Неоконченная автобиография - Алиса Бейли

В начале этого периода я завязала дружбу, которая значила для меня больше, чем всё остальное на свете, за исключением моего брака с Фостером Бейли. Эта подруга была сочетанием простоты, доброты и бескорыстия, она внесла в мою жизнь такие богатство и красоту, о которых я и не мечтала. Семнадцать долгих лет мы шли по духовному пути вместе. Я отдавала ей всё свободное время, которое у меня находилось, и часто пропадала у неё дома. Нам нравилось одно и то же, интересовали одни и те же ценности и идеи. У нас не было секретов друг от друга, и я знала всё, что она думает о людях, обстоятельствах и своём окружении. Мне приятно, что в течение последних семнадцати лет своей одинокой жизни она была не совсем одинокой. Понимать её, стоять рядом, позволять ей непринуждённо говорить со мною и ощущать при этом умиротворённость — вот то единственное, чем я могла отблагодарить её за 207] бесконечную доброту ко мне. Семнадцать лет она снабжала меня одеждой, и вплоть до её смерти в 1940 году я не покупала себе ничего из одежды. Я до сих пор ношу то, что она мне подарила. Все драгоценности, которые у меня есть, подарила мне она. Приехав в эту страну, я привезла с собой прекрасные кружева и драгоценности, но всё пришлось продать, чтобы оплатить счета бакалейщика, а она постаралась кое-что из этого возвратить. Она оплатила обучение девочек в школе и всегда оплачивала наши поездки в Европу и Великобританию и обратно. Мы были так близки, что если я заболевала, она тут же узнавала об этом. Помню, однажды, заболев несколько лет назад в Англии, я несколько часов спустя получила от неё телеграфом пятьсот фунтов, так как она узнала, что я больна, и они мне могут понадобиться.

Наша телепатическая взаимосвязь была совершенно необычной и продолжалась даже после её смерти. Когда, уже после её ухода, в её собственной семье что-то случалось, она телепатически обсуждала это со мной. Хотя я не могла знать об этих происшествиях, впоследствии выяснялось, в чём дело; я и поныне часто контактирую с ней. Она обладала очень глубоким знанием Вневременной Мудрости, но боялась людей: боялась быть неправильно понятой, боялась, что люди любят её за её деньги, вообще панически боялась жизни. Думаю, я оказалась полезной ей в этом отношении, так как она уважала моё мнение и часто обнаруживала, что оно совпадает с её собственным. Я играла для неё роль отдушины. Она знала, что может сказать мне всё, что угодно, и что дальше меня это не пойдёт. Даже умирая, она помнила обо мне, и всего за несколько дней до её смерти я получила от неё письмо, которое с трудом прочла, и в котором она писала о себе. Письмо отправил за неё кто-то другой. Одним из эпизодов, которые, как я ожидаю, произойдут после того, как я перейду на ту сторону, будет встреча с ней, потому что она обещала ждать меня. Мы прекрасно провели время вместе, когда 208] она была на земле. Мы радовались одному и тому же и смеялись над одним и тем же. Мы любили одни и те же цвета, и я часто спрашиваю себя: чем в прошлом я заслужила себе такую подругу в настоящем?

Дважды в год она ходила в магазин и покупала мне восемь-девять платьев, точно зная, какие вещи я люблю и какие цвета мне подходят, и дважды в год, получив коробки с этими прекрасными платьями, я подходила к шкафу, вынимала соответствующее количество прошлогодних платьев и посылала их своим личным подругам, которые, как я знала, находятся в стеснённых обстоятельствах. Я не сторонница накопления вещей для личного пользования и знаю, что значит нуждаться в платье или костюме и не быть в состоянии приобрести его. Бедность для представителей высших классов, которые должны поддерживать определённый внешний вид, даёт гораздо более горький опыт, чем многие другие разновидности опыта. Они не любят принимать милостыню, не могут ходить и попрошайничать, но их можно склонить принять то, что им нужно, например, от того, кто напишет так, как я: “Мне только что подарили кучу новых платьев, и я просто не в состоянии носить всё, что имею. Если я буду держаться за всю эту одежду, боюсь, я стану жадной, поэтому посылаю вам парочку платьев, и вы очень обяжете меня, приняв их”. Таким образом, радостью, которую приносили эти красивые и хорошо сшитые вещи, мои знакомые ежегодно были обязаны моей подруге, а не мне.

Мне трудно рассказать так, как я бы хотела, о людях, которые значат для меня больше всего. Особенно это относится к упомянутой подруге, а больше всего к моему мужу Фостеру Бейли. Мы обсудили это и решили, что невозможно поместить в автобиографию то, что я хотела бы сказать.

У нас была и другая интересная дружба, принёсшая с собой очень важные следствия — следствия, которые, скорее всего, проявятся не в этой жизни, а в следующей. В Нью-Йорке есть клуб, 209] который называется Клубом Знати. Как-то раз один член клуба попросил меня прийти и послушать беседу великого князя Александра, который был сыном одного из русских царей и зятем последнего царя Николая. Я пошла скорее из любопытства, чем по какой-либо другой причине, и попала в комнату, до отказа заполненную всей элитой знати и членами королевских семей, собравшихся в то время в Нью-Йорке. Все мы встали, когда великий князь вошёл и сел в кресло на сцене. Когда мы снова сели, он очень серьёзно оглядел нас и сказал: “Я прошу вас на минуту забыть о том, что я великий князь, потому что я хочу поговорить с вами о вашей душе”. Я вздрогнула в изумлении, а после беседы подошла к своей подруге, баронессе ..., и сказала: “Как бы я хотела познакомить великого князя с теми людьми нашей страны, которым всё равно, является он великим князем или нет, но которые полюбят его самого по себе и за его весть”. Вот и всё, и я больше не думала об этом.

На следующее утро, когда я была у себя в офисе, позвонил телефон и голос сказал: “Его Императорское Высочество был бы рад, если г-жа Бейли будет в отеле Ритц в одиннадцать часов”. Поэтому г-жа Бейли прибыла в отель в одиннадцать часов. Меня встретил в фойе секретарь великого князя. Он усадил меня, торжественно взглянул на меня и сказал: “Что вы хотите от великого князя, г-жа Бейли?” Я удивлённо взглянула на него и сказала: “Ничего. Я не представляю, зачем меня пригласили”. “Но, — сказал г-н Румянов, — великий князь сказал, что вы хотите его видеть”. Тогда я сказала, что не добиваюсь встречи с великим князем и не представляю себе, что он хочет от меня. Я упомянула, что присутствовала накануне на беседе великого князя и высказала своей подруге пожелание, чтобы он познакомился с некоторыми людьми. Тогда г-н Румянов повёл меня наверх в номер великого князя, и после того, как я сделала реверанс и меня пригласили сесть, он спросил, что он 210] может для меня сделать. Я ответила: “Ничего”. И продолжала: в Америке есть люди вроде г-жи дю Пон Ортиз, которые думают так же, как он, — у них прекрасный дом, и они редко ходят на лекции; я выразила надежду, что он, возможно, захочет познакомиться с ними. Он заверил меня, что сделает всё, о чём я попрошу, затем сказал: “Давайте теперь поговорим о серьёзных вещах”. И мы примерно час беседовали о духовном и о потребности мира в любви. Он только что опубликовал книгу под названием “Религия любви” и был заинтересован в том, чтобы её прочло по возможности больше людей.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});