Войны Роз - Джек Ландер

Услышав эти речи, люди были потрясены и смущены таким бесстыдством, все прониклись отвращением и брезгливостью к суетности, безрассудству и глупости проповедника, так же как и безумию герцога Ричарда, который в диком помутнении рассудка не увидел, сколь обесславил собственный дом и целое королевство, каким невиданным позором было открыто обвинять в прелюбодеянии свою мать, женщину целомудренной и благородной жизни, как вымарал в грязи имя своего достойнейшего брата и какую печать вечного бесчестья поставил он на своих невинных племянников.

В тот момент вы могли бы видеть, как некоторые, сраженные такой невообразимой новостью, застыли словно безумные; другие были ошеломлены вопиющей жестокостью и коварством этого поступка и испугались за себя, потому что были друзьями детей короля; третьи же, наконец, сожалели о судьбе детей, чья горькая участь теперь была предрешена, но по общему свидетельству, в той проповеди бастардами называли детей короля Эдуарда, а не его самого, что противоречило любой логике[148]. Что касается Сесил и, матери короля Эдуарда, как было уже сказано, ложно обвиненной в прелюбодеянии, то впоследствии она всюду жаловалась многим истинно благородным людям, некоторые из которых до сих пор живы, на то, какое страшное оскорбление нанес ей ее сын, Ричард…

…Таким образом, отныне все примирились, хотя больше из страха, чем по доброй воле, с тем, что верховная власть принадлежит герцогу Ричарду, о чем было повсюду сообщено; сам же он, сильно опасаясь за свою голову, твердо решил повременить с Советом, несмотря на то что многие из друзей убеждали его самому всенародно провозгласить себя королем и одним махом разделаться сразу со всем. Все же, чтобы своими действиями не вызвать открытого недовольства, он хотел как-то убедить народ, для чего это решение должно было быть принято от имени других людей, например судей.

И вот, приблизительно 13 июня, он велел судьям и членам городского магистрата, Роберту Биллесу, лорду мэру, Томасу Норланду и Уильяму Марину, шерифам, собраться вместе с олдерменами в Гилдхолле. К ним он послал герцога Бэкингема в сопровождении нескольких дворян, составлявших его совет, представить его сторону и от его имени потребовать выслушать их доводы, чтобы разобраться-таки с этим сложным делом и постановить декретом, как поступить с богатствами целого государства и жителями его.

Герцог Бэкингем, поставленный защищать в долгом процессе интересы герцога Ричарда, объявил, что не существует никаких иных причин, кроме закона, преданности, решимости, честности и справедливости, следуя коим необходимо было бы вернуть герцогу Ричарду королевство, которого прежде обманом его лишил собственный брат Эдуард, и поэтому он молит благородное собрание данной им властью разрешить это дело и определиться со столь тяжелым вопросом, благодаря чему Ричард смог бы, по доброй воле простого народа, которому они дадут правителя в соответствии с их суждением, осуществить наконец-таки свое королевское право, что послужило бы общему благоденствию, ведь герцог Ричард имеет ту мудрость и скромность, которые, по убеждению всех людей, обеспечат господство закона и благоразумия в стране. Это было требованием и решением самого герцога, которому никто не посмел перечить, потому что сила всегда попирает закон.

На следующий день герцог Ричард Глостер проехал в карете короля от Тауэра к центру города в Вестминстер в королевских одеждах в сопровождении крепкой вооруженной охраны, так как если бы испуганные судьи уже поддержали по закону его сторону. Тогда он впервые повел дела как король: принял решения по некоторым вопросам, пообещав, что другие выслушает позже; членам городского магистрата дал указ, чтобы впредь все делалось от его имени…{168}

Согласно продолжателю кройлендской хроники, Глостер выдвинул и другие требования.

С этого дня[149]герцоги не действовали больше в тайне, но открыто проявили свои намерения, поскольку упомянутый протектор Ричард, вызвав устрашающее количество вооруженных людей с севера, Уэльса и со всех других частей, тогда находившихся у них в подчинении, принял на себя управление королевством и королевский титул в двадцатый день вышеупомянутого месяца июня; и в тот же самый день в Большом зале в Вестминстере воссел на мраморном троне. Предлог для этого акта узурпации и захвата трона был следующим: в некоем прошении на свитке пергамента заявлялось о незаконнорожденности сыновей короля Эдуарда на том основании, что он был женат на некоей леди Элеоноре Батлер (Eleanor Boteler) еще до своего брака с королевой Елизаветой; к тому же род другого его брата, Георга, герцога Кларенса, был лишен прав; и, таким образом, теперь единственным человеком, в чьих жилах текла истинная, неиспорченная наследственная кровь Ричарда, герцога Йорка, оставался только упомянутый Ричард, герцог Глостер. И по этой причине в конце упомянутого послания содержалась нижайшая просьба к нему со стороны лордов и Палаты общин государства принять на себя свои законные права. Однако именно тогда поползли слухи, что это прошение было состряпано на севере, откуда и стекались в Лондон многочисленные толпы людей; хотя одновременно все очень хорошо знали, кто был единственным зачинателем в Лондоне столь мятежных и позорных дел.{169}

