Тарковский. Так далеко, так близко. Записки и интервью - Ольга Евгеньевна Суркова

не нужны совершенно красивые костюмы… А как поразительно по мысли: все сводится в конце концов к спору об арифметике… Дуров превосходно играет!

Тарковский. А вот в телеспектакле он очень плохо сыграл…

Сурков. Да, увы, плохо… плохо…

Тарковский. Помните, как он наигрывает?

Калмыкова. А ты, Женя, считаешь, что он хорошо играет? Мне он не очень понравился…

Тарковский (поднимая тост и переходя на торжественный тон). Евгений Данилович, позвольте мне… Но почему я один пью? (Раздается дружный хохот.) Да нет, мне просто неловко… А что здесь вообще такое происходит?..

(Невероятно типичная для Тарковского оговорка. Любое застолье – и всегда – он неизменно превращал в трибуну для своих размышлений об искусстве вообще и о своих планах на ближайшее будущее. Своих «собутыльников» он щедро одаривал фонтаном идей, иногда вызревавших тут же за столом. Он так увлекался, что переставал часто замечать, что же по-настоящему происходит вокруг. Поэтому многие очень существенные соображения Тарковского об искусстве и о себе в искусстве записывались мною для «Книги сопоставлений» не в тиши его кабинета, а в сумбуре русских посиделок. Л моему магнитофону, то есть моей возможности записывать, он открыл зеленую улицу. Удивительно, но с течением времени далеко не все и не всегда в подобных ситуациях оставались его благодарными слушателями. У себя дома, например, он, увы, редко оказывался окруженным не просто достойными собеседниками, но, хотя бы, просто благодарными слушателями. Больше сидело за его домашним столом нужных людей для налаживания семейного быта. Бспоминается, какие раз, завороженный сам своим рассказом, он неожиданно тормозил на каком-нибудь слове и, оглядевшись, изумленно восклицал: «Лара, а где, собственно, все? Что вы– там делаете?»)

Тарковский. Нет, вы не представляете себе, до какого совершенства можно довести спектакль. Ведь в спектакль, в отличие от фильма, можно вмешиваться и через месяц, и через полгода! Если, конечно, ты хочешь, чтобы был настоящий спектакль… Грубо говоря, можно подойти к директору театра и умолять его: дай, бога ради, например, 500 рублей на поднимающийся задник, а? И если убедительно умолять, то даст ведь, сделает все…

Папа хохочет от души, а Ольга Константиновна Мордвинова выражает трезвое сомнение.

Мордвинова. Ну, знаете ли, это какой директор…

Тарковский. Потому что, Евгений Данилович, спектакль для меня, как живой человек, который будет все время меняться… вот счастье!

Мордвинова. Ах, Андрей, если вы так увлечены, то актеры пойдут за вами прямо-таки осчастливленными…

Тарковский. А я, Липа, именно актеров более всего уважаю в театре, бесконечно уважаю…

Сурков (замечая, что я наливаю водку). Олька, ну не пей больше…

Калмыкова. Это для меня, а Ольга свою уже выпила…

Тарковский (решительно). Давайте сейчас выпьем за Тяпу! (сын Тарковского – Андрей)

Конечно, я в театре посторонний человек, но Бергман, например, связанный с театром постоянно, называл именно театр своей женой, а кинематограф всего лишь любовницей… То есть понимаете разницу?

Сурков. Это фраза из Чехова.

Тарковский. Тем более, что с Чеховым он имел кое-какие контакты… Но я, на самом деле, о другом: если вы живете с театром, то в принципе можете избежать ошибок, то есть вы можете как бы всегда исправлять их, возвращаясь к спектаклю снова и снова. А фильм делаешь раз и навсегда. Потому так мучительно, Ольга Константиновна, осознавать с какого-то момента, что ты более навсегда не владеешь отснятой пленкой… Это точно каленым железом провели… А спектакль для меня живет все время, и не использовать эту специфическую возможность театра означает по-настоящему не понимать и не любить его. Суметь ЗАСТАВИТЬ актеров играть по-разному, увлечь их разными возможностями – вот в чем прелесть сценической жизни, жизни спектакля!

