Не знаю - Екатерина Владимировна Чиркова

даже вертикальные. На стенах висят декоративные тарелки, обросшие кухонным жиром и копотью, декоративная полочка уставлена фарфоровыми фигурками, также в слое рыжего жира. У стены буфет, привезенный Лёлечкой из Подмосковья, перепиленный слесарем Васей вдоль, покрашенный мною масляной краской в три цвета: заборно-зеленый, серый и белый, какие были. Засиженный мухами и заляпанный какими-то кухонными жидкостями. На столе – вышитая скатерть, вся в пятнах, закрытая клеенчатыми подставками под тарелки. Эта скатерть да сколько-то коллекционных элфэзэшных тарелок – Лёлечкин след. Единственное, что мирило ее с домашним хозяйством, – красота посуды и столовых приборов, декоративность быта. Теперь сама она безвылазно на даче, а здесь, в квартире, смесь запустения и остатков прихотливого декора. Огромная монстера – под потолок, подвязанная каким-то шарфом к швабре, прилаженной к горшку, довершает картину упадка и абсурда в духе «Ста лет одиночества».

Некоторое время назад, уже после того, как пропустил мой день рождения, отец вдруг спросил меня, когда я позвонила с каким-то насущным вопросом:

– А сколько ж тебе лет теперь?

– Пятьдесят.

– Я думал, больше. Мне-то уж вообще черт-те сколько… ну и как ты живешь?

– Хорошо, у меня все хорошо.

– А-а-а, ну что ж, это хорошо. И чем же ты занята?

– Да работой по большей части.

– Никак я не пойму, чем ты все-таки занимаешься…

– Ну это так не объяснишь… всякой… ерундой.

В голове мелькает сценка, как я объясняю ему про ивент-индустрию, про третье высшее, и про психотерапию, и про то, как это все совмещается между собой и как связано с картинами… или не связано. Это невозможно. Не нужно. Неинтересно ему. Он все ждет, когда же я оправдаю высокое звание его дочери и собственные вундеркиндские потенциалы, когда взберусь хоть на какой-то Олимп.

– Ну да, ну да. Ну а как ты себя чувствуешь?

– Я-то? Хорошо… а ты-то как?

– Ну, для восьмидесяти четырех – нормально, справляемся, ха-ха.

Теперь, в этой пустой квартире, я с особой очевидностью вижу, что вовсе он не справлялся. Здесь повсюду печальные следы стариковского бытования – мусор, какие-то пятна, засаленная посуда, что-то разбито.

Я переступаю порог и выхожу. Больше я сюда не вернусь.

* * *

У меня дома – удобно, чисто, ухоженно. Захожу в комнату сына. Он не живет теперь с нами, бывает наездами. Но здесь его библиотека. Книжные шкафы до потолка, когда-то я покупала первые два, сейчас они сплошняком закрывают всю стену. Книги, книги, книги. Они стоят по алфавиту, а внутри каждой буквы – по жанрам. К – Кольцов. Здесь всё, написанное отцом. Я никогда не видела все его книги вместе.

На письменном столе сына – стопка записных книжек. Есть ли в них хоть что-то обо мне?

* * *

От кого: издательство «Краун-пресс» [email protected]

Кому: [email protected]

Дата: Пятница, 2 июля 2021, 22:36 +03:00

Тема: рукопись романа «Не знаю»

Уважаемая Анна Сергеевна!

Рады сообщить вам, что ваша рукопись нам показалась интересной и мы готовы взять ее для публикации в нашем издательстве. Ваш редактор – Нонна Николаевна Скудова, ее контактный телефон: [phone]. Свяжитесь с ней, пожалуйста, все дальнейшие нюансы вы сможете обсудить с ней.

Творческих успехов,

Светлана Камонова

Издательство «Crown-Press»

[phone]

* * *

Квартира продана, деньги поделены и розданы.

Мать вернулась на дачу к своим цветам и вышивкам. Я предлагала ей переехать к нам, пока купим ей квартиру. Но не слишком настаивала. У нее же десятки непреодолимых проблем: где будет жить моя кошка, что я буду там делать, кто будет здесь поливать растения.

Более того, у нее теперь своя жизнь. Фёдор зарегал ее в соцсетях, повесил аватарку – молодую, – несколько фотографий современных, из удачных. Удивительно, как красота уживается со старческими чертами. У матери до сих пор яркие глаза и тонкое светящееся лицо. Как если бы состарилась мадонна Филиппо Липпи. Мне сначала показалась дурацкой эта идея. Но вдруг пришло в голову: а что, если вступить с ней в диалог? Под видом друга. У нее никогда не было друзей. Похоже, затея имеет успех, мы в активной переписке. Мне кажется, это ее забавляет и оживляет.

Она приступила к новой масштабной вышивке по мотивам одной из моих новых картин. Эти «африканские» картины – декоративные, цветастые – написаны как будто специально, чтобы их вышить. Лёлечка – самый искренний поклонник и большой ценитель моего творчества. Впрочем, это взаимно, я преклоняюсь перед ее вышивками. В этом – и больше ни в чем – мы понимаем друг друга. Да еще я временами ловлю у себя ее мимику, ужимки и даже выражения. «Я отношусь к этому с большим пониманием», «у меня есть такая проблема», «разуме-е-е-ется» и прочее – это все ее словечки. И нечитанная стопка красивых книг с умными названиями у кровати. И иногда жуткое желание, с трудом побеждаемое, купить ненужную фарфоровую чашку с птицами или скатерть с какими-нибудь курицами или ландышами. И… нет, пожалуйста, я не хочу быть похожей на мать. Да кто ж меня спросит.

Закончив все процедуры и формальности, я ощущаю все более непреодолимый зуд – уехать. Куда? Куда-нибудь подальше, куда-нибудь на Север.

Из Питера через Карелию мимо Соловков. На карте такие трогательные, загадочные названия – Пяозерский, Кандалакша, Африканда, Кица, Кола, Мурмаши. Это где-то там, там, за МКАДом. Териберка, заполонившая все соцсети в наши пандемийно-патриотические времена, с ее зеленым сиянием, развернувшимся на все небо и дрожащим над ржавыми остовами кораблей. Это там, на краю света, прозрачное небо и твердая, голая земля, как в день творения.

Тут, справа по карте, целое оттопыренное ухо, обрамленное точками приокеанских населенных пунктов по берегу и с одной подписью по центру: Мурманский тундровый заповедник.

Потом правее, к Архангельску. Названия продолжают веселить: Вожаёль, Шошка, Емва; точки то теснятся, а то пропадают надолго. Комсомольск-на-Печоре. Звучит уж как-то совсем парадоксом.

Огромные суровые реки. На пароходе из Енисейска до Дудинки. Другой пароход – из Якутска до Тикси.

Плато Путорана.

Где-то с другой стороны – там, там, далеко отсюда, другая жизнь, другое небо, запах сырого, дикого воздуха, гудит земля и океан, странные цветные камни, кипяток из почвы и то место, где живет полночь, – Петропавловск-Камчатский. Еще дальше, совсем у края – Командорские острова, облюбованные морскими котиками и китами, долгие недели непогоды, когда любая связь со всем остальным миром невозможна, а значит – ее нет.

Что там, за тем краем? Что дальше? Не знаю. Я не знаю.