Ганнибал - Лансель Серж

Победа при Бекуле открыла ему путь к нижней долине Гвадалквивира, которым он воспользуется двумя годами позже. Пока же под ее влиянием завершался процесс массового перехода кельтиберов на сторону римлян, начатый взятием Нового Карфагена. Испанские вожди, теперь толпившиеся вокруг римского полководца словно вассалы вокруг своего сюзерена, спешили выразить ему всю полноту верноподданнических чувств, еще недавно с таким же усердием демонстрируемых Баркидам, и торжественно провозгласили Сципиона своим царем. Даже если бы они сознательно хотели ему навредить, ничего лучше они бы не выдумали, поскольку своим решением страшно осложнили отношения римского главнокомандующего с сенатом, ведь с конца VI века Римская республика строилась на принципе odium regni (ненависть к царской власти) (Р. М. Martin, 1994, р. 333). Однако Сципион ничем не выразил своего недовольства, когда Эдекон, а вслед за ним и Андобала стали обращаться к нему, величая царским титулом, но вовсе не потому, что не обратил на эту «мелочь» внимания, как утверждает Полибий (X, 40, 3), а потому, что успел понять особенности испанского менталитета, считавшего монархию высшей ценностью. Вместе с тем он, разумеется, не мог согласиться с публичной оглаской факта своего «венчания на царство». И Сципион попытался внушить союзникам, что «титул царя, высокопочитаемый во всем мире, в Риме не признается» (Тит Ливий, XXVII, 19, 4). Он как бы давал им понять, что не возражает против того, чтобы они считали его царем, лишь бы никто не произносил опасного слова вслух. Мы не уверены, что «варвары» по достоинству оценили истинное величие его поступка, как полагает историк, мы даже думаем, что они испытали жестокое разочарование. Впрочем, Сципион постарался их утешить, согласившись принять титул императора, которым, как он объяснил испанцам, его уже наградили собственные солдаты. Вспомним, кстати, что тем же самым титулом иберийские царьки когда-то почтили зятя Гамилькара, Гасдрубала Красивого.

Если принять версию, изложенную Титом Ливием, то дальнейшие события развивались так. Пока римский полководец завершал решение проблемы покорения иберийских народов, что потребовало некоторого времени, а затем, вернувшись в Тарракон, организовывал отправку нескольких сторожевых отрядов к южным предгорьям Пиренеев, Магон и Гасдрубал, сын Гискона, успели воссоединиться с братом Ганнибала. Обсудив положение вещей, все трое пришли к единодушному мнению, что после недавних побед римской армии последним оплотом Карфагена в Испании оставались нижняя долина Гвадалквивира и океанское побережье с центром в Гадесе. Поэтому было решено, что Гасдрубал, сын Гискона, поведет свое войско и войско Магона в это надежное убежище, а сам Магон, прихватив казну, отправится на Балеарские острова вербовать наемников. Масиниссе, который пока еще служил на стороне карфагенян и располагал трехтысячным конным войском, следовало передать приказ устроить ряд грабительских набегов на города и селения, переметнувшиеся к Риму.

Что касается среднего брата Ганнибала, то он в полном соответствии с планом, разработанным в Карфагене Советом старейшин, — обо всех деталях этого плана в Риме превосходно знали благодаря префекту сицилийского флота М. Валерию Мессале, организовавшему дерзкую вылазку в Утику и захватившему там несколько «языков», — собрал вокруг себя всех кельтиберов, каких смог, и двинулся к Пиренеям, надеясь пересечь их с запада. Выбор маршрута диктовался в первую очередь тем, что с востока подступы к Пиренеям тщательно охранялись римлянами, и в результате Гасдрубал затратил на дорогу гораздо больше времени, чем понадобилось Ганнибалу в 218 году. Кроме того, по пути он активно вербовал в свои ряды галлов, прослышавших о том, что карфагенский военачальник везет с собой огромные запасы золота (Тит Ливий, XXVII, 36, 2). Таким образом, лучшие месяцы 208 года Гасдрубал затратил на преодоление пути от Пиренеев до Альп, перевалить через которые он не рискнул до окончания зимы. В каком именно месте Гасдрубал совершил переход через Альпы, нам неизвестно. По словам Тита Ливия (XXVII, 39, 7) и Аппиана («Ганнибал», 52), он шел по следам своего брата. Думается все же, что историки в данном случае переоценили роль родственной привязанности, потому что Гасдрубала ничто не заставляло делать крюк, доставивший брату и его солдатам пять месяцев мучений. Более вероятно, и с этим согласны почти все новейшие исследователи (см., например, G. De Sanctis, 1917, p. 561), что он избрал маршрут, пролегавший через долину Друэнции (Дюране) и перевал Мон-Женевр, — ведь никаких препятствий на этом пути уже не существовало. В Риме, конечно, знали о приближении армии Гасдрубала, но помешать ему не могли. Сначала в римский сенат прибыли посланцы массилийцев, сообщившие, что пунийская армия добралась до Галлии. Сенаторы организовали наблюдение за передвижением карфагенян, вести которое им помогали все те же массилийцы. Таким образом, когда весной 207 года Гасдрубал с войском спустился в долину По, в Риме это восприняли как серьезную угрозу, но все-таки не как опасный сюрприз.

