Око небесное - Филип Киндред Дик

безопасности; он может выдвигать обвинения против любого, кого только захочет… идеальная позиция для партийного крота. Он может устранить любого, кто не нравится партии, любого, кто стоит на ее пути. Партия методически уничтожает своих оппонентов его руками.

– Но все это крайне косвенные доказательства, – заметил Эдвардс. – Много логических рассуждений – но где улики? Можешь ли ты доказать, что Чарли красный? Как ты сам сказал, он не член Коммунистической партии.

– Я не детективное агентство, – возразил Хэмилтон. – И не полицейский отряд. У меня нет возможности собрать компрометирующую его информацию. Я предполагаю, что у него есть какой-то контакт с Компартией США или с какими-то подставными организациями партии… откуда-то он должен получать указания. Если ФБР возьмет его в разработку…

– Ну то есть нет улик, – перебил его Эдвардс, жуя свою сигару. – Верно?

– Улик нет, – признал Хэмилтон. – Я не могу доказать, что думает Чарли Макфайф. Но и он ровно так же не может доказать, что думает моя жена.

– Но против твоей жены собран обвинительный материал. Все петиции, что она подписала, все те розовые сборища, что она посещала. Покажи мне хоть одну петицию, что подписал Чарли. Хоть одно собрание фронта, которое он посетил.

– Ни один настоящий коммунист не выдаст себя так глупо, – сказал Хэмилтон, тут же осознав, насколько абсурдно это прозвучало.

– Мы не можем уволить Чарли на этих основаниях. Ты и сам видишь, насколько все шатко и зыбко. Уволить его за то, что он не посещал розовые сборища? – Тень улыбки появилась на лице полковника Эдвардса. – Извини, Джек. Ты проиграл это дело.

– Я знаю, – согласился Хэмилтон.

– Ты знаешь? – Эдвардс растерялся. – Ты признаешь это?

– Конечно же, я признаю это. Я и не надеялся победить. – Довольно бесстрастно Хэмилтон объяснил: – Я просто посчитал, что этот вопрос необходимо будет поставить перед вами. Для записи, для истории.

Пухлый и насупившийся, осевший глубоко в свое кресло Макфайф промолчал. Он изучал свои плотно сцепленные пальцы; сосредоточившись на них, он не поднимал взгляд на Хэмилтона.

– Я был бы рад помочь тебе, – невесело сказал Эдвардс. – Но, Джек, черт побери. По твоей логике, каждый в нашей стране будет рассматриваться как угроза безопасности.

– Да так оно и будет все равно. Я просто хотел бы, чтоб этот метод распространялся и на Макфайфа. А то чертовски досадно, что у него индульгенция.

– Я считаю, – официально сказал Эдвардс, – что патриотизм и преданность Чарли Макфайфа вне подозрений. Ты же понимаешь, что этот человек сражался во Второй мировой в рядах Армейского авиационного корпуса? Что он искренний католик? Что он член организации Ветеранов зарубежных войн?

– Точно, а еще он был бойскаутом, – согласился Хэмилтон. – И скорее всего, каждое Рождество наряжает елку.

– Ты хочешь сказать, что католики и легионеры не патриоты?

– Вовсе нет. Я пытаюсь сказать, что человек может иметь все эти регалии и тем не менее быть опасным подрывным элементом. А женщина может подписывать мирные петиции, и выписывать «На самом деле», и тем не менее любить каждый дюйм земли этой страны.

– Я считаю, – холодно сказал Эдвардс, – что мы напрасно тратим наше время. Это очевидная чушь и заблуждение.

Отодвинув кресло, Хэмилтон встал.

– Благодарю за то, что выслушали меня, полковник.

– Не за что. – С чувством неловкости Эдвардс сказал: – Жаль, что не могу сделать для тебя большего, мальчик. Но ты же видишь мое положение.

– Это и впрямь не ваша вина, – согласился Хэмилтон. – Честно говоря, я даже где-то рад, что вы не обратили внимания на мои предупреждения. В конце концов, Макфайф ни в чем не виновен, пока его вина не доказана.

Совещание окончилось. Директора компании начали выходить в коридор, облегченно возвращаясь к своим обязанностям. Подтянутая стенографистка забрала свой стенографический аппарат, сигареты и сумочку. Макфайф, искоса бросив злобный взгляд на Хэмилтона, бесцеремонно протолкался мимо него и исчез.

В дверях полковник Эдвардс остановил Хэмилтона.

– Чем ты теперь займешься? – поинтересовался он. – Рванешь вверх по побережью? Дашь шанс Тиллингфорду и его EDA? Ты же знаешь, он тебя примет. Он близко дружил с твоим отцом.

В этом, реальном, мире Хэмилтон еще не обращался к Гаю Тиллингфорду.

– Он возьмет меня, да, – ответил он задумчиво, – отчасти по этой причине, а отчасти потому, что я все же очень хороший электронщик.

Эдвардс смутился и даже слегка покраснел.

– Извини, парень. Я не хотел тебя оскорбить; я просто имел в виду…

– Я понимаю, что вы имели в виду. – Хэмилтон пожал плечами – осторожно, не забывая о трещине в туго сейчас стянутом ребре. Два новых передних зуба во рту ощущались чужими, непривычными; непривычной была и выстриженная дорожка над правым ухом, где на его скальп были наложены два шва. Этот инцидент, эти мытарства во многих отношениях сделали его совершенно иным человеком. – Я не пойду к Тиллингфорду, – объявил он. – Попытаюсь начать свой бизнес.

Поколебавшись, Эдвардс спросил:

– Ты на нас в обиде?

– Нет. Ну я потерял работу у вас, но это не имеет значения. В каком-то смысле оно и к лучшему. Если бы это не случилось, я бы тут работал веки вечные. Совершенно не задетый системой безопасности, я б даже толком и не знал, что она существует. Но вы ткнули меня носом, заставили столкнуться с ней. Мне волей-неволей пришлось очнуться.

– Ну, Джек…

– Мне всегда все легко доставалось. У моей семьи была куча денег, а отец был очень известен в своей сфере. Обычно люди типа Макфайфа не задевают таких, как я. Но времена меняются. Макфайфы вышли на охоту за нами, мы начинаем конфликтовать впрямую. Так что самое время заметить их существование.

– Все это очень хорошо, – сказал Эдвардс. – Очень благородно и трогательно. Но тебе придется как-то зарабатывать на жизнь, придется найти работу, чтобы содержать семью. Без допуска к секретности ты не сможешь разрабатывать ракеты ни здесь, ни в любом другом месте. Тебя не наймет никто работающий на правительство.

– Может быть, и это тоже к лучшему. Я слегка устал делать бомбы.

– Однообразие надоело?

– Я бы сказал, совесть проснулась. Кое-что со мной случилось – такое, что изменило мой способ мышления. Выбросило меня из колеи, так сказать.

– О да, – неуверенно согласился Эдвардс. – Этот инцидент.

– Я увидел некоторые аспекты реальности, о которых даже не подозревал. И я вышел из этого с изменившимся взглядом на мир. Наверное, нужно нечто подобное, чтобы выскочить из колеи. И если да, то все мною пережитое вполне стоит этого.

В коридоре за его спиной прозвучал частый дробный стук каблучков. Марша, задыхающаяся и раскрасневшаяся, подбежала и схватила его за