Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник) - Наталья Павлищева

Нет, Новгород должен стать городом его сына, как когда-то стал его собственным, как стал своим для его отца – князя Владимира. Значит, придется никому не перепоручать и править самому. Теперь Ярослав был даже рад уговору с Брячиславом, все же полгода в Киеве есть князь, а он сам тем временем полгода будет в Новгороде.

Отправляя Коснятина в Ростов, Ярослав наказывал сопровождавшему его Онфиму:

– Беречь пуще своего ока!

– Чтоб не убег?

– Чтоб не помер! Даже он от старости помрет или рыбьей костью подавится, виноватить меня станут.

Ярослав был прав, старый уже Коснятин прожил недолго, правда, улизнуть из Ростова в Муром все же успел. Как и когда он умер, точно неизвестно. Где – тоже. Есть версия, что убит по приказу Ярослава, дознавшегося о его вине в гибели Ильи. Но доказательств никаких.

Есть другая версия, что бежал боярин в Муром потому, что это были владения соперника Ярослава князя Мстислава Тмутараканского. И погиб уже там.

Так или иначе, но больше о Коснятине нигде не упоминалось. Как, впрочем, о погибшем старшем сыне князя Илье. Теперь старшим был Владимир, и Ярослав старался для него.

* * *

Ярослав так и будет жить добрый десяток лет, пока и впрямь не подрастет княжич Владимир Ярославич, а Новгород не привыкнет, что князь хотя и далеко, но близко одновременно. Его всегда будет больше тянуть в этот вольный город, и Ярослав действительно много сделает для Новгорода.

А тогда его сердце рвалось в Киев, где оставалась Ингигерд с тремя детьми. За это время она родила еще одну дочку – Анастасию.

* * *

Пока Ярослав решал свои дела в Новгороде и Пскове, в Киеве правил Брячислав. Сначала киевские бояре перепугались, новая метла всегда по-новому метет. Кто попадет под нее на сей раз? Ярослав в Новгороде, княгиня с детишками, правда, в Киеве, но это слабая защита.

Волновались напрасно, полоцкий князь хотя и привел с собой немало своих бояр, но ничего менять не стал. Договор не нарушал, Ярослава звал только добрым словом, в чужие дела не лез, а судил-рядил, если приходилось, по совести. При этом Брячислав никогда не называл себя киевским князем, подчеркивая, что он полоцкий.

С Ингигерд они почти не встречались. То, что Ярослав оставил на него жену с тремя детьми, даже льстило Брячиславу, это значило доверие. И князь скорее погиб бы, чем позволил случиться плохому с княгиней и малышами. А его собственное сердце рвалось в Полоцк, где ждала жена с небывалым сыном Всеславом.

Всеслав Брячиславич – тот самый будущий знаменитый князь-волхв, родившийся в рубашке (с приросшей к голове плацентой) и умевший превращаться в волка… Позже он еще схлестнется с потомками Ярослава за Киев.

Ингигерд откровенно скучала. Конечно, рождение дочери, да и дети вообще занимали много ее времени, но не все. Оставались бессонные ночи в раздумьях, молодая женщина была одинока. А скучать молодым, красивым женщинам, да еще таким деятельным нельзя, у них появляются ненужные мысли.

В Киеве нашлись норманны из числа тех, кто либо не ушел с Эймундом и Рагнаром, либо приехал с Брячиславом. Они охотно беседовали с княгиней на родном языке и рассказывали ей о своем короле. Особенно старались двое приятелей Ульф и Гуннар.

Если когда-то Рёнгвальд на все лады расхваливал Олава, чтобы тот заочно понравился будущей невесте, то теперь норманны с не меньшим азартом расписывали его просто потому, что это свой король. Кроме того, сказывалась тоска по дому, и каждый рассказ добавлял красок в прелести родного края и короля Олава. Это было тем более приятно, что княгиня слушала, раскрыв рот, от пуза кормила и поила.

Обычно все заканчивалось для болтунов сном вповалку на лавке, где пили, а для Ингигерд долгими бессонными часами с мечтами о прекрасном короле Олаве, который вынужден жить далеко-далеко от любимой им киевской княгини. После крепких медов или заморских вин норманны охотно подтверждали: Олав только и мечтает встретиться со своей несбывшейся невестой, потому как до сих пор тайно ее любит!

От таких россказней сердце сладко замирало. Нет, Ингигерд не изменяла мужу даже мысленно, Ярослав, отец ее детей, и приди он в ложницу, отказа не было бы, но как же ему далеко до прекрасного Олава! Кто самый благородный на свете? Олав Норвежский! Самый умный? Он! Самый лучший слагатель вис? Лучший охотник? Лучший наездник? Самый красивый мужчина? Вот тут норманны начинали смущаться. Можно сколько угодно врать про несуществующую любовь короля к киевской княгине, о его благородстве или удачливости в охоте, но как назвать самым красивым в мире толстяка, которому порой трудно на коне, недаром дано прозвище Толстый!

