Спойлер: умрут все - Владимир Сулимов

пятидесяти слов для обозначения снега. Свежевыпавший снег, талый, даже прошлогодний снег. Интересно, отрешённо подумал Мальцев, как называется снег, на котором оставила следы мёртвая дочь, явившаяся ночью опустить в почтовый ящик советскую поздравительную открытку.

Они ездили на ёлку в Москву, когда Карине было пять.

«Это розыгрыш! Жестокий розыгрыш!».

ПАПАЧКА ПРЕХАДИ ЖДУ

Её почерк.

Он поднял глаза. Они оставались сухими. Ни слезинки — даже от мороза.

Бордовое пятно ниже по улице исчезло. Дедушка Фадей докурил и ушёл в дом.

Мальцев последовал его примеру. Вернулся в тепло, в вытянутой руке неся открытку, словно нечто опасное… и одновременно желанное.

С НАСТУПАЕЩЕМ

К вечеру следы ботиночек занесло налетевшим ветром.

***

Как ни старался Мальцев отгородиться, приметы наступающего праздника проникали в его мир. Как нахальные крикливые макаки, которые требуют не лакомства, но внимания, они подстерегали и наскакивали на учителя повсюду. Предвестия торжества вторгались даже в дом. Сосед Коля Хорошилов обклеил забор снежинками из фольги, а под скатом крыши протянул гирлянду. По ночам она наполняя мальцевскую спаленку перламутровыми фантомами, превращая её в танцпол захудалого клуба. Мальцев ворочался под одеялом и бранился шёпотом, а наутро просыпался разбитый.

Направляясь в центр Раутаои по делам, он подмечал по пути игрушечных Дедов Морозов любых размеров и обличий, Снегурочек, зайчиков с шариками и символы Нового года — тигрят. На главной улице его приветствовала свисающая с фонарей иллюминация. Даже радио Мальцев прекратил слушать из-за нескончаемой праздничной белиберды. Лехтонен невесть где раздобыл керамического Санта-Клауса и водрузил того у трубы своего дома. Это стало причиной короткой перебранки между ним и Хорошиловым, чему Мальцев стал невольным свидетелем. Хорошилов не мог стерпеть, что «Санта, сука, Клаус не нашенский, а гейропейский». Но кроме этого, ничто не омрачало поселянам — которые предпочитали называть себя горожанами — новогоднее настроение. Дух праздника витал повсюду.

И тем тревожнее делалось пожилому учителю. Он старательно гнал прочь источник гнетущего чувства — воспоминания о ночной прогулке к парку и об открытке, запрятанной в тумбочке под стопкой платёжек за коммуналку. Тревога могла уняться, затаиться на дне… но до конца не исчезала. И прорывалась по любому поводу.

— Как отмечать думаешь? — беспечно чирикала парикмахерша Алина с парикмахершей Соней. Обе были заняты делом: Алина состригала Мальцеву двухмесячные космы, Соня пялилась в экран телевизора, где с бодуна метался по чужой квартире Женя Лукашин.

— Хотели к мужниным друзьям в Кондопогу, — с жаром подхватила тему Соня, — да передумали. На ёлку к полуночи пойдём.

Ножницы чикали у виска Мальцева. Клац-клац-клац. Он некстати вспомнил, как родители привели его, кроху, в эту самую парикмахерскую на первую в жизни стрижку, и как он закатил истерику, решив, что тётка с ножницами хочет оттяпать ему ухо. Сейчас тётка была другая — а ножницы? Возможно, перешли Алине по наследству. Сохранилась ли в них жажда отведать крови Мальцева, которую он тогда уловил? Как знать.

— Правильно! — поддержала Алина. — Вместе, значит, пойдём!

— Там и встретимся!

Клац-клац-клац. Серый пух волос опадал с плеч и ложился под ноги прошлогодним снегом.

«Не ходите!» — едва не выкрикнул Мальцев, вновь почувствовав себя малышом. Тут его взгляд упал на опасную бритву, что лежала у зеркала. Уже не ножницы — он представил обжигающе холодный укус лезвия, пробегающего от одного его уха до другого. Никогда прежде в голове Мальцева не возникали подобные картины.

