Девушка полночи - Катажина Бонда

Викарий Гжегож Масальский был мужчиной исключительно миниатюрным. Если бы не сутана, его можно было бы принять за подростка. Глаза его все время бегали, как будто от испуга, движения были резкими. Лисье личико, не испорченные физическим трудом руки. Он был уволен из предыдущей парафии за несоблюдение субординации в отношении начальства и отстранен от должности сроком на год. Масальский боялся возвращаться в свою деревню под Лодзью, откуда был родом, чтобы не опозорить семью. Родители с детства воспитывали его как будущего священника, не оставляя ему выбора. Одухотворенный, нежный, рожденный для сутаны – часто говорила мать. Когда у него начались проблемы, он пришел к ксендзу Мартину и попросил помощи. Он был готов полностью признать вину, лишь бы его не отстраняли. Мог бы отправиться миссионерствовать на Украину, что означало бы жизнь в настоящей нищете и тяжелый бестолковый труд. Говорили, там никто ни во что не верит, все одержимы дьяволом или ересью, что, собственно, одно и то же. Католические храмы часто горят, а немногочисленные христиане преследуются. Украина была ссылкой для каждого уважающего себя священника. Однако Гжегож предпочел бы совершить такой подвиг, чем вернуться к матери. Ксендз Старонь выслушал его, и во время искреннего разговора Гжегож наконец признался, что было причиной его изгнания из предыдущего прихода и из-за чего у него возникли проблемы.

– Для меня был неприемлем телесный контакт с начальством, а требовали от меня там именно этого, – раскаивался он, как будто это была исключительно его вина.

Ксендз Мартин, ни минуты не сомневаясь, взял его к себе. Вот уже год и три месяца они служили вместе. Однако Гжегож по-прежнему держал дистанцию, иногда общаться с ним было непросто. Кроме того, у него имелась неприятная привычка подслушивать под дверью. Они говорили об этом уже много раз, но толку не было.

– Можно вас на минутку? – пробубнил Масальский. Он держал руки за спиной, видимо, что-то прятал. Ксендз Мартин взглянул на викария и глубоко вздохнул.

– Извините, пани Кристина, – обратился он к женщине. – Может быть, еще чаю? Этот уже совсем остыл. Я скажу сделать. Чай, кажется, у нас еще есть.

Они вышли в коридор. Плебания была небольшой и довольно пустой. Предыдущий служитель забрал большую часть мебели, но ксендзу Мартину это не мешало. Его имущество в основном состояло из книг.

– Вам звонила какая-то странная женщина, – пробормотал Масальский, опустив голову.

– Говори нормально, Гжесь. И смотри на меня, – напомнил ему Старонь.

– Святой отец, это было, когда этот потолок обвалился. Женщина позвонила, и я сначала подумал, что она пьяная. Что-то о тете, о вас, что вы ее знаете и что ее в тюрьме совсем не бьют.

– Ты точно ничего не пил?

– Никогда в жизни, ни грамма, святой отец.

– Фамилия этой женщины.

– Я не записал. – Он опустил голову. – Помню только имя: Люция.

– Люция? – удивился ксендз Мартин, после чего упер руки в бока. – Опять подслушивал?

Гжегож переминался с ноги на ногу.

– У вас такой громкий голос, что даже если бы дверь была закрыта, то поневоле все услышишь, – пытался оправдываться викарий.

– Ну и?.. Что ты хочешь сказать? Или я опять должен из тебя все клещами вытягивать?

– Та Люция, она говорила, что не признается, что невиновна. И я сначала подумал, это какая-то сумасшедшая, вроде тех, которые звонят нам из тюрем по поводу экзорцизма.

– Дальше.

– И она сказала, что не убивала, что ей не нужна была ничья смерть и она вас просит, чтобы вы передали ее тете, что она ее очень любит, больше всех на свете, и переживает, что тетя узнает обо всем из телевизора. А в телевизоре ничего не было: ни о ней, ни о том, что вы знаете ее тетю, – выпалил он и показал сегодняшний выпуск «Супер-Экспресса». На первой полосе газеты были опубликованы улыбающиеся лица Изы Козак и Янека Иглы Вишневского. Рядом с фамилией последнего поместили черную ленточку и крестик. А над ними огромное фото Люции, которую ведут под конвоем в полицейскую машину. Заголовок гласил: «Месть Люции Л.».

– А сейчас эта женщина стала говорить о Люции и мне показалось, что я забыл сказать вам об этом звонке, потому что теперь вспомнил, что ее фамилия была на «Л», Ланге, как у той женщины, которая забирает у нас стирку раз в неделю и которая сейчас сидит у вас, – закончил он, судорожно хватая воздух.

Ксендз еще некоторое время стоял неподвижно. Он всматривался в газетный заголовок, фотографии людей на первой полосе и скользил глазами по короткому тексту. В красном облачке значилось: «Вознаграждение! Разыскивается автор «Девушки с севера». Отзовись и докажи, что это ты написал хит! Получи миллион!!!» Далее был размещен номер телефона, по которому следовало отправлять СМС-собщения.

Мартин не стал читать дальше, газета была сложена пополам. Он разгладил обложку, еще раз взглянул на викария. Потом схватил Гжегожа за плечо и потащил в соседнюю комнату.

– Ни с места отсюда. И заткните уши. Даже если я буду кричать, вы не должны ничего услышать. Вы поняли меня?

Викарий кивал, как ребенок с синдромом сироты. Он посмотрел на свое плечо, на котором ксендз Мартин, который был выше его на три головы, все еще держал свою руку.

– Прошу прощения, – сконфузился Старонь и ослабил хватку. Он сложил газету и сунул ее в ящик под лавкой. Выходя, объявил: – Не подслушивать! Я буду исповедовать.

Викарий закрыл глаза и сел за письменный стол, предварительно заткнув уши. Лишь только закрылась дверь за ксендзом Мартином, он тут же прилип к ней, но вдруг отскочил. Старонь закрыл его в комнате на ключ. Для уверенности он дернул за ручку и двинулся по коридору в свой кабинет.

– Пани Кристина. – Ксендз Мартин смерил пожилую женщину внимательным взглядом и обратился к ней шепотом, как к ребенку: – Одевайтесь, пожалуйста. Сейчас мы поедем к моей знакомой. Она адвокат. Думаю, что у Люции действительно проблемы.

– Адвокат? – Женщина нерешительно встала и принялась разглаживать юбку. – У меня нет денег, я не успела снять их со счета. Может быть, вы подскажете мне, где находится ближайшее отделение. – Она вынула сложенный вчетверо рекламный проспект.

Священник махнул рукой и отдал женщине рекламку.

– Она не примет денег. Это верующий человек. Я когда-то помог ей, теперь она поможет Люции.

– Я все вам верну, – клялась Кристина. – Значит, вы возьмете Люцию к себе? Она отработает каждую копейку. Я буду помогать до конца жизни. Знайте, что можете всегда на меня рассчитывать.

Священник грустно улыбнулся:

– Сначала нужно разобраться, во что впуталась ваша племянница.

Люция лежала в тюремной больнице. Дверь с треском открылась, и вслед за надзирательницей вошла женщина, которая выглядела на миллион долларов. Она не была ни молода, ни красива. Если бы Люции пришлось участвовать в создании ее фоторобота, она не смогла бы вспомнить черт ее лица. Зато она в точности могла бы описать ее темно-синий костюм, лакированные полуботинки с мужской шнуровкой и вишневый кожаный портфель, из которого дама вынула стопку документов. Она разложила их на столике, специально доставленном из другого помещения. Вложив в мундштук сигарету, закурила, а потом начала молча заполнять документы.

– Подпишите, пожалуйста, – заявила она, когда шесть листов лежали уже возле кровати Люции.

– Но… – Заключенная колебалась. Она была не в состоянии сказать ни слова. Полость рта у нее была вся изранена, под глазом темнел основательный синяк. На правой руке повязка, предплечья в ссадинах, раны были видны отчетливо, несмотря на разноцветные татуировки. Сейчас она всматривалась в крупный оникс, висящий на шее новоприбывшей. Наконец из ее горла прорвался хриплый голос:

– Кто вы?

– Твой защитник, деточка. – Женщина широко улыбнулась. – Адвокат Малгожата Пилат, адвокатская контора «Пилат и компания». Тебя не предупредили, что я приеду? Коллега Мартиняк передал мне твое дело. Это заняло какое-то время, извини. Не то чтобы он не хотел его отдать. Он поцеловал бы меня в пятую точку за те отступные, что получил. К сожалению, не так просто было отыскать бар, в котором он в данное время… – она откашлялась, – тяжело работает.

Люция с трудом поднялась и сунула ноги в свои розовые ботинки. Оба каблука были отломаны. Второй она оторвала сама, что стоило ей нечеловеческих усилий, чтобы иметь возможность хоть как-то передвигаться здесь. Она подошла к адвокатессе, едва волоча ноги.

– Ты не призналась. Очень хорошо. – Пилат говорила спокойно и по делу. – Ты не имеешь с этим ничего общего. Ты не воровала и не знаешь, о чем речь.

Люция посмотрела на свою спасительницу полными слез глазами. Она согласилась бы на любое ее предложение и подумала, как здорово было бы иметь такую мать. Она взяла дорогую ручку и начала не глядя подписывать бумаги. Вдруг, резко прервавшись, ударила себя в грудь, как во время клятвы.