Фашизм. Тоталитарное государство - Желю Желев

Реакционный характер тоталитарной идеологии раскрывается уже в самой боязни контактов с либеральной демократией, от воздействия которой она стремится изолировать массы.

4. Постоянная необходимость в надуманной внешней опасности

Подавление личности в тоталитарном государстве должно иметь какое-то постоянное и убедительное оправдание. Принесение интересов отдельного человека в жертву государству должно обосновываться внешне неоспоримыми аргументами.

Пока на начальном этапе своего существования тоталитарное государство борется с реальными врагами, нет необходимости выдумывать мнимые опасности. Оно постоянно обостряет фанатизм политического мышления, последовательно натравливая массы на тот или иной объект. В Германии сначала преследовали коммунистов, потом — социал-демократов и профсоюзных функционеров, а затем, когда все партии были ликвидированы и все демократические организации разрушены, главными врагами объявили евреев. Немцу всеми возможными средствами внушали, что существует заговор «домашнего» и международного еврейства против германского народа. Во всех общенациональных несчастьях, обрушившихся на германский народ, на каждого немца, обвинялись евреи. Была развернута мощная пропагандистская кампания, подогревалась антисемитская истерия толпы.

В этой ядовитой атмосфере мелкий бюргер, например бакалейщик, начинает видеть корень своих бед в конкуренции со стороны владельцев соседних еврейских магазинов; неудачник-интеллектуал объясняет провал в своей карьере происками коллеги-еврея, который обошел его, потому что превосходил интеллектом; врач рассчитывает на многократное увеличение своей клиентуры, если будут закрыты частные кабинеты врачей-евреев и т.п.

Что может быть лучше ликвидации всех еврейских конкурентов во имя такой «возвышенной» общественной цели, как сохранение расовой чистоты нации, во имя ее спасения от коварного врага! Но чтобы опасность эта была воспринята как реальная, необходимо включить толпу в антиеврейские кампании террора. Фанатизм общества не разжечь, раздувая некую абстрактную опасность, указанную пропагандой. Необходимо, чтобы сама толпа соприкоснулась с этой опасностью, и, кроме того, чтобы она всерьез боролась с нею. Не случайно нацисты все время медлили с окончательным решением еврейского вопроса, хотя они были готовы уничтожить или выселить евреев еще в 1935-1936 гг. Нацистскому тоталитарному государству нужна была какая-то опасность, заставляющая поддерживать страшное политическое напряжение диктатуры, опасность, для устранения которой можно было непрестанно требовать от народа новых жертв.

На примере тоталитарного государства Франко тоже можно проиллюстрировать этот принцип. Хотя прошедшие после гражданской войны три десятилетия изменили многое, власти продолжали до последнего момента искусственно делить население на победителей и побежденных, раздувая между ними взаимную ненависть. Это всегда производило сильное впечатление на тех, кто изучал фашистское государство. Эйбл Плэн пишет: «Ранам, нанесенным гражданской войной, не давали затянуться этим и бесчисленным количеством иных способов, ответственность за которые министр юстиции Аунос, бывший посол в Аргентине, столь же яростный сторонник Фаланги, сколь и американофоб, тайно приписывал военным. Они, со своей стороны, взваливали вину за это на боссов из Фаланги, которые, в свою очередь, заявляли, что беспомощны перед требованиями провинциальных фалангистов. Провинциальные же шефы, разумеется, ссылались на приказы из Мадрида.

Вопрос об ответственности за продолжающийся террор был в любом случае чисто академическим. Все группировки около Франко подливают масло в огонь злобы и преследований» (93—126).

Чтобы понять необходимость для тоталитарного государства постоянной опасности как предлога для поддержания напряженности, проанализируем пример Испании. Допустим, что пропаганда Франко не натравливала «победителей» на побежденных, не разжигала против них ненависть. Всего через десять лет после окончания гражданской войны, т.е. в 1949 г., примирение, и даже союз между победителями и побежденными были бы свершившимся фактом. Потому что, исключая фалангистскую верхушку и высокопоставленных чиновников государственной иерархии, основная масса «победителей» не получила ничего от своей победы. В конце концов они оказались в том же положении, что и их жертвы — побежденные. Но такой союз (или примирение) поставил бы под вопрос необходимость существования террора и диктатуры, подорвал бы тоталитарную систему генерала Франко.

