Предатель - Аарон Дембски-Боуден

Лоргар стоял почти в двадцати метрах от Ангрона, но то все равно услышал, как брат мягко выдохнул.

— Ничто с Терры не попадет внутрь, — сказал Несущий Слово, шагая вдоль границы тумана, — и ничто не выйдет наружу. Сквозь эту бурю не пробьется даже астропатический шепот. Мы зажжем Жиллиманов угол галактики, и только мы с тобой будем знать обратный путь через пламя.

Голос Ангрона напоминал ржавый металл, который пережевали и с рычанием выплюнули.

— Почему Нуцерия? Ты мог выбрать любой другой мир возле границы Ультрамара, чтобы создать край этой… преграды. Но ты выбрал Нуцерию.

Пожиратель Миров медленно и хищно моргнул, почти как крокодил.

— Ты мне ответишь, жрец. Почему Нуцерия? Что такого ждет нас на этой планете, отчего она становится столь заманчивой целью?

Несущий Слово склонил голову, и иллюзорная звездная карта пропала.

— Это должна быть Нуцерия, — произнес он.

— Недостаточно.

— Почему ты так не хочешь возвращаться? — тихо спросил Лоргар. Нежелание. Он просто не ожидал такого от воинственного брата, даже в случае сложнейшего решения.

— Сколько раз я тебе говорил? — проворчал Пожиратель Миров, и его гортань издала протяжный звук «ммм». — Я умер там. Все, что было после, не имеет значения. Не представляй меня рычащим нелюдем, который постоянно ослеплен собственной злобой. Я все еще человек, что бы они со мной ни сделали. Я решил сохранить миру жизнь. Теперь там для меня больше ничего нет.

Лоргар кивнул, ощущая, что ему придется пойти на небольшие допущения, чтобы обуздать нрав брата.

— Там отмщение, Ангрон. Неужели это настолько бессмысленно?

— Ммм. Отмщение за что? Оно вернет моих братьев и сестер из несправедливо доставшихся им могил? Кости моего прошлого давно остыли, Лоргар.

Несущий Слово прищурился и усилил натиск.

— Говорили, что Император скрыл планету от тебя. Я всегда думал…

— Ты думал неправильно, — Ангрон сплюнул на мозаичный пол. Слюна была красного цвета. Что-то внутри его черепа кровоточило.

— Ты играл в игры Императора, — уступил Лоргар. — Носил его ошейник до восстания. Пытался быть сыном, который был ему нужен. И являлся таковым, если не считать моменты потери самоконтроля. Но теперь мне нужна гибель Нуцерии, хочешь ты того, или нет. И ты, брат, идеальный архитектор для нее.

Ангрон заколебался. Что бы он ни говорил, в его глазах явно медленно разрасталось пламя.

— Почему Нуцерия?

Лоргар казался печальным. Как правило, Несущий Слово не скрывал своих чувств, однако если он того хотел, его было сложно понять, а Ангрон не был мастером распознавания тонкостей выражения лица.

— Метафизика сложна, — произнес Лоргар.

Ангрон издал рычание.

— Может, я и не тратил целые дни на споры с тобой и Магнусом в отцовском Дворце, однако Гвозди не сделали из меня полного глупца. Я задал вопрос, Лоргар. Ты на него ответишь. И сделай это без обмана, если вообще на такое способен.

Несущий Слово посмотрел в глаза брата, на редкую палитру эмоций в глубине. Там в изобилии присутствовала боль, но еще и отчаяние от жизни с отказывающим разумом, а также свирепость, которая выходила за пределы злобы. Ангрон был созданием, которое научилось делать из собственной ненависти клинок, чтобы использовать в бою. Большинство живых существ пребывали в рабстве у эмоций, но он превратил свои в оружие. Лоргар не мог не восхищаться скрытой в этом силой.

— Мы направляемся к Нуцерии из-за тебя, — произнес он. — Из-за Гвоздей.

Ангрон продолжал смотреть на брата, молчанием вынудив того продолжить.

— Они тебя убивают, — признался Лоргар. — Быстрее, чем я думал. Быстрее, чем кто-либо понимал. Темп дегенерации ускорился даже в последние несколько месяцев. Твои имплантаты не предназначались для мозговой ткани примарха. Гвозди вгрызаются все глубже, а твоя физиология пытается залечить повреждения, однако это игра в перетягивание каната, где стороны равны.

В ответ Ангрон безразлично пожал плечами.

— Догадки.

— Я способен видеть души и слышать музыку созидания, — улыбнулся Лоргар. — После такого подобное проще простого. Знаешь, архивы Двенадцатого Легиона достаточно объемны. Остальное понятно по твоему поведению, а также по излучаемой тобой боли, которую я чувствую при каждой нашей встрече. Весь твой мозг перекроен и перемонтирован, чтобы повиноваться импульсам имплантатов. Скажи, когда ты в последний раз видел сны?