Смерть Марцелла (лето 208 года)

О том, что с другого конца Италии к нему на помощь спешит брат, знал, разумеется, и Ганнибал. После жесточайших утрат, список которых открыли Сиракузы, а продолжили Капуя в 211-м, Салапия в 210-м, Тарент в 209 годах, не говоря уже об Испании, в свое время послужившей базой и отправной точкой всего предприятия, появление в Италии Гасдрубала знаменовало собой возрождение надежды. Свою задачу Ганнибал видел в том, чтобы продержаться до подхода брата, не позволив запереть себя на калабрийском пятачке.

В начале лета 209 года, когда Тарент осадил Кв. Фабий Максим, консул в пятый раз, увенчанный титулом «принцепса сената», который ему отдали в ущерб другому «ветерану», Т. Манлию Торквату, Ганнибал сделал попытку отстоять город. Чтобы помешать ему в этом, главные римские военачальники решили разделить свои силы на три части: Фабий взял на себя шгурм Тарента; второй консул Кв. Фульвий Флакк намеревался задержать, насколько возможно, Ганнибала в Бруттии; наконец, проконсулу Марцеллу, остававшемуся на этой должности и после истечения срока полномочий, отводилась наиболее активная роль — не пустить карфагенского полководца к осажденному городу, навязав ему сражение. Между тем Ганнибал вступил в Апулию и добрался до Канузия, где принялся склонять местное население на свою сторону. Марцелл двинулся ему навстречу. В течение некоторого времени пунийская армия уходила от открытого столкновения, но наконец римлянин добился своего. Поначалу военная удача улыбалась карфагенянам, однако вскоре Марцеллу удалось взять верх и принудить Ганнибала к отступлению. Правда, преследовать противника он не стал, поскольку его собственная армия понесла слишком большие потери. Мало того, ему пришлось самому отступить к Венузии и провести здесь несколько месяцев, зализывая полученные раны. Что касается Ганнибала, то он, двигаясь форсированным маршем, поспешил к Таренту и вскоре достиг его. Увы, было уже слишком поздно: город сдался, пав жертвой не столько силы, сколько предательства и измены. В Таренте Фабий захватил добычу, почти не уступавшую богатством той, что тремя годами раньше досталась Риму после взятия Сиракуз. Для римской государственной казны, с трудом сводившей концы с концами, это был настоящий подарок. Карфагеняне отступили к Метапонту, откуда безуспешно пытались вызвать Фабия на бой. Консул испросил волю богов и получил неблагоприятный ответ (Тит Ливий, XXVII, 16, 12–16). На самом деле он чуял ловушку и не стал в нее соваться.

В отличие от римлян, постепенно распространявших свое господство над югом Италии и получивших возможность восстанавливать силы после каждой стычки, Ганнибал, независимо от того, выигрывал ли он очередной бой или расходился с противником «вничью», продолжал терять и территориальные завоевания, и людей. В начале 208 года в Риме решили, что пришла пора нанести карфагенянам последний, решающий удар и покончить с войной, которая тянулась уже одиннадцатый год. Все отчетливее начинала сказываться усталость от перенапряжения этих лет. Так, в предыдущем году 12 из 30 колоний, в том числе такие давние, как, например, Ардея, под предлогом полного разорения наотрез отказались платить подать и поставлять в армию солдат. Вот и теперь, едва начался 208 год, заволновалась Этрурия, готовая не сегодня-завтра взбунтоваться. Пришлось захватить заложников в Арретии (ныне Ареццо) и оставить в городе гарнизон под командованием бывшего консула Варрона, счастливо избежавшего резни под Каннами, а теперь служившего в ранге пропретора.