Во мраке, переходившем в серебро - Kaтя Коробко

юристов, она переходит к делу без словестного лавирования. Сэра видела много несправедливости и безобразия по отношению к детям и выучилась на юриста, который представляет интересы детей в подобных случаях. По мне, юристы говорят на каком-то третьем, непонятном обычным людям языке. Не дают прямых советов, «да» и «нет» не говорят. Там, где можно ответить односложно, идут тирады. Это я поняла, общаясь с юристом при разводе. Их нужно понимать между строк, их предупреждения об опасности зашифрованы как библейские притчи. Но таким манером общаться с юристами дорого. К счастью, Сэра в первую очередь учительница, она раскладывает всё по полочкам. В этой игре не будет победителей. Государство не решает, а усложняет задачи, но отобрать опекунство, пусть даже временно, им ничего не стоит. В программах, о которых мне рассказывали, нет фондов, и они с большим скрипом происходят даже в самых критических обстоятельствах. Добавят травмы гарантированно. Мои подозрения о том, что общение с падшими детьми не пойдет на пользу моему ребенку, тоже подтвердились. Но самое ужасное в ситуации с передачей опекунства — это то, что Питер будет его оспаривать. Пока у меня и физическое, и легальное опекунство за двоих детей, я у руля. Лору под это дело тоже может загрести государство. Питер, начав ругаться с судом, может никогда не закончить, а процесс растянется на месяцы и годы, как было с разводом. Всё это будет дорого стоить и ни к чему хорошему не приведет. Все реальные опасности прорисовываются, и ситуация разъясняется после нескольких разговоров с Сэрой, которая очень дотошно и подробно всё объясняет. Она молодец. Такой юрист мне еще в жизни не встречался. Разобравшись, понимаю, что надо давать задний ход. После звонков и писем в суд понимаю, что просто так закрыть дело не смогу. Суд хочет знать, что я разрешила дело, а если нет — слушание его решит за меня.

Я продолжаю искать ответов у врачей, так как, по моему пониманию, Вася нуждается в экстремальной медицинской психиатрической помощи. Я оставляю сообщение у доктора Тамини. Мне не перезванивают. Через несколько дней я попадаю на живую рецепционистку, не автоответчик. Она передает мне от доктора, что та мне уже всё объяснила и ей нечего добавить. Педиатр считает, что хоть это и правильная идея, но практически неисполнимая. Многие дети в критических состояниях и похуже, чем Вася, ждут днями, неделями, месяцами и не попадают в больницы.

В школе продолжает набираться снежный ком недочетов. Посчитанные прогулами занятия с выключенной камерой, опоздания, откровенные прогулы и невыполненные домашнее задания — он не может собраться и начать учиться. Фрустрацию сливает на меня ночным террором.

Вася устроил мне демонстрацию своей готовности к самоубийству ножом. Достал нож, который я плохо спрятала, уселся в дверном проеме в моей спальне и около часа сидел с ножом в живот, стеная. Он знает, как это на меня действует, и добивается эмоций. Потом успокаивается и спит, а меня трусит остаток ночи.

Я боюсь и плохо соображаю. У меня нет сил, и Вася пользуется моей слабостью. В этих попытках много эксбиционизма и манипуляции в мою сторону, но есть и явная душевная боль, я не могу ее игнорировать.

Мне стыдно, что я подала бумагу в суд на своего ребенка, и меня мучает бессилие и безысходность.

Из переписки с родителями детей со специальными нуждами я понимаю, что найти место в психической больнице для Васи будет единственным выходом и оправданием для суда. И заткнуть рот школе, которая Васину неуспеваемость видит как мою родительскую неспособность.

В психбольницу можно определиться только через приемный покой. Так как мы живем в глуши, даже поездка в приемный покой, как я уже много раз делала со своей мамой, не гарантирует практически ничего. Детские психиатрические заведения находятся далеко от нас и переполнены. Заправляет всеми психическими койко-местами Центр неотложной помощи, с которым я не очень вежливо общалась в последнюю поездку в приемный покой. Мне эти люди казались необразованными и неквалифицированными. Педиатр сказала звонить туда и не отпираться. Опять может стоить мне рабочего дня, но я звоню в этот центр, описываю предыдущий ночной эпизод. Просят поговорить с Васей — он весел и спокоен, подтверждает историю. Они обещают приехать, когда у них освободится время. Мне нужно бросить работу и ждать их дома, Васю не выпускать.

Через пару часов приезжает к нам занудный дядечка и начинает читать нравоучения, учить, как жить, что такое хорошо, что такое плохо. Вася прогуливает школу, я работу. Перебивать его нельзя, у него процесс. Потом беседует отдельно с Васей, а мне надо присутствовать. Вася звучит адекватно, соглашается с дядечкой, говорит правильные вещи. Через полтора часа процесс завершается выводом, что Вася хороший мальчик. Нам советуют продолжать работать в том же направлении. По его протоколу можно продолжать беседовать с их центром по телефону в случае кризиса. Больница Васе не показана.

Ветер не угонится за Васей после того, как этот человек выйдет за порог.

Я получаю звание скандалистки, и на мои жалобы больше никто реагировать не будет. В больницу путь отрезан.

В этот вечер Вася бегал с веревкой в темноте и искал дерево, на котором хотел пристроить петлю. Я позвонила Нику. Тот приехал, погонялся за Васей, поговорил с ним, веревку я забрала. На следующий вечер он стащил огнеупорный сейф с таблетками в гараж и намеревался разбивать его молотком, но я вмешалась и отобрала.

Суд назначен через три дня. Нам кровь из носа нужно найти место в больнице. Гуглю возможные варианты. Педиатр рассказывает, что только одна частная клиника в Нью-Йорке не нуждается в рекомендации от центра, который меня отшил, и я звоню туда каждые пару часов в течение двух дней. Говорят, что пока всё занято, но надо продолжать звонить, место может открыться в любой момент. Вася днем понимает, что он безумствует ночью, а остановиться не может.

Вечером он пришел домой относительно не поздно, полный благих намерений. Я хотела поужинать с семьей, но тут вырубается электричество из-за грозы. Дом погружается в темноту. Вася выскакивает в темень на улицу смотреть, где порвались провода, и носится по темной улице со своими друзьями. Я начинаю терять ощущение почвы под ногами от того, что день с ночью настолько разные. Этому безумию нет конца. Ночь проходит, хотя Вася спал мало — не мог угомониться.

Утром продолжаю свои попытки дозвониться в клинику.

Пару недель назад я заказала луковицы нарциссов. Они пришли по почте, и, так как это