Кровь Рима (ЛП) - Скэрроу Саймон

- Потому что я не доверяю тебе, моя дорогая. К тому же у Макрона уже есть женщина. Кто-то намного лучше тебя, так что не стоит и думать о его соблазнении.

Она нахмурилась. - Я не женщина легких нравов.

Катон сухо засмеялся. - Как я обнаружил, ты женщина не такой уж и высокой морали.

- Но главное не вовред тебе.

- Нет? - повернулся к ней Катон. - Если бы ты сказала мне то, что знала раньше, то люди Лигеи были бы спасены. Наши парни, которые умерли, беря его штурмом, остались бы живы. Мальчик … Он остановился и перевел дух. - И с самого начала ты могла это предотвратить. Я бы сказал, что любой человек, не чуждый морали, будет жить с этим тяжким грузом на своей совести. Но ты? Сложно сказать. Интересно, сожалеешь ли ты об этом вообще.

Она отвернулась и заговорила тихим голосом. - Я знаю, что сделала, и уже сказала тебе, почему. Больше мне нечего сказать. Если я тебе больше не понадоблюсь, я буду спать на улице.

Не дожидаясь ответа, Берниша встала, взяла меховое покрывало с постели Катона и вышла из палатки, не оглядываясь. Он посмотрел на створки, когда они встали на свои места, и молча продолжил трапезу.

*******

Прошло еще три дня, прежде чем колонна достигла дальнего края горного хребта и спустилась к последней переправе через реку перед столицей Армении. Два фургона были потеряны накануне. У первого из них сломалась ось, и от него отказались по пути. Второй находился в задней части обозного поезда, когда часть дороги провалилась, и повозка, ее возница, несколько раненых и вся упряжка мулов обрушились в ущелье. Если не считать также смерти некоторых из раненых под Лигеей, остальная часть колонны вышла из гор без потерь, но истощенной и голодной, поскольку последние два дня они получали половину пайка.

Впереди река, длинной шелковой лентой, протекала по равнине с богатыми сельхозугодьями. Небольшие усадьбы и поселения простирались к другому горному хребту, туманно-серому вдали.

- Богатая добыча, - ухмыльнулся Макрон, стоя рядом с Катоном, который спешился на минуту, чтобы облегчиться, на обочине дороги.

- Не в этот раз, - возразил Катон. - Мы всего в нескольких днях пути от Артаксаты. Лучше всего, чтобы мы хорошо относились к местным и платили за припасы, если не хотим оказаться в окружении врагов. Я позабочусь о том, чтобы наши иберийские друзья поступили так же.

- Ты сменил мелодию.

- Что?

- Не так давно ты был также счастлив убивать и разрушать, как наш друг там внизу. - Макрон указал далеко вниз по дороге туда, где Радамист и его кавалерия поили своих лошадей на ближнем берегу реки. Он взглянул на Катона. - Изменения во взглядах?

- Что-то в этом роде, - признал Катон, рассматривая раскинувшийся перед ними пейзаж.

Макрон какое-то время наблюдал за ним, удивляясь изменениям, которые он увидел в своем друге в ходе кампании: спад в темное настроение во время атаки и после Лигеи, медленное выздоровление и теперь это сдержанное поведение последних нескольких дней. Он задавался вопросом, не произошла ли какая-то ссора с рабыней? Она казалась Катону достаточно преданной сиделкой, когда он нуждался в уходе. Со своей стороны, Катон, казалось, был доволен ее вниманием и ее компанией, и Макрон предположил, что их отношения зашли гораздо дальше, чем терпение и забота. Или, по крайней мере, так было до последних нескольких дней, когда Катон проявил холодное пренебрежение к Бернише. Макрон решил, что это потеря прекрасной возможности. Его другу срочно нужно было насладиться объятиями красивой женщины. Не требовалось особой степени проницательности, чтобы понять, что Катон все еще смирялся с потерей Юлии. Не то чтобы это было именно горе, скорее противное ощущение предательства всего, в чем он был так уверен в своей жене. Но если получается, что Юлия была хитрой и амбициозной. И Макрон задумался, а не сожалела ли она о своем выборе низкородного мужа. Пока Катон сражался далеко, в Британии, Юлия была погружена в высшее общество Рима со всей его изощренностью, искушениями и интригами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Макрон молча поблагодарил Фортуну за то, что он сам не столкнется с такой озабоченностью по поводу Петронеллы. У нее была гораздо более простая жизнь, и Макрон безоговорочно верил в ее верность и твердость характера. Ее сильный голос и громкий, искренний смех согрели его сердце, и он внезапно осознал, как сильно он скучает по ней и жаждет вернуться в ее объятия, и того, что неизбежно последует на обязательно прочной постели. Он весело покачал головой, глядя на эту сторону своего характера, о которой раньше не догадывался. Ему действительно была нужна Петронелла.