Калмыкова. Как вы правы!

Тарковский. Если предложить актеру играть по-разному, предложить разное состояние и разное настроение, менять задачу во времени, то театр становится истинной культурой. Без такого театра участникам спектакля жить уже нельзя. Смысл в том, чтобы рисунок каждой роли был живым…

Ольга…И подвижным, пластичным.

Тарковский. Представляете, например, какое счастье сыграть двадцать спектаклей по-разному, если, конечно, хватит фантазии… Вот я придумал одну пьесу, в которой третий акт, его вариации и развитие, может подсказывать сама публика. В пьесе уже прописаны три судьбы, о завершении которых ведущий всякий раз спрашивает публику…

Сурков. А Пиранделло вы читали?

Тарковский. Да.

Сурков. И никогда не хотели поставить?

Тарковский. Нет, не хотел. Для меня, Евгений Данилович, это излишне вычурно, понимаете? Там такие тонкости… в сущности, литературные… не знаю… для меня это уже как бы не театр…

Сурков. Нет, это не так.

Тарковский. Ну а кто хорошо ставил Пиранделло?

Сурков. У нас никто.

Тарковский. В Италии?

Сурков. В Англии…

Тарковский. Евгень Данилыч, а может, вы мне поможете? И мы вместе отснимем, возьмем себе какой-нибудь театр, а там такой жизни дадим – все ахнут!

Калмыкова. Опять начинается… Ах, Андрей, не тревожь ты его, не тревожь… А то Женя сейчас опять взыграет… Господи, это его вечная мечта о театре, всю жизнь… А сколько театров с полным отсутствием всякой режиссуры…

Ольга. Ну что ж? Давай, папуля!

Тарковский. Ну, в самом деле, Евгений Данилович, будем с вами вместе работать, как Немирович и Станиславский… Хотя лучшие-то спектакли все равно у Немировича…

Все хохочут под возглас Ольги Константиновны: «Прелесть!»

Тарковский. Нет, правда, Евгений Данилович, выходите на пенсию, и мы с вами наконец развернемся на полную катушку…

Калмыкова. Да ему свой театр всю жизнь во сне снится…

Тарковский. А? Евгений Данилович? ТЕАТР! СВОЙ! Ну?.. Мне-то самому все равно не дадут, а вы меня тогда наймете на работу…

Хохот.

Ольга. Вот когда наконец-то, ребята, мы все гениально заживем. Мы с Ларисой будем у вас администраторами и билетерами… Или ты, Ларка, будешь у них главной трагической актрисой?..

Тарковский. Нет, Лара, конечно, будет там играть…

Ольга. А я готова просто продавать у вас билеты.

Сурков. И Липу возьмите.

Тарковский. Конечно, и Липа будет играть. У нас актеры сыграют свои лучшие роли. Черт побери, я даже могу сказать, что Липа будет играть в одной пьесе Островского… у-у-у! Помните, у него эта гениальная роль помещицы с деньгами, которая думает, что ее любят, а на самом-то деле нет…

Сурков. Гурмыжская?

Тарковский. Вот эта роль для Липы. Причем роль очень жесткая – тут-то Липа себя и покажет…

Калмыкова (под общий хохот). Андрей, мне бы только поприсутствовать в вашем театре, на репетициях посидеть…

Тарковский. Ох, если бы это все могло стать правдой, какое бы это было счастье – просто работать в театре и получать зарплату…

Сурков. А Захаров не испугается вашего слишком заметного присутствия в его театре?

Тарковский. Ха-ха… Да уже! Все! Но я надеюсь, Евгений Данилович, что когда я подольше поработаю, и он поймет, что дальше одного спектакля я никуда не лезу, то успокоится…

Сурков. Ну, знаете, всегда страшно, если его актеры поймут, что с вами им