Горожане - Валерий Алексеевич Гейдеко

план никто не скостит…

Саша резко тормозит у квадратного кирпичного домика, похожего на будку стрелочника. Здесь начальник станции и старший оператор, лаборатория и другие помещения — немного дальше.

Полтора года проработал я в этом домике с тремя широкими окнами. Помню, тогда было у меня увлечение — разводить цветы. На южной стороне розовая фиалка цвела с апреля по октябрь; многие брали отростки, но ни у кого она не росла так хорошо, как здесь: солнышко, много света. «Эх, прекрасное было время, — думаю я со сладким лицемерием, — оставался бы начальником станции, отвечал за свое дело, и никаких забот!»

За столом сидит плотная краснощекая молодица; из-под косынки с изображением Эйфелевой башни выглядывает металлическая кругляшка бигуди. Увидев меня, она захлопывает книгу, пытается спрятать ее в ящик стола, но обложка зацепилась за крышку, застряла. Я подхожу, помогаю задвинуть ящик и спрашиваю, где Плешаков.

— Михаил Степанович пошли на сооружения, — по-деревенски вежливо и певуче отвечает девушка.

Надо же, с тех пор как я ушел отсюда, столько воды утекло, что появились работники, которых совсем не знаю. Гурам, молча стоявший в сторонке, уже берется за ручку двери, чтобы пойти к сооружениям, но мне не терпится выяснить, была авария или нет, и я прошу показать дневник начальника смены. Девушка шарит в ящиках стола, извлекает наконец пыльную тетрадь в клеенчатом переплете. Давненько, видно, ею не пользовались! Последняя запись сделана 27 августа. А перед ней — 18 июля. Ну и дела! Когда-то у нас считалось нарушением, если начальник смены не отчитывался письменно за дежурство. Всегда можно было сравнить загрязненность стоков по неделям, месяцам — все видно как на ладони. А сейчас что поймешь и узнаешь? Впрочем, чему удивляться: когда нет настоящего хозяина, нет и порядка.

— Почему дневник не ведется? — спрашиваю я девушку, хотя понимаю, что ей этот вопрос надо задавать в последнюю очередь.

— А мы устно…

Представляю, что говорят они «устно». Но делать нечего; пока не решу кадровую проблему, не с кого всерьез спрашивать.

— Ночью как, дежурство было спокойным? — пытаюсь узнать хоть что-нибудь. — Кто был старшим оператором?

— Личный Дом. То есть Авдеев, — поспешно поправилась девушка.

Что ж, Личный Дом — это уже лучше. На него положиться можно.

— А начальник смены?

— Печенкина, Тамара. Знаете, которая…

— Знаю, знаю, — обрываю я девушку. Этих ребят я знаю лучше ее. Во всяком случае, дольше. Как-то не верится, что они могли довести дело до аварии… или что должно произойти, чтобы стоки попали в Алгунь.

Ничего не остается делать, надо искать Плешакова.

Вот она, наша местная Венеция! Огромный бассейн, разделенный на десятки узеньких каналов, между ними бетонированные дорожки. На поверхности клубятся хлопья белоснежной пены, наводят на мысль о стирке, накрахмаленном, пахнущем морозцем белье. Но внизу, под пеной, — маслянистая, шоколадно-коричневая жидкость с удушливо-едким запахом. Именно здесь стоки доводят до такой консистенции, когда можно сбрасывать их в реку. Конечно, не совсем до такой, как хотелось, но все же…

Когда после долгого перерыва я увидел очистные сооружения, жутковатым показался мне этот гигантский бетонированный бассейн со зловещим запахом.

Чантурия достает платок, несколько раз громко чихает.

— Хороша ингаляция! Лучше всякого сероводорода. Даже на курорт ехать не нужно.

Гурам не откликнулся на мои слова. Сложно с молчальником — никогда не поймешь, что у него на душе, на кого сердится сейчас: на меня или на себя самого. А может, на жену, с которой поссорился утром.

— Вы не помните, кого у нас на комбинате называли «санитаром»? — задаю я провокационный вопрос, чтобы расшевелить Гурама.

Но он только поглубже натягивает на лоб беретик, прячет свои густые кудри и произносит виновато:

— Нет, что-то не припомню…

Конечно, если бы даже и помнил, все равно постарался бы забыть. Так за глаза называли меня, когда я трудился на СБО и время от времени сопровождал экскурсии — то иностранцев, то местных школьников, то делегации из Дальневосточного. Сначала импровизировал, каждый раз напрягал память и воображение, но потом сам собой отработался текст, который я произносил почти механически.

«Целлюлозу принято называть хлебом бумажной промышленности. Это не совсем точно. Целлюлоза лежит в основе всей продукции, которую выпускает наш комбинат. Это не только разные сорта бумаги, но также и картон, фанера, канифоль и еще многое другое. Наконец, целлюлоза идет на изготовление тканей различных марок, в том числе и высших сортов, как, например, шелк этого модного и красивого — вы не смущайтесь, девушка! — платья. Производство целлюлозы, как вы сейчас видели, — процесс трудоемкий и сложный. Древесина проходит длительную обработку — паром, высокой температурой, кислотой. На всех технологических циклах комбинат расходует много воды. Ее, слава богу, хватает — рядом Алгунь, только когда вода пройдет сквозь чан с сернистой кислотой, она не становится после этого дистиллированной. И если мы станем сбрасывать ее непосредственно в Алгунь, то больше не сможем купаться в реке, а рыба переведется на несколько лет. Вот почему на пути производственных сбросов и стоят очистные сооружения. Это целая система фильтров и отстойников, в которых происходит биологическая очистка стоков. Следовательно, станцию можно назвать санитарным постом комбината, а нас, если угодно, санитарами».

«Санитаром» звали меня в глаза и за глаза довольно долго, даже после того, как я перешел со станции в другой цех.

Впереди мелькает ярко-красная нейлоновая куртка Плешакова — не по возрасту пижонит этот грузный пятидесятилетний мужчина. Он никогда не вызывал у меня симпатии — маленькие бегающие глазки цепко ловили каждое мое движение, но в ответ я не мог прочитать ровным счетом ничего: Плешаков прятал, отводил взгляд. Уже около года исполняет обязанности начальника станции, а перспектива его служебного роста остается для меня крайне туманной. Выдвинул Плешакова на эту должность Вадим Черепанов, главный инженер комбината, мне этот вариант не очень нравился, но, поскольку на примете никого не было, я согласился сделать его «исполняющим обязанности». Вот и доисполнялся он до такого происшествия!

Гурам вытягивает у Плешакова своим тусклым голосом:

— Какая загрязненность стоков в ночную смену? При выходе к водоему?