- Что, во имя фурий, со мной стало? - пробормотал он себе под нос, нахмурившись. Если бы он не был осторожен, то такими темпами он в конце концов кончил бы каким-нибудь пишущим стишки поэтом, а боги знали, что за кучка бесполезных нарциссов были эти проклятые каракуле-писцы.

Он поспешно отбросил свои чувства и снова обратил внимание на друга.

- Не хочешь ли объяснить, как именно изменились твои взгляды?

Катон на мгновение проницательно взглянул на него, прежде чем он ответил: - Нет, центурион, не думаю.

Он взял поводья у преторианца, присматривавшего за его лошадью, и вскочил в седло. - Я еду вперед. Спускайся к реке с остальной частью колонны как можно быстрее. К тому времени уже стемнеет, но нам еще нужно укрепить лагерь. Я попробую купить коз для парней, чтобы они приготовили сегодня вечером знатный ужин. Должно поднять им настроение.

- Я скажу им. - Глаза Макрона загорелись от образов жареной козлятины.

- Выполняй, центурион Макрон, - официально заключил Катон, и они обменялись приветствием, прежде чем он прищелкнул языком и пустил пятками лошадь рысью, пока он скакал по тропе к видневшимся вдалеке иберийцам.

*******

Когда новая луна поднялась над горами и окутала армянский пейзаж призрачной серебряной пеленой, ночь пронзили костры римлян и их иберийских союзников. Несмотря на тяжелый дневной труд, в этот раз мужчины двух когорт были в веселом настроении, когда они были вне горных холода и ветра, и у них было много дров, чтобы согреть их, а еще жареного мяса, чтобы набить им животы. Было также много чего выпить, благодаря фургону, наполненному флягами с вином, которые Катон купил в соседнем поселеньице вместе с десятком коз. За все это он заплатил серебром из своего личного сейфа. Местные жители нервничали, когда он приближался с Нарсесом и отрядом конных лучников Радамиста. Как только римский офицер объявил о своих намерениях, они быстро оправились и начали торговаться с ним в короткой словесной стычке. Катон почти не сомневался, что он переплатил, но был доволен тем, что его щедрость будет щедро же вознаграждена благодарностью его людей.

Так воздух наполнился ароматом жареного мяса, веселыми разговорами и песнями мужчин, греющихся у костров. Прогуливаясь по лагерю в компании Макрона, Катон был рад видеть, что некоторые преторианцы и иберийцы дружат, а некоторые из первых даже знакомили своих союзников с радостями игры в кости.

- Наши мальчики снимут шкуру с иберийцев, если у них будет возможность, - улыбнулся Макрон. - Ты знаешь, какими они могут быть, когда напускают на себя невинное лицо.

- Тогда, возможно, тебе стоит поговорить с офицерами. Если парни собираются играть в кости, то они сделают это честно или пожалеют об этом.

- Я прослежу, чтобы они узнали об этом, господин.

Когда они миновали конец линии палаток центурии Макрона и повернули к штабной палатке, один из солдат встал и отсалютовал им.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- Простите, господин.

- В чем дело? – В этот момент имя человека пришло к Катону. - Терций…

- Да, господин. - Преторианец с удовольствием улыбнулся своему командиру в ответ на то, что тот вспомнил его имя. – Ну… Господин, ребята слышали, что вы заплатили за мясо из собственного кошелька. Нам было интересно, не хотите ли вы перекусить у нашего костра? - Он отошел в сторону и жестом поднял товарищей на ноги. Мужчины выжидающе посмотрели на Катона. По правде говоря, он очень хотел вернуться в свой шатер и отдохнуть, но знал, что поступит глупо, если не удовлетворит желание его людей в этом случае. Было время, когда нужно было быть суровым, настаивать на жесткой дисциплине и командовать людьми, а в другое время необходимо было относиться к ним как к товарищам. Некоторые офицеры ловко переключались между этими двумя ролями, но Катон не хотел быть слишком фамильярным со своими людьми. Он знал других командиров подразделений, которые пытались относиться к ним скорее как к друзьям, чем как к товарищам, и в результате только заработали в свой адрес презрение и насмешки солдат.