Тюрьма (СИ) - Литов Михаил

Ясно, что этих узнаваемых, некоторым образом разрекламированных и растиражированных незнакомцев не остановила бы запертая дверь, но запереть все же следовало. Мелкий и глупый промах, который, однако, может стоить жизни. Что и говорить, подполковник устал, денек и впрямь выдался трудный. Он прибыл в Смирновск разгребать гору мусора, поднимать на лопату и отшвыривать в умершее уже прошлое некие залежи провинциальных пороков и прегрешений, а вместо этого испарялось, похоже, его собственное столичное прошлое, на миг принимая более или менее величаво-скорбный облик безвозвратно уходящей эпохи. Показухой было, что вытягивается перед ним в струнку и всячески изображает готовность отправиться куда угодно, хотя бы и в кромешную неизвестность, лагерное начальство, утратившее веру, как майор Сидоров, уверовавшее, как майор Небывальщиков. Ей-ей, как бы заодно с этим мелкотравчатым чиновным людом не канул в лету и он, подполковник Крыпаев! У него заслуги и большие планы на будущее, но очень уж зыбкой становится почва под ногами. Вот, уже странная, может быть, болезненного характера рассеянность, забыл, входя в номер, дверь закрыть на ключ. Беспокойство не снимала даже очевидная капитуляция начальника лагеря, который если и не готов, не согласен добровольно взять на себя вину за побег заключенного и гибель священника, то по крайней мере отдает себе отчет в том, что эту вину непременно постараются взвалить на его совесть. Подполковнику просто повезло, что майор вчера был пьян в стельку. Анализируя свое вчерашнее поведение, подполковник отнюдь не чувствовал уверенности, что повел бы себя благоразумнее, тоньше и расторопнее, когда б имел возможность действовать не в одиночку, а отдавая приказы вполне боеспособным офицерам. А теперь явились по его душу. Последний акт унылой провинциальной драмы, каким-то образом поглотившей его?

У нежданных гостей был вид натасканных бодрячков, не ведающих устали, и это забавляло бывалого офицера, но смех все же получался отравленный и только разъедал еще возможный, например в теории, пафос борьбы, ожесточенного сопротивления. Явились люди, которые всегда при деле, мобильны, дисциплинированы; легко ими залюбоваться. Они подчинены не центру, описанному, по словам милейшего резонера Филиппова, у какого-то француза как таинственный пункт «Омега», а властному человеку, по знаку которого бездумно бросятся в огонь и воду, вступят в рукопашную, выхватят пистолеты и без колебаний изрешетят любого, на кого укажет перст их повелителя. Плавно, как картинно садящееся на мель судно, не проронив ни звука, уминаясь как пластилин, разместились они в номере, владельцем которого подполковник тотчас перестал себя сознавать. Они молчали, молчал и он, они знали, для чего пришли, а он догадывался, что их визит не сулит ему ничего доброго.

Стали вслушиваться в медленные и тихие до пронзительности приготовления к некой грандиозности. Внушительно обменивались взглядами, кивали, вписываясь в ритм растущего понимания неповторимости проживаемых нынче минут. Подполковник тоже кивал, он чувствовал, что голова как-то старчески слабеет, и кивками пытался поддержать ее. Какая, однако, странная и надуманная прелюдия, недоумевал он. Бросается в глаза непоколебимый недостаток ума, вкуса, тяжеловесна фантазия, не чувствуется по-настоящему живой и захватывающей игры воображения. Вдруг раздались приглушенные ковровой дорожкой шаги, и в проеме двери показался крупный, более того, импозантный мужчина средних лет, красивой наружности, с длинными висячими усами и пышными бакенбардами. Из того, что подполковник успел быстро подумать о незнакомце, вытекало, что упомянутые усы чем-то сродни знаменитым садам Семирамиды, а теснившиеся рядом с ними бакенбарды стары как мир — подобными украшали свою выдающуюся внешность швейцары и лакеи прошлого (девятнадцатого) века. Ошибался подполковник в своих впечатлениях и выводах, нет ли, особого значения не имеет. Один из телохранителей тихонько и, можно сказать, мило, без помпы, с ненавязчивой задушевностью, выпустил газы, думая не только облегчиться, но и потешить присутствующих, однако заслужил лишь укоризненный взгляд шефа. Облачен последний был в аляповатый, переливающийся яркими красками костюм, как бы намечавший что-то шутовское в визите его обладателя в первоклассную гостиницу славного города Смирновска; на ногах его пестрели штиблеты, стоимость которых превосходила, по всей видимости, сумму многомесячных зарплат министерского офицера. Но при всей карикатурности своего облика этот провинциальный нувориш, владелец роскошной растительности, украшавшей его сытую физиономию, производил впечатление до крайности серьезного господина.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Извините, замешкался, — сказал он, — разговорился с доброжелательным метрдотелем, человеком замечательной образованности, вышколенным. Вам, полковник…

— Вы ошиблись, я подполковник.

