Журнал «Байкал» 2010–01 - Владимир Гармаев

Записался в библиотеке АН СССР. Биржевая, 1. Заказал книги, среди них T. Shmidt «85 siddhi». Пошел к сестренке Шуре. Сразу ее не застал в общежитии. Она даже прослезилась, увидев меня. С утра у нее нелады с соседкой, та, полубогемная, с похмелья, видать, разбила её чайник. Потому Шурик вся расстроенная. С соседками у нее не ладится. Надо ей переходить в другую комнату. Обстановка действует на психику. Чтобы развеять её настроение, пошли в кино. В «Титане» к/ф «Битва за Рим» (треугольник амбиций — готы, византийцы и римляне, любовные драмы на фоне агонии Вечного города). Забежали в «Сосисочную». Шурик, студентка, с таким удовольствием ела. Теплей стало. Прошлись до почтамта. Там памятник Николаю I. Уцелел благодаря уникальности двух опор. У Петра I третья опора — хвост коня, спаянный с змеей.

Вот прямо в темной вышиненад огражденною скалоюкумир с простертою рукоюсидит на бронзовом коне.

Исакий (собор) — подавляет, полузеленый от сырости.

В номере моем семиместном никого нет.Долго лежу с открытыми глазами, выключив свет.Чьи-то призраки бродят по стенам облезлым.Нет никого в моем номере семиместном.

16.5. Воскресенье.

С утра пошёл в БАН (Библиотека академии наук). Получил заказанную литературу. Проработал, отобрал для ксерокса. Это статьи «О тибетской поэзии» и «О тибетском стихосложении». Также книга Т. Шмидта «85 сиддхов». Она содержит около двадцати танка с изображением сиддхов. Есть Тилора, Наропа, Марба и Миларайба. Рериха — второго тома «Голубых анналов» не оказалось: у кого-то на руках.

Сиддхи в изображении индуизированы, много тантристских моментов, мистических штрихов.

С Шурочкой пообедали в диетической столовой. У окна — тополь, листья с Шурину ладошку. Спрашиваю, что важно для художника. Шура: глубокий профессионализм, чувство правды. Не воспринимает И. Глазунова — барин, бизнесмен, но не художник. Жаловалась на натурщиков. С каждым годом они капризней, и меньше их становится.

Сходили в Эрмитаж. Шуре надо выбрать образцы для копирования. Начали с Италии. Эпоха Возрождения. Тициан, Рубенс, Ван-Дейк… Завершили обход в зале Малой Фландрии.

Я задержался у натюрморта Кальфа (1619–1693). Блестящая работа. Присел отдохнуть напротив нее, у окна, и народу никого почти. Смотрел долго-долго, не мог оторваться. Погасили свет: знак уходить, и тут при дневном свете в бокале проступило вино. На дне. Его-то я и не видел. Что значит естественное освещение. А затем увидел еще один бокал, тонкий, высокий, обозначенный как бы нечаянно линиями, тающими на темном фоне. Вот она, зыбкая тайна искусства.

4 часа гуляли по Ленинграду. Фонтанка, ул. Разъезжая, где бродил Достоевский, вынашивая Раскольникова. БДТ (театр) и Собор с тремя синими куполами — мать с двумя дочками. Цветные решетки около церкви Спаса на Крови. Он наполовину в лесах, виден из окна гостиницы.

* * *

Поэт, на то ты и поэт,чтоб извлекать из мрака свет.И сам себе ты оппонентв извечном споре: да и нет.

Триптих из воспоминаний

I

Вспоминал о своей первой поездке в Питер в 1966 г. Во время зимних каникул, учась в Иркутском университете, решил махнуть на берега Невы, — пробить окно в Европу. Прилетел в Ленинград вечером. На улице минус 10 градусов. Пронизывающий ветер при сырой мерзкой погоде, мокрый снег. Полный контраст сибирским роскошным снегам и морозам так морозам. Приехали в город, когда уже стемнело. Моя соседка по автобусу — сердобольная женщина поинтересовалась, знаю ли я Ленинград. Когда узнала, что я из Улан-Удэ и в первый раз здесь, забеспокоилась.

— У вас есть где остановиться? — спросила она.

— Да, есть друг отца. Я позвоню ему.

— Нет, что вы будете глядя на ночь искать. Лучше остановитесь у нас. Переночуете. А утро вечера мудренее.

Я согласился. С благодарностью вспоминаю эту женщину, хотя имя ее и не запомнил. Действительно, свет не без добрых людей. Так человеческим теплом встретил меня город на Неве.

