Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сначала он поведал нам о своих переживаниях в Лондоне во время бомбежек. Потом, учтя, что тема эта не из самых занимательных, рассказал пару анекдотов – опять же из лондонского военного «фольклора». А за десертом он буквально изумил меня своей «светскостью», заговорив о тараканах. Об огромных черных тараканах, кишевших во всей вилле и дерзко отравлявших существование его королевского величества и всех королевских высочеств. Перед моим мысленным взором и теперь еще время от времени возникает эта экстравагантная сценка. Живописуя, как он давит тараканов, король шаркал ногой, и, воспроизводя звук, который они при этом издают, с мрачным удовлетворением восклицал: «Крак! Крак! Крак!» Я не сомневался в нарочитости этого грубого скоморошества, но терялся в догадках о том, чему его приписать.
По окончании банкета мы с женой, едва пригубив в гостиной крошечные чашечки с кофе по-турецки, поспешили откланяться. Нам не терпелось поскорее вырваться из душной атмосферы виллы с ее странными и неприятными обитателями как королевского, так и тараканьего происхождения. Когда машина помчала нас по набережной Нила к посольству, мы с облегчением вдыхали свежий февральский воздух. А в ушах у меня не переставал звучать скрипучий голос короля: «Крак! Крак! Крак!»
3. Уверенной поступью
Скромность процедуры вручения верительных грамот королям-беженцам легко объяснима. До пышности ли, когда ютишься из милости на чужой земле, с весьма проблематичными шансами возвратиться на родину?
Совсем по-другому относился к этому официальному акту король Фарук. Непомерно честолюбивый, он ревниво следил за тем, чтобы его королевской особе воздавались все те почести, которые обычно воздаются государям в монархиях Европы, с большим довеском в виде чисто восточного ритуала. Пышность и затейливость характеризовали весь египетский придворный этикет, накладывая свой отпечаток также и на процедуру вручения грамот.
О том, что близится день моего свидания с Фаруком, я узнал из газет, которые 16 декабря возвестили о быстром прогрессе в выздоровлении короля. Сообщали они об этом в раболепном, верноподданническом тоне, как о знаменательном событии, должном вызвать энтузиазм у населения Египта.
Вскоре я получил и официальное уведомление Протокольного отдела МИД о том, что король пребывает в добром здравии и готов принять меня в один из ближайших дней. Дата церемонии была намечена на 26 декабря.
Во все детали сложного церемониала нас посвятили заранее. Многое в нем казалось нам просто архаичным или забавным, но с одной деталью наше сознание никак не мирилось. Дело в том, что по придворному этикету ни один человек, какого бы звания и общественного положения он ни был, не смел, уходя, повернуться к его блистательному величеству спиной. Ему надлежало медленно пятиться назад, не сводя взора с короля и все время отвешивая ему низкие поклоны. В таком прощании чувствовался оттенок унизительности. Пристало ли представителю Советского Союза, первой в мире социалистической державы, чье могущество и величие изумляли весь мир, вести себя столь странно перед кем бы то ни было?
Свои сомнения на этот счет я сообщил наркому. Он согласился, что правило действительно архаичное и нелепое, но посоветовал не придавать ему значения и выполнить все требования этикета. С большой неохотой подчинился я совету, равносильному прямому приказанию, утешая себя мыслью, что кое-где на земном шаре, наверное, существуют ритуалы и похуже.
26 декабря запоздалая церемония вручения верительных грамот наконец состоялась.
В 11 часов в посольство пожаловал обер-камергер короля Теймур-бей в роскошной ветхозаветной карете с упряжкой из четверки вороных, с узорчатыми попонами на их гладких боках. За первой каретой подъехала вторая, ее родная сестра. У ворот посольства Теймур-бея встретил атташе Соколов и проводил до гостиной, где мы с высоким посетителем, сидя на диване, повели неторопливую беседу. Времени у нас хватало – представляться королю я должен был ровно в полдень. Затем, после того как я познакомил Теймур-бея со своими спутниками, все мы двинулись в путь.
В первую из парадных карет сели мы с обер-камергером, в другую – Солод, Султанов и недавно прибывший второй секретарь Харламов. На высоченных козлах обеих карет восседали расфранченные на восточный манер кучера, на запятках стояло по два лакея в таких же, как у кучеров, франтоватых ливреях.
Весь путь от посольства до самого дворца – прекрасно асфальтированные проспекты, площади и мосты – покрывал насыпанный с утра плотный слой золотистого песка, мягко хрустевшего под колесами карет и копытами лошадей. Неожиданное дорожное покрытие было очевидным пережитком далекого прошлого, когда улицы арабских столиц еще не видали мостовых и когда песок в торжественных случаях избавлял гостя калифа или эмира от опасности застрять в вязкой уличной грязи. Но не только песок напоминал об этом прошлом. По обе стороны передней кареты бежало по двое глашатаев в желтых камзолах и белых шароварах. Они поминутно оповещали толпившихся на тротуарах прохожих о том, кого, куда и зачем везет королевская карета. Обе кареты сопровождал почетный эскорт – отряд конной королевской гвардии с саблями наголо.
В таком порядке кортеж проехал через окраинную и центральную часть Каира до Абдинской площади, где за литой чугунной оградой высился королевский дворец.
При нашем въезде в широко распахнутые ворота дворца выстроившийся за оградой военный духовой оркестр грянул бравурный марш. Когда кареты приблизились к главному подъезду и все их пассажиры вышли наружу, оркестр заиграл египетский национальный гимн, а затем и Государственный гимн Советского Союза – тогда это еще был «Интернационал».
Какие волнующие ощущения испытывал я, слушая исполнение нашего гимна! Сотни раз я слушал его до этого, сотни раз с воодушевлением пел сам. Но все дело было в том, что исполнялся он под окнами королевского дворца, цитадели одной из самых деспотических монархий в мире. Исполнялся, может быть, впервые на египетской земле. Нельзя было не видеть в этом знамение времени, ибо «Интернационал» отражал не только торжество победоносного государства рабочих и крестьян, но и неудержимое движение вперед людей труда во всем мире.
Вытянувшись в струнку и приложив руку к козырьку форменной фуражки, я с праздничным чувством прислушивался к такой родной и воодушевляющей мелодии и в то же время мысленно представлял себе, как сейчас воспринимается наш гимн за стенами дворца. Знакомы ли его обитателям слова «Интернационала»? Наверняка знакомы и преданы анафеме. Как, должно быть, режет слух Фарука и всех его присных революционный призыв: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!» Какой возмутительный подрыв всех устоев деспотизма! Однако надо терпеть: из песни слова не выкинешь. Особенно если это государственный гимн державы, чей представитель через несколько минут будет вручать свои верительные грамоты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Серп и крест. Сергей Булгаков и судьбы русской религиозной философии (1890–1920) - Екатерина Евтухова - Биографии и Мемуары / Науки: разное
- Наш Ближний Восток. Записки советского посла в Египте и Иране - Владимир Виноградов - Биографии и Мемуары
- Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947 - Альберт Кессельринг - Биографии и Мемуары
- Воспоминания солдата - Гейнц Гудериан - Биографии и Мемуары
- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- Победивший судьбу. Виталий Абалаков и его команда. - Владимир Кизель - Биографии и Мемуары
- Осажденная Одесса - Илья Азаров - Биографии и Мемуары
- Павел Фитин. Начальник разведки - Александр Иванович Колпакиди - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература / Политика
- Записки бывшего директора департамента министерства иностранных дел - Владимир Лопухин - Биографии и Мемуары
- Из пережитого - Михаил Новиков - Биографии и Мемуары