Под властью пугала - Мичо Каламата

Нуредин-бей неторопливо направился к поляне, где все давно уже расселись по местам. Неожиданно его чуть не сшиб Вехби Лика, пятившийся задом, чтобы сфотографировать своих коллег, уютно усевшихся по-турецки вокруг барашка, с вилками и ножами наготове.

– Пардон, Нуредин-бей.

– Что это вы делаете, Вехби-эфенди?

– Снимаю для газеты. Получится прекрасный репортаж. Вы знаете, мы поспорили, кто больше съест.

– Ну, давайте, давайте.

И Нуредин-бей двинулся к столу, за которым сидели министры.

– Простите, Нуредин-бей, – окликнул его Вехби Лика. – Вы позволите мне вас запечатлеть? На фоне этих великолепных сосен выйдет такой снимок! Можно?

– Пожалуйста.

– Позвольте один вопрос. Скажите, на какой пост назначил вас его высокое величество? Это нужно для подписи под фотографией.

– Лучше не помещайте мою фотографию в газете, Вехби-эфенди, – помрачнел Нуредин-бей.

– Но почему же? Это большая честь для моей газеты! Я могу написать, скажем, так: "Наш бывший посланник…"

Нуредин-бей удалился, не дослушав.

Перед ним с поклоном остановился официант. Гафур-бей, взяв за локоть Нуредин-бея, потянул его к стулу рядом с собой.

– Пожалуйста, сюда, Нуредин-бей.

– Почему я тебя раньше не заметил, Гафур-бей?

– Я только что приехал. Машина испортилась по дороге.

– Какая неприятность! Обратно поедем на моей машине. Мне одному скучно.

– Хорошо, поедем, Нуредин-бей. Я тоже скучал один в дороге. Ты видел его высокое величество?

– Нет, он еще не вернулся. Ты не знаешь, когда он приедет?

– Не знаю, Нуредин-бей. Может, в конце месяца.

– Джафер-бей говорит, что он может задержаться до самого ноября.

– Все может быть.

Нуредин-бей нахмурился. Он не одобрял столь долгого отсутствия короля. Вот уже четыре месяца, как король отправился в свадебное путешествие на яхте вдоль побережья Адриатики.

– Затянулся медовый месяц! – пробормотал он про себя.

– Что поделаешь, Нуредин-бей, – так же тихо сказал Гафур-бей и пропел еле слышно:

Ах, тяжела же ты, страсть,Да на старости лет…

Да ты пей, Нуредин-бей. Твое здоровье!

– Как ты думаешь, не смогу ли я с ним увидеться до возвращения?

– Вряд ли, Нуредин-бей. Он никого не принимает, кроме премьер-министра и господина Мусы Юки.

Нуредин-бей помрачнел еще больше.

– Да ты не расстраивайся! Что такое два-три месяца? Давай за твое здоровье!

VIII

Нуредин-бею не пришлось ожидать три месяца. Король вызвал его на специальную аудиенцию в начале октября.

Нуредин-бей с некоторой робостью входил в кабинет Ахмета Зогу. Целых десять лет он провел в Европе в качестве посланника короля албанцев, десять спокойных лет вне поля зрения своего хозяина, избавленный на весь этот срок от его прихотей и капризов. Интересно, зачем он отозвал его на родину? Что это: прихоть, чьи-то козни или король действительно нуждается в нем?

"Международное положение очень осложнилось, – размышлял Нуредин-бей. – Может быть, он на самом деле нуждается в моих советах? На какой пост он меня назначит? Сделает членом кабинета? Может, даст какое-нибудь ведомство? А вдруг назначит премьером? Почему бы и нет? Все эти субъекты, которых он меняет, как лошадей, мне в подметки не годятся ни по опыту, ни по образованию. Правда, они православные, а его величество придает этому большое значение, но и премьер-мусульманин тоже вполне бы сгодился. А для равновесия я ввел бы в кабинет двух-трех самых что ни на есть православных министров. Но смена премьер-министра означает обычно изменение политики. Пойдет ли на это его высокое величество?"

Он быстро оглядел кабинет. Та же хорошо знакомая комната, что и десять лет назад, когда его высокое величество был еще президентом республики, лишь сменили мебель да на стене красуется портрет королевы-матери.

Король встретил его стоя. Благоприятный знак!

– Пожалуйте, Нуредин-бей, очень рад вас видеть. – Король протянул руку.

Нуредин-бей принял королевское рукопожатие с низким поклоном.

– Как ваше здоровье?

– Хорошо, благодарю вас.

– Как поживает ваша супруга?

– Хорошо. Надеюсь, ваше высокое величество пребывает в добром здравии?

– Слава богу! Пожалуйста, садитесь.