Для любого демократического государства после тяжелой гражданской войны было бы естественным взять курс на постепенное сглаживание противоречий, на национальное примирение, так как перманентная гражданская война всегда будет угрожать ему уничтожением. В условиях тоталитарного государства, наоборот, дух гражданской войны необходим для его существования. Так как по самой своей структуре оно является террористическим и не может существовать без террора, то оно непременно должно найти для него объект (потому что бездействующий аппарат террора разлагается).

Если традиционная внутренняя опасность в качестве предлога морально ветшает, фашистское государство прибегает к пресловутой внешней опасности. Какая-нибудь соседняя страна или группа стран с иной идеологией, с которыми оно находится в состоянии вражды, объявляются представляющими реальную опасность. Чтобы противостоять этой «опасности», фашистское государство увеличивает свои вооружения и «закручивает гайки» в политической сфере. Нельзя рассматривать изолированно внутреннюю и внешнюю опасность. Обычно внешняя опасность предоставляет повод для того, чтобы нанести удар по определенным силам внутри страны. Их объявляют агентами страны или стран, в которых режим видит внешнюю опасность.

Гитлеровская Германия, например, долгое время объявляла внешней опасностью «большевизм» — он якобы угрожал обрушиться на Европу и поглотить Германию. После того, как это было провозглашено, легко было нанести удар по всем тем силам внутри страны, которые придерживались марксистской идеологии (по коммунистам и социал-демократам). Эти силы были объявлены «пятой колонной» большевизма в Германии. Таким образом нацизм оказывал сильное давление не только внутри страны, но и за рубежом: опасностью с Востока он шантажировал и западноевропейские государства.

Итальянский фашизм видел внешнюю опасность в «плутократическом» государственном строе Франции и Англии. Поэтому официальная критика была направлена против буржуазной демократии, а внутри страны велась жестокая борьба против поклонников «западной плутократии». В Италии в 1938 году велась идеологическая кампания против «чуждого влияния» и «буржуазных привычек». Один из самых активных приверженцев фашистского режима Де Стефани пишет: «Многое еще можно сделать в области нематериального импорта: образа мышления и жизни, экзотических привычек, которые мы усваиваем ... Фашистский режим должен контролировать не только импорт товаров, но и импорт идей и образа жизни» (44—112).

С помощью внешней опасности тоталитарное государство в некотором смысле «убивает одной пулей двух зайцев»: во-первых, внушает страх основной массе населения и принуждает его политически объединиться вокруг себя, во-вторых, создает атмосферу, благоприятную для уничтожения тех или иных своих противников. Единство народа в тоталитарном фашистском государстве основывается на страхе не только перед его аппаратом террора, но и перед теми преувеличенными внешними опасностями, в реальности которых оно через свою монопольную пропаганду сумело убедить народ.

В новелле «Как строилась Китайская стена» Ф. Кафка гениально предугадал эту черту будущего тоталитарного государства. Кажется почти невероятным, что еще до прихода фашизма к власти и его консолидации в государство писателю удалось так точно предсказать одну из основных черт режима — спекуляцию на внешней опасности. Строится Великая китайская стена, чтобы защитить страну от опасности, которая надвигается с Севера. Все говорят об опасности с Севера: старые и молодые, родители и дети, учителя и ученики, горожане и сельские жители, военные и штатские. Специалисты-историки пишут труды, в коих доказывается существование опасности с Севера. Весь народ живет с мыслью о «северной опасности». Но когда стена уже возведена, оказывается: такой опасности... не существует. «От кого должна была нас защищать Великая стена? От северных народов. Я родом из Юго-Восточного Китая. Никакой северный народ не может нам угрожать.

...Если дело обстоит так, то зачем мы покидаем родные места, мать и отца, рыдающую жену, детей которых необходимо воспитывать, и отправляемся учиться в далекий город, а мысли наши устремлены еще дальше — к стене на Севере? Зачем?» (48—544 и 545).