— Я не вижу снов, — последовал немедленный, практически яростный в своей стремительности ответ. — Я никогда не видел снов.

Лоргар наклонил голову, и в его участливых глазах отразилось калейдоскопическое свечение варпа.

— А сейчас ты лжешь, брат.

— Это не ложь, — толстые пальцы Ангрона подергивались и скрючивались, стискивая призрачное оружие. — Гвозди редко позволяют мне спать. Как я могу видеть сны?

От внимания Лоргара не укрылось нарастающее напряжение тела брата: на покрытой шрамами коже висков взбухли вены, плечи по-звериному ссутулились — совсем как дикий кот приседает перед броском.

— Ты как-то говорил мне, что Гвозди лишили тебя сна, — согласился Лоргар, — но также сказал, что они позволяют тебе видеть сны.

Ангрон сделал шаг вперед. Он произнес было: «Я имел в виду…», но замер от прямого взгляда Лоргара.

— Они дают тебе покой и мир, которых ты больше нигде не можешь найти. Люди, легионеры, примархи… все живое должно спать, отдыхать, давая мозгу время на передышку. Твой перекроенный разум лишает тебя этой возможности. Ты не видишь снов, когда закрываешь глаза. Ты видишь их наяву, стремясь к тому суматошному покою, который тебе могут дать Гвозди, — Лоргар снова встретился глазами с Ангроном. — Не оскорбляй нас обоих, отрицая это. Когда ты убиваешь, то пускаешь слюни и бормочешь о погоне за покоем и о том, каким близким он кажется. Я слышал. Я заглядывал в твое сердце и душу, пока ты был одержим Гвоздями. Сознание твоих сыновей, обладающих грубыми подобиями твоих имплантатов, переделано так, что они наслаждаются лишь поцелуем адреналина. Их низшие имплантаты причиняют боль, раздирая нервы, и твои Пожиратели Миров убивают, поскольку это радует их переделанные сердца и смягчает впивающуюся в мышцы боль. Твои же Гвозди Мясника — куда более хищное и коварное приспособление, которое разрушает восприятие и полностью лишает покоя. Они убивают тебя, гладиатор. И ты еще спрашиваешь, зачем я веду тебя назад к Нуцерии? Разве это не очевидно?

Ангрон попятился. Его взгляд был разгорячен, в противоположность холодным глазам брата.

— Их нельзя вынуть. И я буду драться со всяким, кто попытается это сделать. Если они и убивают меня, то это достаточно медленная смерть, чтобы не испытывать ни страха, ни сожаления.

Теперь взгляд Лоргара запылал.

— Я спасу тебя, Ангрон. Сражайся со мной, ненавидь меня, верь мне — это неважно. Я затащу тебя в бессмертие, которого ты заслуживаешь.

— Их нельзя вынуть! — Ангрон потянулся к цепным мечам и чуть было их не выхватил. Он мучительно пытался обуздать эмоции, словно поддаться ярости здесь и сейчас означало доказать правоту Лоргара.

— Я не стану их вынимать, — Лоргар шагнул к брату, примирительно разводя руки. — Однако у владык, которые вбили их тебе в череп, окажется больше знаний об их функционировании. Я выясню все, что им известно об этих подлых устройствах, а затем буду жечь их отвратительный мир, пока от поверхности не останется только стекло. И ты будешь рядом со мной, неся возмездие, которого якобы больше не хочешь. Если существует способ как-то спасти тебя, я это сделаю. Клянусь.

Ангрон сглотнул. Причиной было не волнение, поскольку ничего не знал о таком проявлении тревоги, однако что-то в настойчивых, влажных от слюны нашептываниях Лоргара заставило Пожирателя Миров снова заскрежетать зубами.

— Если то, что ты говоришь, правда, то зачем меня спасать?

На безмятежном лице Лоргара явно проступило разочарование.

— Почему в нашем роду все обязательно задают этот вопрос, недоверчиво скалясь? — он вздохнул. — Ты мой брат. Я избавлю тебя от боли, насколько смогу, и уберегу от вреда, если окажусь в силах.

Ангрон молчал на протяжении нескольких тяжеловесных, очень тяжеловесных ударов своего медвежьего сердца.

— Кровь не всегда гуще воды, Лоргар. Есть множество тех, кого я чту превыше братьев, — он начал расхаживать из стороны в сторону, словно запертое животное, раздраженный самим фактом того, что брат пытался проявить заботу. Непривычность момента была ему неприятна. — Ты слаб, — наконец, произнес Ангрон.

Взгляд золотого примарха стал рассеянным, однако помимо этой легкой отстраненности он никак не проявил обиды.