женщиной, заманивает их и пожирает. Теперь вижу, кто злой дух! Эти «духи» пожирают нас ежедневно, каждый день пьют нашу кровь, а мы даже не сторонимся их, потому что они ходят днём и в человеческом облике. Правильно я понял?

— Думаю, что правильно, — кивнул Клычли.

— Тогда дальше слушай! Уйти от Бекмурад-бая я, конечно, могу хоть сегодня. Всего хозяйства у меня, как говорят, кибитка за плечами да ложка за поясом. А работу найти у любого бая могу. Но я спас Узук из воды, сам чуть не захлебнулся, а спас. Зачем? Чтобы оставить её на съедение этим «духам»? Ну, скажем, я ушёл. Так они другую жертву найдут, другого парня убьют вместе с Узук! Я-то хоть готов их встретить, а тот бедняга и знать ничего не будет. Да и Узук со мной легче умирать будет — всё-таки я её спаситель, — не сдержался, чтобы не пошутить, Торлы.

— Наверное, ты прав, — сказал Клычли. — Принеси нам свежего чаю, Абадан!.. Бекмурад-бай не знает, что его замыслы вам известны?

— Нет, — ответил Торлы. — Узукджемал велела Мае, чтобы та всем рассказывала…

— Кому велела?

— Мае, дочке Худайберды-ага. Ведь это Мая и подслушала разговор в кибитке Кыныш-бай. Передала его Узук, а та и велела: пусть все люди знают, на какое подлое дело готовится Бекмурад-бай. Но, когда я узнал, сказал, надо молчать.

— Умно сказал!

— Я тоже думаю, что умно! Ведь если Бекмурад узнает, что его планы раскрыты, он что-либо новое придумает, такое, о чём мы знать не будем.

— Послушай, — сказал Клычли, — а почему именно тебя выбрали они для своего подлого дела? Случайно или нет?

— По-моему, не случайно! — решительно ответил Торлы. — Пока Абадан нет, я тебе одну маленькую тайну открою: на меня однажды подняла глаза старшая жена бая Аманмурада. Не подумав как следует, я согласился придти на свидание. А потом посидел и решил, что не стоит самому искать грязь, чтобы вымазаться, и не пошёл. На другое утро встречает она меня у колодца и шипит, как змея, рта не разжимая: «Обманул, ишак поганый?» Я ей ответил: «Был бы ишаком, не обманул бы, ишаку всё равно, кто под ним, а мне — нет. Я думал, что ты просто пошутила, гелин-бай». «Я, — шипит, — покажу тебе, как шутить! Не будь я Тачсолтан, — говорит, — если не пролью твою кровь на чёрную землю!» Вот поэтому, думаю, жребий и пал на меня. Узукджемал она давно ненавидит, ещё с первых дней, когда ту привезли. Ну, а теперь вот и меня тоже. В такое время невольно вспомнишь пословицу, что рука руку моет, а две руки — лицо, пожалеешь, что товарищей добрых мало.

— Товарищи найдутся, — неопределённо сказал Клычли.

— Да, — согласился Торлы, — многие сегодня снимают с глаз повязки, а из ушей вытаскивают вату — многие видят то, чего не видели, и делают то, чего никогда прежде не делали. Теперь я вспомнил, где тебя видел — на плотине, на водоразделе, когда делили очереди поливной воды. Так?

— Так.

— Я, правда, прибежал, когда уже всё закончилось, но от людей слышал, что ты крепко стоял на плотине. И понимаем, что не для своей личной выгоды, а для всех бедняков — пожалел дайхан, которые без воды остались. Так?

— Так.

— Многие люди стояли рядом с тобой и я… Ты думаешь, почему я опоздал? Потому что поздно весть услышал? Правду скажу тебе: не потому! Побоялся сначала, подумал, что своей воды мне не надо, а за чужую беду голову подставлять только дурак станет. Потом всё-таки не выдержал, побежал.

— Совесть толкнула? — усмехнулся Клычли.

— Ты не обижайся, — миролюбиво сказал Торлы. — Вспомни, что говорят: «По ишаку и груз». Из-за жены, из-за детишек опасался я. Было время, собственной тени дорогу уступал, глаз от носков чарыков не поднимал. Теперь понял, что на смирного верблюда двойной вьюк вьючат, а когда он падает от усталости, с него кожу снимают. Теперь бы я первый прибежал на водораздел! Веришь?