Он указал на кресло в углу, где обычно вел беседы с иностранными послами и официальными лицами. Нуредин-бей отметил про себя, что король утратил былую стройность и живость. Он оплыл, постарел, его волосы поредели, но импозантен был все так же.

– Закуривайте.

– А вы, ваше высокое величество, по-прежнему много курите?

– Наверно, еще больше.

– Прошу вас, не курите так много. Это вредно для вашего здоровья.

– Знаю, но что поделаешь, привык. Не могу работать без сигарет, а вы ведь знаете, я работаю почти круглые сутки.

– Да, ваше высокое величество. Такая работа не на пользу здоровью.

– Знаю, но иначе никак нельзя. Приходится идти на жертвы во имя долга перед отечеством.

– Но, ваше высокое величество, ваше здоровье драгоценно для нас. Отечество не может принять такую жертву, – с прочувствованной миной сказал Нуредин-бей.

Газеты расхваливали поразительную работоспособность короля. Они сообщали, что король работает по шестнадцать-восемнадцать часов в сутки, именовали его "величайшим тружеником века". "Конечно, – думал Нуредин-бей, – все что угодно можно утверждать о человеке, отгороженном от внешнего мира высокими стенами, вооруженной охраной, слугами и адъютантами. Разве узнаешь, сколько он работает на самом деле? Положим, он действительно много работает, но что же он конкретно делает? Ведь он не написал ни одной книги, ни одной статьи. Послания, которые он направляет парламенту из года в год как суры корана, пишут за него другие, а все речи, произнесенные им за пятнадцать лет правления, едва ли составят тоненькую брошюрку. По сути дела, продолжал размышлять Нуредин-бей, он, пожалуй, единственный из всех современных правителей, у которого на счету нет ни одной печатной работы.

Нуредин-бей забыл, очевидно, о бесчисленных распоряжениях и указаниях короля, а ведь им Зогу Первый посвятил все свое дарование. Они могли бы составить целые тома!

– Да, Нуредин-бей, приходится много трудиться. Ведь в моем положении необходимо знать все. Один только просмотр информации отнимает у меня полдня.

– Я понимаю, ваше высокое величество.

– А в нынешней ситуации мне особенно важно быть хорошо информированным о людях, которые меня окружают. Король должен досконально знать своих приближенных. И чем больше он кому-то доверяет, тем тщательнее должен его проверять. Про врага можно знать лишь основное, о друге же надо знать все, каждый его шаг, ведь в случае измены друг может причинить гораздо больше вреда, чем откровенный враг.

– Совершенно верно, ваше высокое величество. Простите меня за нескромность, чьи это слова? Макьявелли?

– Нет. Так говорю я.

– Гениально!

Король, словно решив вконец сразить Нуредин-бея своей мудростью, продолжал:

– Королю не следует ни в коем случае показывать, что он знает до тонкостей, чем занимаются его люди. Наоборот, он должен вести себя так, словно ничего не знает о них и не вмешивается в их дела, а доверяет им. До такой степени, что позволяет свободно действовать от своего имени. Это хорошо уже тем, что в случае, если кто-нибудь из министров зарвется и разозлит народ или вообще сделает что не так, король, даже если и поддерживал его, может, когда надо, вмешаться, возмутиться действиями, предпринятыми якобы без его ведома.

– И это тоже…

– Да. И к этому выводу я пришел сам.

– Это гениально!

– Так что люди, которых король подбирает для проведения своей политики, должны быть вроде жертвенных баранов на байрам. Совсем неплохо, если народ их ненавидит. И чем сильнее ненависть, тем лучше – они вернее будут служить своему королю, видеть в нем свою единственную опору. И тем легче королю – он может, наказав своих министров, направить именно против них весь гнев народа.

– Простите меня, ваше высокое величество, но как же совесть, чувство дружбы и душевной привязанности к своим верным слугам…

Король холодно прервал:

– Никогда не примешивайте к политике чувства и нравственные категории. Политик должен начисто отметать вредный вздор, именуемый совестью, он должен быть свободен от всякой дружеской привязанности, от всей этой сентиментальной чепухи.

– Прекрасно подмечено, ваше высокое величество.

– Это слова Гитлера, канцлера Германии. Но оставим это, Нуредин-бей. У нас еще будет достаточно времени поговорить обо всем. Давайте займемся делом. Я пригласил вас, чтобы предложить вам новый пост. Хочу сделать вас своим советником, министром двора. Выбирая именно вас на этот пост, я руководствовался тем чрезвычайно высоким мнением о ваших качествах, которое у меня сложилось. При нынешней международной обстановке, я считаю, нам необходимо еще теснее сотрудничать друг с другом на благо нации.