Но Ингигерд уже никто не мог переубедить. Дружинники просто ничего не понимают в мужской красоте! Виновники ее раздражения быстро согласились: княгине виднее. Там, где у приятелей кончалось красноречие, в дело вступала фантазия самой Ингигерд. Немного погодя норманны уже и сами верили, что в Норвегии лучший король в мире! Только почему-то торопиться к этому совершенству не старались. Но Ингигерд только радовалась: если уедут и Ульф, и Гуннар, с кем она будет говорить об Олаве?

Однажды, основательно напившись, приятели принялись рассуждать меж собой:

– А ведь она влюблена в Олава как кошка!

– Ага, так и ест глазами.

– Кто?

– Она.

– Кого?

– Е…-ик! Его!

– Она же его никогда не видела.

– А?.. Да! Но зато мысленно!

– И он ее!

– Думаешь?

– Конечно! Ты бы мог не любить такую женщину? А-а-а… вот и король тоже! Он настоящий мужчина, ты же слышал, как княгиня рассказывает о нем? Лучший в мире! Самый красивый!

– Кто, толстяк Олав?

К тому моменту, когда в большой ендове закончилось все вино, Олав и для двух приятелей стал лучшим в мире, причем тайно влюбленным в киевскую княгиню. Ульф вспомнил об обмене письмами, тут же решили, что переписываются постоянно, то и дело посылая друг другу дорогие подарки!

Позже это войдет в сагу «Гнилая кожа», став образцом «тайной страсти на расстоянии». Но тогда главным было, что сама Ингигерд поверила и в любовь Олава, и в свою собственную. К убежденности в совершенстве норвежского короля добавилась и убежденность в его тайной страсти к ней. В самой себе она не сомневалась, ее любовь к Олаву останется чистой и незамутненной всю жизнь!

Эту глупую уверенность мог легко вылечить Ярослав, будь он рядом. И дело не в том, что прогнал бы в шею болтунов и сплетников, а в том, что при муже Ингигерд просто не думала бы о далеком и недостижимом Олаве. И тем более не сравнивала его с князем!

Но Ярослав был далеко, княгиня скучала, а два болтуна нашли хорошую кормушку. К весне Ингигерд уже всерьез верила не только в непогрешимость короля Норвегии, не только в свою неземную страсть к нему, но и в то, что он во всем лучше Ярослава, даже в том, в чем хромому князю не годился в подметки.

Сам король Норвегии Олав Харальдссон и не подозревал о страстях, бушующих в душе его несостоявшейся невесты, и о своем совершенстве. Он был нормальным, хорошим человеком, жил своей жизнью, любил жену и наложницу, любил хорошо поесть и еще старался доказать норвежцам, что истинная вера – это христианство. Как все люди, родившиеся и выросшие в суровых условиях, он делал это как умел – так же сурово и не всегда сдержанно. Это позже благодарные норвежцы назовут его Святым Олавом и поставят множество памятников, а тогда далеко не все оценили рвения Олава как христианского проповедника. Пришло время, когда короля просто изгнали из страны.

Тогда он вспомнил о дочери шведского короля Олава Шётконунга, ставшей правительницей огромной сильной Гардарики, и ее муже, мудром конунге Ярицлейве. К кому же бежать, спасая единственного сына Магнуса, как не к ним? Так Олав вместе с сыном оказался в Новгороде.

Но до этого произошло еще много что…

* * *

Ингигерд уже не была дочерью шведского короля, но стала сестрой такового. В Упсале умер Олав Шётконунг, оставив на престоле сына Энунда-Якоба, чему бонды не противились. Энунд был единоутробным братом ненавистной Ингигерд сестры Астрид, но с детства слушал больше любимицу отца Ингигерд. Он окончательно замирился со своим зятем Олавом Толстым. Честно говоря, у Ингигерд мелькнула предательская мысль, что будь она замужем за Олавом Норвежским, сейчас и Швеция была бы в ее власти! Но княгиня эту мысль решительно прогнала!

Мало того, однажды случайно услышав беседу двух приятелей-норманнов, которые часто обсуждали ее любовь к Олаву Толстому, Ингигерд ужаснулась: ой-ой, выходит, даже дружинникам заметен ее излишний интерес к норвежскому королю?! Так не поступают верные жены нигде, ни в Швеции, ни на Руси. И княгиня вдруг засобиралась к мужу в Новгород. По первой воде, забрав детей, она двинулась на север.

Но, прибыв в полюбившийся ей город, к своему изумлению застала Ярослава собирающимся… в Суздаль! Ингигерд даже разозлилась: он так и будет метаться из одного края в другой, забыв о семье?! Ярослав возмущения не понял, холодно пожал плечами: