Нахалки. 10 выдающихся интеллектуалок XX века: как они изменили мир - Мишель Дин

жизни». «Непотопляемую Молли Браун» Дидион одобрила, но отмечала: Дебби Рейнольдс «отыгрывает все это так, будто чем выше прыгаешь и чем громче кричишь, тем лучше ты играешь». Она признавалась в слабости к подростковому кино про сёрферов, в «энтузиазме, который мне надо бы попытаться выдать за социологический». Как и Кейл, она плевалась от «Звуков музыки», говоря, что этот фильм:

…постыднее многих других хотя бы из-за внушаемой мысли, что людям вроде Джули Эндрюс и Кристофера Пламмера дела нет до истории. Весело насвистывай – и аншлюс тебя не тронет.

Но со временем кинорецензии ей надоели. Рецензия на «Звуки музыки» вышла такой едкой, что Vogue Дидион уволил – как говорит она сама. (Здесь снова параллель с Кейл, которую уволили за разнос того же фильма в McCall’s.) Как бы там ни было, она переключилась на другие темы в колонке, которую они с Данном вскоре завели в Saturday Evening Post.

В этом издании стиль Дидион серьезно изменился по тону. В эссе «О самоуважении» и еще в одном, написанном для Vogue, с описанием типичного американского лета, есть намеки на элегический характерный голос ранней Дидион. Но лишь когда Post решительно выпустил ее в поле, она нашла свою борозду. Еще ей повезло, что на плодородной почве Калифорнии шестидесятых вырастали многие интересные и запутанные истории, дававшие Дидион возможность следить какой-нибудь тревожной ноткой на протяжении нескольких выпусков подряд. Работу в Post она начала со статьи о Хелен Гёрли Браун (которую Дидион сочла дурочкой) и Джоне Уэйне (который такого впечатления не произвел). Но вызвал отклик у читателей – и помог Дидион найти свой неповторимый стиль – именно ее первый криминальный очерк.

Он назывался «Как сказать им, что ничего не осталось?», но в сборник Дидион включила его под названием «Спящие сном золотым» – и название за ним закрепилось. Формально представляющий собой хронику убийства – жена сожгла мужа заживо в семейном автомобиле – очерк быстро становится широким обзором бед, терзающих Калифорнию, да и бо́льшую часть Америки:

Это Калифорния, где позвонить в «Молитву по телефону» легко, а книгу купить – проблема. Это Калифорния, в которой буквальная вера в Книгу Бытия незаметно переродилась в столь же буквальную веру в Двойную Страховую Премию. Это страна начесов и брюк капри, страна девушек, которым жизнь обещает свадебное платье в пол, рождение деточки Кимберли-Шерри-Дебби, потом развод в Тихуане и возвращение в школу парикмахеров.

Женщина в итоге была признана виновной в убийстве, но жителям долины Сан-Бернардино, которым был посвящен этот долгий и хлесткий вводный абзац, такая характеристика пришлась не по нраву. «Я беспокоюсь за Джоан Дидион, – писал в редакцию некто Говард Б. Уикс, указавший в письме свою профессию: вице-президент по связям с общественностью и развитию Университета Лома Линда. – Подобные чувства – симптом, который мы наблюдаем у многих молодых авторов из Нью-Йорка, решившихся ринуться в Великую Неизвестность за рекой Гудзон». Это письмо показывает, что Дидион еще не пробилась сквозь мейнстрим. Говард Б. Уикс понятия не имел, что женщине, которой предстоит стать олицетворением Американской Писательницы из Калифорнии, он читает нотации на тему о ее собственной родине.

В свою борозду Дидион попала не сразу. В следующей статье она будто намеренно пыталась никого не задеть – статья называлась «Великая ловушка леденцов и пудингов». Хотя она когда-то рвала в клочья Хелен Браун и Дж. Д. Сэлинджера за обыкновенность личности, можно предположить, что вот эта статья – из написанных ради денег. Дидион подробно описывает попытки изготовить двадцать инжирных пудингов и двадцать леденцовых деревьев. Но она вроде бы отражает огорчение автора по поводу того, как у нее получается вести:

Я слабосильная, ленивая и ничего не умею, кроме того, за что мне платят: сидеть дома и печатать одним пальцем. В мечтах я вижу себя женщиной, умеющей все: заделать ограду кораля, собрать столько персиков, чтобы наемных рабочих кормить всю зиму, а потом на конкурсе выпечки от «Пиллсбери» выиграть поездку в Миннеаполис. Но если я перестану верить, что могу выиграть конкурс от «Пиллсбери», стоит только как следует постараться, – это будет сигнал, что во мне что-то умерло.

Данн в этой статье изображен фигурой комичной и добродушной. «Какой терапией мы занимаемся на этой неделе?» – спрашивает он, увидев огромные пакеты с покупками. Однако в статье нигде не упоминается, что ранее в том году они с Данном удочерили девочку по имени Кинтана Ру. И желание Дидион быть богиней домашнего хозяйства («женщиной, умеющей печь инжирные пудинги с леденцовыми деревьями») выдает ее тягу «вить гнездо»,  как назвали бы это в женских журналах.

В одном из первых выпусков нового года Дидион написала эссе, которое журнал назвал «Прощание с заколдованным городом». (Следующим поколениям читателей оно более известно под названием «Прощание со всем этим».) Именно в нем был впервые замечен не покидавший ее всю дальнейшую жизнь интерес к тем историям, что мы сами себе рассказываем. Дидион говорит, что все время жизни в Нью-Йорке она видела не реальный город, а тот, который вообразила сама:

Некий инстинкт, запрограммированный всеми виденными фильмами и слышанными песнями про Нью-Йорк, подсказывал мне, что никогда этот город не будет таким, каким был когда-то. (На самом деле он таким никогда и не был.) Потом в музыкальных автоматах Верхнего Ист-Сайда появилась песня со словами: «Но где ж та школьница, которой я была?» – и я, когда слышала ее в конце долгого дня, задумывалась над этим вопросом. Теперь я знаю, что почти каждый рано или поздно, чем бы ни занимался, этих мыслей не минует, но одно из преимуществ и проклятий молодости – твердая убежденность (вопреки всем доводам разума), что происходящее с тобой с другими не случалось никогда.

Эссе стало таким знаменитым, что от него пошел целый мини-жанр «Отъезд из Нью-Йорка». Оно – как та песня из музыкального автомата – выражало чувства, которые приходилось переживать каждому. Гениальность этого эссе в том, что самим актом его написания Дидион возвращает к жизни старое эмоциональное клише: повествовательница укоряет себя прежнюю за глупость и наивность юного самообмана, которого еще никто не смог избежать. Этот отстраненный стиль, этот разговор о своем личном – с расстояния – стал фирменным знаком Дидион. Даже о таком личном событии, как собственный развод, она писала несколько отстраненно, создавалось впечатление, что она вертела произведение в руке и полировала его поверхность, чтобы замаскировать определенные шероховатости внутри.

Вскоре Данн и Дидион получили совместную авторскую колонку в Saturday Evening Post. Современному читателю это слышать странно, особенно потому, что над колонкой печатали портрет обоих супругов. Если статью написал Данн, его лицо было перед лицом Дидион, и наоборот.

Как правило, ее колонки