Самая большая тайна правления Ричарда, так и оставшаяся нераскрытой, — это судьба его племянников — принцев, заточенных в Тауэре. Уже в январе 1484 г. Гильом де Рошфор (Gaillaume de Rochefort), канцлер Франции, публично обвинил Ричарда в их убийстве. Он, вероятно, сделал подобный вывод после разговоров с Домиником Манчини, но, видимо, это обвинение являлось не более чем предположением. Хотя различные авторы и пытались снять вину с дяди принцев, однако косвенные свидетельства указывают на то, что последние умерли в период его царствования, вероятнее всего, летом 1483 г.{170}

Самое известное повествование, описывающее их кончину, принадлежит перу сэра Томаса Мора; его мы и приводим ниже. Время от времени возникают серьезные сомнения относительно достоверности данной работы{171}. Несмотря на это, ее стоит процитировать, показав, как возникают и распространяются слухи при отсутствии надежных сведений. Вероятнее всего, что он был просто сбит с толку противоречивыми историями, поскольку сказал: «Я поведаю вам о печальной кончине этих детей, не пересказывая все слышанные мною версии, но лишь обращаясь к той истории, которую я узнал от таких людей, что это заставляет меня верить в ее правдивость».

Король Ричард после коронации взял путь к Глостеру, чтобы посетить в своем новом почетном статусе город, по которому он имел прежний титул, раздумывая над осуществлением своего давнего замысла. И, поскольку рассудок подсказывал ему, что, пока живы племянники, люди не будут считать его законным правителем, он решил срочно избавиться от них, как будто убийство родственников могло изменить суть дела и сделать его славным королем. Потому он послал некоего Джона Грина, которому особенно доверял, к сэру Роберту Брэкенбери (Brackenbury), коменданту Тауэра, с письмом, где приказывал любым способом придать смерти этих двух детей. Джон Грин передал поручение Брэкенбери, преклонив колени перед ликом Мадонны в Тауэре, на что тот прямо ответил, что даже под страхом смерти никогда не убьет их; эти слова Джон Грин передал королю Ричарду, застав того в Уорике. Такой ответ столь сильно опечалил и раздосадовал его, что той же ночью он поведал своему доверенному:

— Ах, кому я могу доверять? Те, кого я сам возвысил, те, кто, я надеялся, будут всегда верно служить мне, даже они подводят меня и не исполняют моего указа.

— Сир, — отвечал его паж, — я осмелюсь сказать, что там, на соломенном тюфяке, лежит один человек, который ради спокойствия Вашей Светлости не откажется выполнить ни одного поручения, каким бы сложным оно ни было.

Он подразумевал сэра Джеймса Тирелла (Tyrell), который, будучи человеком прекрасной наружности, по своей природной одаренности достоин служить более благородному принцу, поскольку Господь в милости своей наградил его как искренностью и железной волей, так и силой и остроумием. Чрезвычайно мужественный и отчаянный, он страстно желал возвыситься, что ему никак не удавалось из-за препятствий, чинимых сэром Ричардом Ратклиффандом (Ratcliffand) и Уильямом Кэтсби, которые в борьбе за благосклонность принца не терпели конкурентов, а уж тем более такого, который не был даже пэром, и не давали ему проявить свое рвение, о чем этот паж был хорошо осведомлен. И вот теперь представился случай. И, ведомый сомнительной дружбой, он воспользовался моментом для продвижения Тирелла, сослужив тем самым ему такую страшную службу, какой не смог бы никто из врагов его, кроме дьявола. На слова пажа король Ричард вскочил (во время секретных совещаний он сидел на специальном ковре) и вышел в комнату, где находилось убогое походное ложе. На нем он нашел сэра Джеймса и сэра Томаса Тиреллов, братьев по крови, но людей совершенно разных. Король весело сказал им: