Фехтовальщица (СИ) - Смородина Татьяна

— Хм, попробовал бы он хотя бы замахнуться! Наглый холоп!

— А вы не думаете, что это Рони убил вашу Марию Гонзалес? — посмотрела пристально Женька, тем временем, пытаясь взять черного короля в кольцо.

— Марию? Почему вы так решили?

Девушка рассказала о своих подозрениях по поводу испанской баронессы. Генрих усмехнулся.

— Ну, если ее и убили, то это не удивительно.

— Почему?

— Потому что она жила такой же опасной жизнью, как и вы.

— Но вы, по-моему, тоже любите играть со смертью, сударь.

— Не со смертью, а с жизнью. Это правда. Так скучно иногда бывает, сударыня. Главное при этом не сделать ставку на слабую фигуру… О, у вас опять потери, Жанна, мой ферзь съел вашу бедную ладью.

— А мой конь вашего… слона и теперь под угрозой ваш король.

Генрих внимательней взглянул на клетчатое поле.

— Да, король… Что-то я пропустил, — задумчиво сказал он и перевел взгляд на фехтовальщицу. — Что?

— Я живу опасной жизнью не от скуки, как вы. Делайте ход, сударь.

— Не от скуки? Возможно, но это не меняет исход, любая игра со смертью опасна.

— Ну и что? Все равно никто не может мне этого запретить, я никому не принадлежу.

— Не принадлежишь, верно… но я подумаю, что с этим можно сделать… Пожалуй, еще один ход ферзем. Вот так, — де Шале передвинул фигуру. — Вам мат, Жанна.

— Что?

Фаворит короля засмеялся, а Женька с досады вскочила и нервно заходила по комнате. Она понимала, что проигрывает, но не в шахматной партии. Генрих тоже встал и, поймав девушку за руку, подтянул к себе.

— Я хочу остаться с тобой, — коснулось щеки фехтовальщицы его горячее дыхание.

— Нет, — категорично сказала она, но из рук не вырывалась.

— Ты не поняла, я хочу остаться с тобой навсегда.

— Генрих…

— Аманда сказала, что ты выезжаешь куда-то одна.

— Выезжаю. Я не могу постоянно находиться в этой гостинице.

— Не выезжай завтра.

— Почему?

— Я приеду и свожу тебя в одно место.

— Куда? В какое место?

— Узнаешь.

Де Шале наклонил голову и поцеловал фехтовальщицу в губы. Она не сопротивлялась. В спину что-то остро кольнуло, будто кто-то надсек артерию. Под одеждой стало горячо… Иллюзия была настолько яркой, что Женька даже попыталась пощупать лиф, но нашла там только мужские руки, обнимающие ее за талию.

— Что? — спросил де Шале.

— Ничего, уезжай.

Ночью девушка снова спала плохо, но теперь ей казалось, что перед кроватью стоит не Рони, а фаворит короля, против которого вряд ли помог бы даже толедский стилет.

Генрих не обманул, на следующий день он заехал за Женькой сразу после мессы и повез ее в район аристократических особняков. Там, остановив экипаж возле одного из них, он указал на его узкие темные окна.

— Как вам этот дом, Жанна? Нравится?

— Не очень.

— Почему?

— Он похож на гробницу.

Генрих засмеялся.

— Это потому, что там сейчас никто не живет.

— А чей это дом?

— Ваш.

— … Что?

— Этот дом подарил мне король, но отец забрал у меня ключи и сказал, что я въеду в него, когда женюсь.

— То есть… вы хотите на мне жениться, сударь?

— Да, — просто ответил де Шале.

— Для того, чтобы въехать в дом?

— Не говорите глупости, сударыня. Чтобы въехать в дом, я мог бы жениться на любой другой девушке. Желающих достаточно.

— Но… но меня арестуют, Генрих… и вас тоже. Вы разве забыли о приказе короля?

— Этот приказ касается Жанны де Бежар, а не Жанны де Шале.

— Королю все равно это не понравится, Генрих.

— Причем здесь король? Вы сами-то согласны, Жанна?

— Вы хотите купить меня этим домом, сударь? — продолжала делать попытки не смотреть правде в глаза фехтовальщица.

— Я только хочу сказать, что, когда мы поженимся, нам будет, где жить, — отклонил ее очередную попытку повоевать фаворит короля.

Но Женька ничего внятно не ответила, продолжая видеть в этом неожиданном предложении очередной ход какой-то хитрой шахматной партии и уж тем более «войн» не прекратила. Когда платье для Валери было заказано, она снова взялась за ее обучение. Та уже пробовала читать самостоятельно, коль скоро взяла в руки «Декамерон». Успехи Валери воодушевили фехтовальщицу, и она стала учить девочку не только читать, но и писать, и даже играть в шахматы. Аманда хмурилась — дочь отказывалась ходить по номерам, и рассерженная мать послала ее мыть полы на пару с другими сестрами. Де Шале смеялся и привозил новые любовные романы. Валери бросала все и пряталась, чтобы прочитать очередную главу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Генрих приезжал каждый день после полудня, выкраивая часы между службой королю и домом, где он тоже должен был появляться, как примерный сын, если хотел рассчитывать на наследство. Несмотря на невнятный ответ фехтовальщицы, касающийся предложения выйти за него замуж, он считал ее своей девушкой, а она, несмотря на тот же «невнятный ответ», продолжала отвечать на его поцелуи и властные объятия, которые день ото дня становились все продолжительней и смелее. Пару раз де Шале хотел остаться ночевать, но Женька не позволила.

— У вас нет на это никаких прав, сударь, — напомнила она.

— Есть — я люблю тебя.

— Но я не могу любить вас.

— Почему?

— У моего ребенка должен быть безупречный отец, такой, какой был у меня, а вы…

— Что «я»?

— Вы скоро танцуете в балете «Твари», так поезжайте репетировать, сударь.

Де Шале слегка бесился, но уезжал, а Женька шла в ближайшую церковь и терпеливо слушала мессу. Однако латинское песнопение не успокаивало ее, и не оттого, что она в нем ничего не понимала, — оно, как ни странно, тоже было полно какой-то потаенной страсти, неуместной в стенах храма, где фехтовальщица пыталась прятаться от своих чувств.

Ближе ко дню поездки на балет девушка стала потихоньку готовиться к переезду на квартиру к Жильберте. Сами по себе сборы не представляли особой сложности, но Женька чувствовала, что ей препятствует нечто непредвиденное и мощное, то, чего она всегда побаивалась и сторонилась, то есть все, что было связано с далеко не безупречным персонажем из балета «Твари». Вторую неделю Генрих де Шале «пил из нее кровь» и преуспел в этом, как ни один трансильванской вампир, — ее мутило при каждом его появлении, и она уже стала бояться, что вот-вот позволит ему остаться или, что еще хуже, поедет жить в его похожий на саркофаг дом.

В позорной панике от этой мысли Женька пыталась даже прибегнуть к помощи первой попавшейся знахарки, которую нашла на улице, однако случилось так, что спасать ее здоровье был вынужден тот же лекарь Лабрю. От сомнительного зелья у нее разболелся живот, и началась рвота. Узнав причину скоропалительного поступка «кузины Генриха де Шале», лекарь посмеялся.

— Вы же умная девушка, сударыня. Тому недугу, которым вы страдаете, нет противоядия. Эта «болезнь» приходит и уходит сама, причем уходит так же неожиданно, как и появилась. Право, здесь я бессилен что-либо сделать для вас, я могу лечить только телесные раны.

— Так лечите! Мне больно!

— Хорошо, я промою вам кишечник.

— Как?..

— Как обычно, с помощью клизмы.

— Что?

— Не пугайтесь, сударыня. У меня большой опыт в подобном деле. Здесь многие страдают несварением. Вспомните хотя бы маленького сына вашей квартирной хозяйки. Он едва не умирал, а сейчас бегает, строит всем рожи и кидается грязью. Будьте любезны подобрать юбку и лечь на бок. Я сейчас позову Валери. Мне понадобится вода и некоторая помощь.

Лабрю не обманул, — он, в самом деле, проделал все скоро и ловко, не причинил никакой боли, но продолжал попутно острить себе под руку, что отчасти скрадывало пикантность этой вынужденной процедуры. Девушка пришла в себя только к вечеру, а Генриху сказала, что отравилась несвежими фруктами. Маркиз немедленно вызвал Лабрю и учинил ему допрос, а после того, как тот отчитался, недовольно резюмировал:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Этот лекарь стал много себе позволять. Если он снова будет делать вам клизму, я должен за этим проследить.