— Не прибедняйтесь, уверяю вас, вы — полковник.

— Вы явно не по адресу…

— Извиняться за неожиданное мероприятие визита не буду, — произнес легкомысленный устроитель чинов и званий, усаживаясь в кресло напротив подполковника. — Это не в моем обычае. Не горемыка. Ни перед кем не извиняюсь, не гну выю. Не признаю, чтобы кто-то стоял выше меня. А что некоторые московские, как у них принято, метят куда повыше, так меня это не касается, за живое не задевает. Не в заоблачных высях суть, а в натуре. Я и дальше буду насаждать полковников вместо подполковников, и при этом прошу избавить меня от необходимости объяснять, почему я это делаю.

Гость пристально посмотрел в глаза подполковнику, желая, очевидно, подчеркнуть, что настроен до чрезвычайности серьезно, и хозяин номера не нашел ничего лучше, как с деланным равнодушием осведомиться:

— Чем обязан?

— Вы что, читаете романы? — ответил гость вопросом на вопрос.

— Почему вы решили…

— Да так, прокрутил через себя что-то такое…

— Случается, что читаю. — Подполковник задумчиво осмотрелся в озабоченности припоминанием. — В одном романе — я если не читал его, так слышал о нем где-то — герой вышел на берег моря, а с моря налетел какой-то вихрь и унес его в фантастическую страну, где начались главные приключения. Так и вы внезапно выплеснулись… Однако на роман это мало похоже, и я вправе спросить, чем обязан чести лицезреть вас.

— Если вас, Федор Сергеевич, интересует современная история города Смирновска, — гость широко усмехнулся, — то поинтересуйтесь в первую голову, кто здесь заправила, заводчик всяких дел, больших и малых. Кто я? Я здешний бизнесмен, будущий депутат, брат небезызвестного Дугина. Без лишней скромности скажу, что хозяйничаю напропалую, и это похоже на господство, не сегодня-завтра увидите меня стопроцентным хозяином этого города, и все эти губернаторы, мэры, большие и маленькие шишки, новоявленные лавочники, хозяйчики и всякие там идейные вдохновители будут как один плясать под мою дудку. Полижут еще с моих блюд, полижут мне задницу. Я — Виталий Павлович Дугин. Взгляните на мой авторитет или спросите у этих, — Виталий Павлович подбородком указал на телохранителей, — и любой вам скажет, что мой престиж пухнет, как на дрожжах. Я не слишком-то увлекаюсь чтением книг, да и обстоятельства не способствуют, сами понимаете, суета сует, но жизнь я знаю не хуже какого угодно ученого. Читать будут мои дети, и то не раньше, чем я передам им свои капиталы и право жить в чистом, аккуратном мире деловых и аристократических отношений. Я строю для них этот мир. Мои-то руки не слишком чисты, но у них все будет иначе. Будет, когда, полковник, уйдет, вслед за прочими, и наше время. Вы меня поняли?

— Понял, — глухо отозвался подполковник. — Только не называйте меня полковником. Подполковник я…

— Такова преамбула к разговору. Минуточку… — Дугин всмотрелся в офицера — как будто сверло ввел. — Вы напуганы?

— Ничуть.

— Ну да, вы же офицер. А полковник или подполковник, какое это значение может иметь перед лицом опасности, небывалого ужаса? Сразу ставлю вас в известность, что я, например, не боюсь. Мне вообще нечего бояться. В моем распоряжении много отличных, беззаветно преданных мне парней. Вас предпочитаю видеть полковником. Сдается мне, вы человек понятливый, можно сказать, свой в доску. Вы приехали инспектировать лагерь, в котором томится мой младший брат. Это, если говорить по существу, как-то позорно и, по мнению некоторых, немыслимо, недопустимо. Но мой брат глуп. Только глупость и привела его на нары. У меня есть побуждения воспитательного характера, нет педагогических навыков. Посоветуйте, как быть. Я бы и пальцем не пошевелил ради освобождения этого разнузданного братца, но нынче его жизни угрожает смертельная опасность, и я вынужден что-нибудь предпринять. Я без обиняков говорю: он оказался еще глупее, чем я думал. Заварил на зоне всю эту кашу, черт бы его побрал! И это в то время, когда у меня блистательная карьера. Ваша солдатня при первой же возможности сделает из этого негодяя отбивную. Я хочу вытащить его оттуда, пока не поздно. Я хочу сделать это не ради него, а ради нашей бедной матушки, которая по ночам горько оплакивает незавидную участь сына.