(Не) настоящий ангел - Амалия Март

Еще немного — и здравствуй, атрофия мозга.

— Ты ведь меня не ждала, — смотрит испытующе, словно препарирует тот самый мозг.

— В этот раз точно не буду!

— Ждала?

— Конечно ждала! Всю жизнь ждала, пока ты, болван, прозреешь. Всю. Жизнь, — тычу в него пальцем, на котором болтается одинокая туфля. Вторая все еще в его руках. — Но больше не буду. Устала, правда. Очень. Просто разойдемся, хорошо? Как будто и не было этого помутнения. Этих дней и этих разговоров. Так лучше, — выдаю на одном дыхании и жадно глотаю воздух после. — Так мне будет лучше, — заглядываю ему в глаза, убеждая.

Его. И себя.

Потому что мне правда будет лучше. И ему. Это никогда не было правильным, а сейчас кажется особенно глупым. Менять целую жизнь ради… чего? Что нас связывает, кроме дурацкой детской привязанности, мимолетной вспышки страсти и незакрытого вовремя гештальта? Только мои чувства, рваным флагом развевающиеся над нашими головами. Он потрепан и стар, и вообще не стоило доставать его из пыльного шкафа. Он никому не нужен.

Его добьет новая надежда.

— Ты правда этого хочешь? — ох, этот взгляд. Почти касание. Дрожь по телу.

— Хочу, Антон. Хочу, — убежденно шепчу я.

Я достаточно убедительна?

— Хорошо, — легко сдается он.

Так легко.

Протягивает мне мою собственную туфлю. Больше не смотрит в глаза.

— Добби свободен? — с усмешкой спрашиваю я.

— Мы оба, — закладывает руки в карманы, не отрывая глаз от черных лодочек в моих руках.

Так просто.

Секунды капают с неба начавшимся дождем, пока я обуваюсь. Портят прическу, затекают за ворот блузки. Антон не уходит, чего-то ждет. И молчит. Я торопливо всовываю ноги в неудобные туфли и мнусь на месте не понимая, что делать дальше. Это все? Он больше ничего не скажет?

— И все-таки ты повзрослела, — словно слыша мои мысли, говорит Арсеньев. — Не думал, что из нас двоих именно ты окажешься умнее. Но рад, что ошибался.

Он разворачивается и уходит. Его спина, обтянутая черной майкой, кажется меньше, чем я ощущала под своими пальцами. Иллюзия прощания. Все вдруг стало меньше: он, я, причины. Больше стала только черная дыра в груди, пожирающая меня с потрохами.

Я прикрываю глаза, чтобы стереть это последнее воспоминание уходящего из моей жизни Арсеньева. Это просто. Как кнопку на пульте нажать. Раз. И его больше нет.

Только чертов дождь. Который щиплет глаза.

Глава 35

Ангелина

Самое большое сожаление сегодняшнего утра — это забытый в ресторане тирамису.

Какого черта я не взяла десерт? Было бы чем заесть неприятную горечь на языке и заполнить пустоту, выгрызающую путь от желудка к сердечной мышце. Ненавижу субботы. Хотя бы потому, что нечем занять мысли, некуда собираться, нет повода выбраться из постели.

Но пялиться в потолок, предаваясь рефлексии, пока за стенкой радостно хохочет подруга — чистый отстой.

Спускаю ноги с кровати, задеваю опустошенную вчера бутылку вина, и она с грохотом катится по полу, сталкиваясь с ножкой стула. Все в порядке. Я не алкоголик. Я вообще бросаю.

Курить, пить, чувствовать.

Встаю на ноги, ощущая неприятную тяжесть в теле, и шаркающими шагами пробираюсь к окну. За ним любимая питерская непогода: низко нависающие темные тучи, барабанящий по карнизу дождь. Открываю форточку, и комнату тут же наполняет пробирающий до костей ветер. А вот и классический май. Я и не надеялась, что пуховик еще понадобится.

Трогаю рукой ледяные батареи и ёжусь от ощущения сырости. Пока лежала, создавалось ощущение, что кровать пропиталась выходившей из меня влагой, что застыла соленой маской на лице, но сейчас стало очевидным, что квартира просто отсырела. Надо тащить обогреватель и доставать пропахший шкафом плед. Делаю затяжной глоток воздуха, ловя себя на мысли о тепле сигареты в руках, и закрываю к чертям окно. Набрасываю толстовку прямо на полосатую пижаму и выхожу из комнаты.

Нужен горячий чай.

— Ты смеешься надо мной, — хохочет Ида, сидя на коленях своего дрыща.

Кухня, ожидаемо, занята сладкой парочкой, а картинка умилительна, как из журнала для подростков. Я прохожу к чайнику, проверяю наличие воды и щелкаю по кнопке. Они меня по ходу, даже не замечают.

— Нет, серьезно, — урчит растрепанная башка ей в плечо. — Я же родился в октябре. Значит, октябренок! И не спорь с детской логикой!

Ида снова заливается счастливым смехом, а я закатываю глаза. Теория о недалекости ума этого персонажа подтверждается. Мне никогда не понять, чем он ее взял.

— И до скольких лет ты так думал? — Ида запускает пальцы в белобрысую шевелюру своего парня и взлохмачивает его еще больше, любовно заглядывая ему в глаза.

Господи, лучшем б я в комнате сидела.

— Ну, лет до десяти точно. Потом сморозил как-то за обедом эту фигню, и папаня на пальцах объяснил, почему я не в него пошел интеллектом.

Я не вижу лица подруги, но живо себе представляю это ее классическое сочувствующее выражение. Боже, она обожает собирать вокруг себя морально покалеченных людей и лечить их. И этот не исключение.

«Только не соситесь, только не соситесь» — молюсь, наблюдая, как они трутся носами.

Тянусь к пеналу и, громко звеня чашками, оповещаю о своем присутствии.

— О, здоро́во, Мегера, — выглядывает из-за плеча подруги дрыщ.

— Демонюга, — приподнимаю чашку в приветствии.

— Вова! — тычет дружка в плечо Ида. — Хорош. Доброе утро! — обращается уже ко мне, сползая с колен своего парня. — Завтракать будешь? Я там сырников сделала, — кивает на сковородку.

— Ты лучшая, — со вздохом признаю я.

А этот альтернативно одаренный ее у меня отбирает.

Заливаю пакетик чая водой, кладу сахар, достаю тарелку, накладываю сырники и сажусь напротив этих двоих,