Цена твоей любви - Ольга Дашкова

насчет того, что происходит в моей жизни. Нет, уже в нашей жизни, потому что мы теперь так крепко связаны, что больно будет все разрывать.

Сейчас я не сержусь, не злюсь на него, понимая, что, когда Матвей рядом, мы в безопасности. Но я и не знаю, что будет дальше, куда мы едем, что вообще он задумал.

Снова телефон, Матвей отвечает коротко:

– Что еще?

– Тебя разыскивает полиция.

– Нахуя? – осекается, смотрит на спящего сына, понижает голос. – Если надо оплатить эвакуатор и испорченные ремонтные работы на дороге, то я оплачу, скажи секретарше, а, нет, она уволена, помощнику моему скажи, он, кажется, есть, пусть все оплатит.

– Это другое.

– Что другое, Савелий? Мне, блядь, решать твои проблемы или свои? Так я сейчас нахуй пошлю Шамиля и тебя и помчусь к ментам.

– Сергей убит, его нашли в своей квартире, в луже крови, избитого, с ножом в груди.

Я слышу весь разговор, прижимаю Костика к себе крепче, страх холодной волной окатывает все нутро.

– Убит? Его никто не убивал.

– Это ты так начал отыгрываться? На моих детях? Сначала тебе не нужны жена и ребенок, которого она ждет, теперь мой сын?

Савелий кричит, это слышат все. Но ведь Матвей не убивал его, я точно знаю. Или нет? Я вышла первая, он догнал меня во дворе, несколько минут вполне хватит, чтобы найти нож и всадить его в грудь.

– Я сожалею, но лишь о том, что это сделал не я. Твоему выродку в аду самое место.

Жаров отключается, снова не смотрит на меня, а я, кажется, перестаю дышать. Почему так все происходит? Где я нагрешила в этой жизни, что она решила отыграться на мне именно сейчас?

– Говори. Не молчи, Регина. Ты тоже считаешь, что это я убил его?

– Нет, я не знаю. Я совсем тебя не знаю и того, что можно от тебя ожидать. Правда не знаю.

Я честна, перед ним и перед собой, я не буду лукавить и оправдываться, сама хочу знать правду.

– Скажи мне. Это сделал ты?

Смотрим друг другу в глаза, а вокруг рушится целый мир, мой с таким трудом построенный мир. У Матвея в его темно-синих глазах столько боли, что я готова захлебнуться в ней. Я не смогу жить с убийцей, как бы ни была сильна моя любовь, не смогу.

35

– Почему не спишь?

– Не хочу.

– Как Костя?

– Лучше, температура больше не поднималась.

Регина стоит у окна, свет выключен, в квартире пахнет едой. Кажется, это совсем для меня фантастические запахи в моей необжитой квартире. Никогда такого не было в моей жизни.

Она сейчас совсем чужая, смотрит настороженно, в зеленых глазах тревога. Понимаю ее, даже если после всего уйдет и не захочет видеть, приму ее решение, но не сдамся.

– Я боялась, что ты не придешь.

– Почему?

– Тебя ищет полиция, но, оказывается, и меня тоже, звонил папа, к ним приходил следователь. Камеры, что у подъезда Сергея зафиксировали нас двоих, консьерж подтвердил, он видел меня несколько раз, но не только он, есть еще свидетели.

– Ты здесь ни при чём, об этом знаем мы оба. Я разберусь, над этим уже работают.

– Кто мог его убить? В голове не укладывается. Что это? Месть? Кто-то хочет подставить тебя?

– Скорее всего да, но чувствую, что здесь замешан кто-то еще.

Ухожу на кухню, обезболивающий укол, поставленный утром, начал отпускать, каждое движение дается с трудом, но я практически привык к боли.

– Матвей, объясни мне, пожалуйста, что происходит?

Регина идет следом, достаю лекарства, шприцы, надо сделать укол, но она забирает все из моих рук, вскрывает ампулу, наполняя шприц. Помогает снять футболку, делает все аккуратно, ведет по груди ладонью, в глаза не смотрит.

А я не могу оторвать от нее взгляда, поправляя выбившиеся из заплетенной косы волосы здоровой рукой. Они мягкие на ощупь, аромат яблок кружит голову.

– Больно? – Ставит укол, почти его не чувствую, лишь ее руки на обнаженной коже.

– Нет.

– Снова обманываешь.

– Немного. Мы раз с Самиром попали в передрягу в интернате еще, старшики качали права. Там, если ты не дерешься за себя или друга, ты в полном дерьме, кулаками приходилось махать. В ход пошла арматура и ножи, вот тогда было больно, Самиру голову пробили, мне шею порезали, никогда не видел столько крови. Хлестала фонтаном, думал прямо там и отойду на тот свет.

Чувствую тонкие пальчики на шее, ведет по шраму, боюсь прикоснуться к ней, спугнуть. Боюсь, что оттолкнет, наговорит обидных слов, расстроится.

– Мне так жаль.

Добрая очень, такая, что сердце щемит.

– Все давно прошло.

– Нет, не прошло, мне тоже больно.

Хочу поцеловать,