Я целыми днями пропадал в Салтыковке. Читал редкие книги, но особенно литературу о Монголии, ее истории, религии. Открыл для себя буддологов Щербатского, Ольденбурга, Ковалевского. Перелистывая журнал «Восток», издаваемый в 20-х годах, наткнулся на стихи тибетского поэта-отшельника Миларайбы в переводе Б. Я. Владимирцова и с его предисловием. До одури впитывал в себя все, что хлынуло на меня. Не успевал записывать, но знал одно: это мое, родное, завещанное. Помню свой стих, сочиненный тогда, под шелест пожелтевших от времени страниц:

Восток загадочный и мудрый…Какая странная отрадачитать таинственные сутрыв читальных залах Ленинграда.

Так на берегах Невы открылось мне окно в Азию.

II

В начале семидесятых, будучи в Ленинграде, заглянул в Казанский собор. Меня встретил В. Монтлевич, он был хранителем буддийского уголка, который чудом уместился в недрах огромного Казанского собора. Здесь теперь размещался музей истории религии и атеизма. По винтовой лестнице мы поднялись наверх, и в помещении, сплошь обставленном буддийскими экспонатами, мне открылся мир восточных святынь, уцелевший от воинствующих безбожников тридцатых годов. Бронзовые лики тибетских богов, их гневные и милостивые ипостаси, рай Сукхавади с распускающимися цветами лотоса… Все это я видел впервые — настоящие шедевры буддийского искусства, наследие мастеров прошлого, преданное забвению из-за идеологических соображений. Я дал Монтлевичу свой улан-удэнский телефон по его просьбе.

Год или два спустя мне позвонили из органов КГБ. В первый раз в жизни мне пришлось переступить порог этого заведения, окнами на площадь Советов. Тогда я работал в газете «Правда Бурятии», собкором по Баргузинскому и Курумканскому районам. Сравнительно молодой, крепкого телосложения сотрудник, читая на моем лице недоумение, осторожно спросил, не знаю ли я шамана по имени Халтагар боо, живущего в Курумкане. Я ответил отрицательно. Тогда, после некоторой паузы и ничего не значащих слов последовал вопрос о В. Монтлевиче. Я рассказал о нашей встрече в Ленинграде и не более того. Видимо, сотрудник ожидал большего. Как потом я понял, В. Монтлевич привлекался по делу Б. Дандарона как последователь его учения. Этот процесс имел большой резонанс в Улан-Удэ. Тогда, видимо, и собирали компромат на Б. Дандарона и его учеников.

III

В годы учебы в аспирантуре Московского Института востоковедения АН СССР (1972–1975 гг.) меня часто тянуло в Питер. Здесь учились моя сестренка Галя, на восточном факультете ЛГУ, а несколькими курсами старше — Федя Самаев, мой земляк. Я часто заходил к ним в общежитие, общался с ними.

Как-то стоял у окна в ноябрьский серый вечер рядом с сестренкой-первокурсницей. Немилосердно лил дождь, солнце уже который день не вылезало из туч. Вдруг слышу от неё: «Погода шепчет, найди и выпей». Ошеломленный, я ничего не сказал, но потом понял, что это расхожее питерское выражение, употреблявшееся по случаю метеорологических особенностей города на Неве.

Иной раз я останавливался в общежитии у Феди Самаева. Он был сильно увлечен тибетологией. Его глаза всегда вспыхивали, когда начинал говорить о своих востоковедных пристрастиях. Очень гордился тем, что он бурят. «Это для меня как визитная карточка, — признавался он. — Доржи Банзаров, Галсан Гомбоев, Гомбожаб Цыбиков, Цыбен Жамцарано — они проложили дорогу для нас через Питер на Восток. А наши бурятские ламы, один Агван Доржиев чего стоит».

Как-то раз (дело было к лету) мы втроем: Федя, Галя и я по моему предложению решили съездить на Елагинские острова, где рядом находился буддийский дацан, основанный А. Доржиевым. Само здание, построенное в тибетском стиле, высилось как памятник тем, кто его создал. Со странным, смешанным чувством гордости и печали я, точнее, мы совершили гороо вокруг дацана, в котором размещался какой-то зоологический (?!) институт. «Но храм поверженный — все храм», — почему-то вдруг вспомнились лермонтовские строки.

По одному из мостиков мы перешли на остров, где находилась лодочная станция. Покатались в лодке, пообедали в буфете. Звучала музыка, питерцы гуляли — был выходной день. Сквозь молодую листву липовых деревьев и хвою высоких лиственниц виднелась кровля буддийского храма, увенчанная хорло — символом вероучения и преклонившими перед ним свои колени ланями.

Мы уходим сквозь двадцатый векк будущему на свиданье.Оглянись в дороге, человек,на себя и свет буддийских ланей.

17.5. Понедельник.

Занимался в БАН. Решил просмотреть и проработать литературу в одной библиотеке, а потом переходить в другую.