Перекресток в Никодимске - Ярослав Чеботарев

возразила Ксения.— Думаю, просто ему не с кем было об этом поговорить. Все вокруг соглашались с его точкой зрения, и тут я со своим взглядом. Он, кажется, решил меня переубедить просто из какого-то спортивного интереса — бывают люди, которым прямо очень хочется быть правыми во всём. Но и дело-то как бы не в нем, а в его дочке; да и даже не в ней, а, получается, в жене. Не знаю, читала ли она нашу переписку или ей дочка рассказала, но жена очень сильно меня к нему приревновала. Это очень глупо звучит, между нами вообще ничего не было, но последствия были самые неприятные. Короче, жена с упорством частного детектива стала искать доказательства моей связи с её мужем. Естественно, никаких фактов не было, и это, по все видимости, взбесило её еще сильнее. Она каким-то образом узнала о моём увлечении и, очевидно, это натолкнуло её на мысли о мщении. Я там участвовала с другими девушками-моделями — ничего такого, просто художественные инсталляции. Лиц не видно, просто тела, иногда обнажённые. Это даже не эротика была, а такое вот современное искусство. И вот она, зацепившись за эту идею, подговорила дочь обвинить меня в сексуальных домогательствах. Вроде как я лесбиянка и пыталась совершить с девочкой насильственные действия сексуального характера. Врезались мне в память эти слова, до сих пор не успокоюсь никак.

    Ксения замолкла и с грустью посмотрела в пустую кружку, явно жалея, что взяла только одну бутылку. Лена с полминуты смотрела на подругу, потом осторожно погладила её по руке и сказала:

— Какой кошмар! Ужас просто, я не представляю, как так можно. А дальше что было?

— Но я-то нормальная! — неожиданно резко воскликнула Ксения, отдёргивая руку.— Мне парни нравятся, я к девушкам ничего не испытываю. Мы просто вместе занимались, это ну как танцы, что ли. Танцы же не подразумевают сексуальную связь. Это просто искусство.

— Я понимаю-понимаю,— неожиданно принялась Лена успокаивать подругу.— Я тебе верю, всё хорошо. Рассказывай.

— Ну, в общем, они написали на меня заявление. Никаких доказательств не было, только слова девочки, и всё. Меня не посадили, но вызвали на допрос. Это был такой долгий неприятный разговор, со мной говорили мужчина и женщина, следователи или кто-то ещё; не знаю. Всё спрашивали и спрашивали, говорили про избрание меры пресечения, про признание, про насильственные действия сексуального характера. Хотели вроде бы посадить в следственный изолятор, но потом всё-таки отпустили. Я плохо помню, это было таким шоком, что у меня случился сильный нервный срыв. Вернувшись домой, я пыталась покончить с собой, наглоталась таблеток, попала в больницу с отравлением, но меня спасли. Честно — точно не помню, что тогда произошло, всё как в тумане было. Мой отец ездил разговаривать с этой женщиной, но это не помогло, даже хуже стало, у отца чуть не случился сердечный приступ. А эта ревнивица, видя, что следствие медленно движется, стала пытаться раздуть публичный скандал. Подруги девочки стали распространять про меня в Интернете грязные сплетни. Кто-то даже распечатал и повесил в нашем подъезде и на детской площадке объявления с моими фото, да с подписями: «Берегите девочек, в вашем доме педофилка!». Я ещё в больнице лежала, когда прочла это всё в сети. Пыталась из окна выброситься, но меня успели остановить…

    Ксения снова замолчала, тяжело переживая нахлынувшие воспоминания. В уголках её глаз выступили слёзы, она явно с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать. Лена смотрела на неё с большим сочувствием, теперь не пытаясь прикасаться и молча ожидая, пока подруга сможет продолжить.

— В общем, мама уехала со мной в санаторий, на юг,— там было что-то типа психоневрологического диспансера, но не прямо психушка, ты не подумай, а как бы психологический реабилитационный центр или как-то так. Мне там хорошо помогли, я успокоилась за месяц. В это время друг отца, директор лицея, смог замять дело. Не знаю, сколько денег на это ушло, но уголовное дело не завели, а маму девочки уговорили замолчать при условии, что я больше в Москву не вернусь. Меня хотели отправить за границу — продолжить учёбу во Франции, чтобы я потом там и жить осталась. Но я не согласилась. Чувствовала себя виноватой за то, что из-за моих увлечений столько проблем. У отца, правда, сильно здоровье пошатнулось, и денег они много потратили и…

    Ну, в общем, я решила уехать подальше и пожить пока сама. Дописать научную работу, привыкнуть к самостоятельной жизни. Как урок самой себе, своеобразная епитимья,— так сказать, наказание. А то жила всю жизнь, как роза в оранжерее, ну и поплатилась вот.

— Да уж!..— протянула Лена, явно позабывшая в эту минуту о собственных бедах.— Бывают же такие суки! Жизнь тебе перекурочила, и глазом не моргнула, блин!

— Ничего, я уже успокоилась,— улыбнулась Ксения.— Я на неё даже зла не держу. Это всё от любви, любовь с людьми иногда страшные вещи делает, ну вот и с ней тоже.

— Да какая на хрен любовь! — воскликнула Лена.— Да её саму в психушку надо отправить и родительских прав лишить. Дочку на такое подговорить, а? Не веришь мужу — с ним и разбирайся, остальные-то тут причём?

    Ксения не знала, что ответить. Её откровенный рассказ явно оказал благотворное действие, и подруга отвлеклась от тяжёлых мыслей, но, похоже, не в самую лучшую сторону. Хозяйка взглянула на часы и произнесла успокаивающим тоном:

— Уже поздно, ложись отдыхать, а я посуду помою и тоже лягу. Ты на кровати будешь, а себе я на полу постелю. Кажется, за шкафом старый матрас был.

— Да ложись со мной рядом, кровать же широкая, а на полу холодно будет,— возразила Лена.

— Мне неудобно как бы после всего этого,— неуверенно начала Ксения.— Я теперь любых поводов боюсь для сплетен. Даже по улице с тобой вместе страшно бежать было, но хорошо, что дождь шёл — вряд ли кто-то видел.

— Так дверь заперта и никто не увидит,— удивилась Лена.— И вообще, ты же сказала, что нормальная, в чём проблема? Я тоже к тебе приставать не буду, просто на полу спать холодно.

— Хорошо,— согласилась хозяйка.— Ты пока ложись, а я посуду помою и приду.

    Спустя пятнадцать минут, уже почти засыпая, Ксения всё-таки решилась осторожно спросить у подруги о её дальнейших планах.

— Не знаю,— ответила Лена, задумчиво глядя в потолок.— Завтра утром маме