— Верю! — очень серьёзно сказал Клычли. — И ты поверь, что до тех пор, пока в нашем порядке хоть один способен держать в руках ружьё, ты всегда найдёшь опору и защиту. У нас даже женщины не остаются в стороне: когда Чары-бай избил Мурада-ага, моя Абадан чуть не опередила в мести Дурды — за малым не убила сама этого ублюдка Чары. Правильно я говорю, Абадан?

Абадан скупо улыбнулась, расставляя чайники.

— Говорят, не смотри в лицо йигита — слушай, что он говорит, — продолжал Клычли. — Я тебя долго слушал. Теперь ты меня послушай. Дело, затеянное Бекмурад-баем, очень подлое и грязное дело. Мы должны помешать этому свершиться, но помешать без ножей и крови, другим путём. Если уж ничего не получится, тогда, как говорится, помоги аллах, вышедшим на середину, но уверен, что всё обойдётся.

— А как быть с вестью Узукджемал?

— С вестью?.. Если настаиваешь, то брата её и Берды повидать нетрудно. Не надо в пустыню ехать и искать их не надо. Они здесь, в ауле: Дурды в доме своей матери, а Берды — у одного приятеля нашего, у Сергея.

— Слышал! — кивнул Торлы. — Его многие знают, добром вспоминают.

— Так вот, — сказал Клычли, — думаю, что не стоит говорить сейчас Дурды, в какое положение попала его сестра. Он передаст матери, а та и так, бедная, день и ночь доченьку свою вспоминает. Не надо добавлять лишнего туда, где и без этого — через край. Если доверяешь мне, считай, что поручение Узук ты выполнил. И можешь ей сказать, что сам это сделал.

— Доверяю! — сказал Торлы. — Если ты берёшь на себя передать, я спокоен.

Чем тяжелее ноша, тем быстрее верблюд шагает

Недоброй новостью Клычли немедленно поделился с Берды и Сергеем. Он специально подстроил так, что кроме них троих никого в доме не было, — сгоряча Берды мог выкинуть что-нибудь неразумное, а вдвоём с Сергеем его одного было легче сдержать, чем если бы с ним находились Дурды и Аллак. Аллак, конечно, человек осторожный, но он безропотно пойдёт следом за Дурды, а тот с каждым днём становится всё более решительным и несдержанным, всё больше тянет его к активным действиям. Сергей уже неоднократно предупреждал, что за мальчишкой надо посматривать — как бы чего не натворил. Потому-то Клычли, многому научившийся у Сергея, устроил гак, чтобы они двое оказались против одного. Однако вопреки его опасениям, Берды принял известие спокойно, настолько спокойно, что Клычли даже обиделся немного за Узук. Зато неожиданно разволновался Сергей и не мог успокоиться до тех пор, пока Нина, жена, не выглянула на шум из соседней комнаты и не пригрозила, что уложит его спать. Только тогда Сергей притих.

Все трое сидели молча, занятые каждый своими мыслями. Клычли думал о тяжёлой женской доле. Он много раз. сталкивался с теневыми сторонами быта, видел и молодых, весёлых девушек, видел и женщин — смутных, озабоченных, постоянно что-то делающих. Иногда доносились слухи о человеческой трагедии, вызывая чувство, похожее на боль от ушиба и так же быстро проходящее. Всё виделось смягчённо, словно сквозь кисею. Сейчас непрочный покров ветхих обычаев старины прохудился — и судьба женщины предстала во всей своей обнажённой неприглядности. Не в каких-то особенных поворотах и случайных событиях, а именно в своей мертвящей повседневности.

Клычли думал о том, что нередки случаи, когда женщины бросаются в реку, разбиваются, прыгая с обрыва или вершины старой башни, сгорают заживо, облив себя керосином. Это делают не девушки или пожилые, это делают те, кто недавно вышел замуж. Почему?

Виновато положение женщины в семье, виноват весь уклад быта, предначертанный и освящённый прадедовскими законами. Как только молодая женщина попадает в семью мужа, ею сразу же начинают помыкать, как самой последней служанкой: встань, садись, принеси то, подай это — и так без конца и края, без малейшей снисходительности. Если она хоть полунамёком посмеет напомнить о своём человеческом достоинстве, начинаются скандалы.

Обычно нападающей стороной является свекровь. Если сын её обладает достаточной долей здравого рассудка, он сумеет, не обижая, ни мать, ни жену, уладить дело миром. К сожалению, таких не очень много, рассудок приходит лишь во время сожаления о случившемся. Обычно муж, беря сторону матери, начинает кричать: «Я — мужчина! Я дам тебе это почувствовать!». И если кто-то ещё поддаёт ветра в его пустую голову, за угрозами начинаются действия. Действия — значит побои. Может быть, раз в неделю, может быть, через день, а то и ежедневно.