— Ёлка на этот раз ну просто небывалая! — пропела Алина. — А, Андрей Захарыч?

Он учил их дочерей. Обе ходили в третий класс.

Пёстрым лишайником, цветастыми метастазами новогодний дух оплёл Раутаою. Как от эпидемии, от него нельзя было скрыться. Возле «Пятёрочки», куда Мальцев после стрижки завернул за зубной пастой и мылом, водрузили пластмассового снеговика. Рядом топтался Дед Мороз с нептуньей бородой. Он раздавал прохожим рекламные буклеты в солярий. Внутри магазина было не протолкнуться. Горожане сметали с полок всё подряд. Из-под потолка неслось бравурное: «И улыбка! Без сомненья! Вдруг коснётся ваших гла-аз!». Слоги песни обрушивались на покупателей ритмично и задорно, но Мальцева музыка обжигала, как кислотой.

На кассе он встретил Веру Ликсутину с Ладой. Девочка тискала плюшевую игрушку — рыжего то ли кота, то ли бегемота. Мальцев потеплел.

— Так что, не передумали? — спросила Вера, перекрикивая динамики. Мальцев изобразил на лице недоумение.

— На ёлку идти, — уточнила коллега.

— Вера Павловна, да я и не намеревался…

— Вы обещали! — пискнула из-под игрушки (Мальцев решил, что это всё-таки кот) Лада.

— Наверное, недоразумение, — замямлил учитель. Лада бойко замотала головой. Выбившиеся косички яростно хлестали девочку по щёчкам.

— И правда, Андрей Захарович. Не дело это, в праздник одному.

— К деду Фадею загляну, — соврал он. — Хочу в шахматишках взять реванш.

— Но будут же подарки! — возопила Лада, и голос из динамиков вдруг ворвался в их беседу, точно подслушав:

— ПОДАРКИ!

Мальцев вздрогнул.

— Подарки, забавы, лотерея! — ревел диктор. — Дед Мороз со Снегурочкой ждут вас в новогоднюю ночь на городской площади! И, конечно же, чудесная, невероятная, феерическая ЁЛКА из самого сказочного БОРА!

Мальцев посмотрел на Веру. Вера застыла, глядя в потолок, где висел ближайший динамик. Её пальцы, вцепившиеся в ручку тележки, побелели до синевы. Мальцев опустил взгляд. Лада обратила личико к динамику: рот приоткрыт, глазёнки блестят, но живости в них теперь было столько же, сколько в стеклянных шариках — отражённый свет и ничего более.

Слова диктора врывались в толпу покупателей мощно, как на рок-концерте.

— Такой красотки нет ни в Москве, ни в Нью-Йорке! А ещё наша ёлочка живая! Ёлочка волшебная! И она исполнит желание каждого!

Мальцев обвёл взором очередь. Все головы были повёрнуты в одну сторону, все руки замерли в том положении, в каком их застал призыв диктора. Кассирша Тамара — её сын когда-то учился у Мальцева — таращилась, раззявив рот столь сильно, что медицинская маска съехала на подбородок, а на губу выкатился шарик жвачки. Кассирша протягивала сдачу, но покупатель не торопился её забрать.

— Новогоднее настроение! — взывал диктор. — Берите его с собой и приходите! Тридцать первого января! Площадь! Полночь! Будет чудо! Будет смерть!

Грянула музыка. «Новый год к нам мчится». Эту песню Мальцев особенно не выносил, находя вульгарной, но сейчас ему было не до неё.

«Снег! — колотилось в голове. — Он сказал: «снег». Он не мог сказать: «смерть», это бред, все бы услышали…»

Стая загипнотизированных сурикатов снова обратилась в людей. Покупатель взял сдачу. Тамара невозмутимо натянула маску на рот и пожелала покупателю доброго дня.

— Вы сейчас… — Мальцев растерянно покрутил в воздухе пальцем, не решаясь указать на динамик. — Он… Вы слышали?

— Да, — рассмеялась Вера. —