Искушение чародея (сборник) - Андрей Рябоконь

В бытность свою олимпийским функционером был я и напорист, и целеустремлен, и хладнокровен, немаловажные качества при той работе, но здесь пришлось учиться и кое-чему иному. Вежливости, например. Особенно со своими соотечественниками-землянами, что частенько наведывались на Илигу, как только мой бизнес более-менее наладился. С другими расами тоже хватало забот, но с моими земляками их было на порядок больше. Особенно с теми, кто не вписывался в критерии отбора. А тут, надо сказать, свои тонкости, в этих критериях: человек должен быть непременно нервным, если можно так выразиться. То есть, грубо говоря, бояться неожиданностей и соответственно реагировать на внешнюю агрессию. Другими словами, испугаться он должен. Причем испугаться сильно, буквально до потери пульса, возбудив свою нервную систему до предела. А как вы думали илиганцы фликают? Точно так же — пугаются до безобразия и превращаются, например, в птицу, чтобы свалить тут же с опасного места повыше и подальше. Или ныряют в водоем, а там уже рыбкой да в родной типа стихии. Вот так и никак иначе. Потому вежливо и объясняешь соотечественнику, что если он ничего не боится и мало реагирует на опасности всякого рода (а таких среди нас, уверяю, предостаточно, иначе не совали бы свой нос куда ни попадя), то тут даже и флук не поможет — проверено. Поэтому нервным у нас льготы. В том плане, что таким мы с радостью продадим и усовершенствованный флук (наши с Машей труды): при очень большом желании такой индивидуум может превратиться уже не в пугливого воробья или ворону, а, скажем, в ястреба, сокола или даже в орла. Или в щуку вместо пескаря. Тут уж все зависит от воображения клиента и степени его пугливости. Но то уже не мои проблемы.

А еще мы с Машей работаем над продолжительностью воздействия флука. Мало дать надежду клиенту свалить из опасного места посредством крыльев или плавников, надо, чтобы это состояние длилось по возможности дольше. На биологически активных планетах или в охотничьих угодьях хищники тоже не лыком шиты, обычно преследуют жертву до конца. Так что есть над чем работать. Пока же результат так себе, на троечку. Но у Маши светлая голова и масса энтузиазма, она оказалась прирожденным исследователем. Да и я кое на что гожусь. Человеческий организм, оказывается, весьма универсальная штука. А вы думали, откуда у нас столько пузырьков с флуком, адаптированным как раз под землян? Да-да, именно благодаря мне, подопытному, так сказать, кролику. Сижу и тихо восторгаюсь нашему с Машей лихому начинанию и вежливо киваю очередному клиенту-землянину, скромного вида интеллигенту в галстуке…

Так что вас пугает больше всего на свете? Что приводит в состояние ужаса и паники? Ах, боитесь летать на межпланетных челноках? Что ж, милости просим в ваш маленький персональный ад… Нет, этот выпорхнет из передряги не соколом, не орлом, а планетолетом с неограниченным запасом хода — у страха глаза велики! Что ж, высокого полета. Приходите к нам еще. Очень нервным мы завсегда рады, льготы обеспечим. Глядишь, и с продолжительностью действия вопрос тоже решим. Когда-нибудь. Может быть.

И я с надеждой посмотрел на Машу…

Часть пятая

Ровными стежками

Илона Самохина. Исполнитель

Наука отвергает вечные двигатели, рожденные в частных квартирах

Всем известно, что вечных двигателей не бывает.

Кир Булычев. Упрямый Марсий

Ничего не получалось. Выходило, прав Лев Христофорович — без науки ничего нельзя открыть, придумать, создать. И от этого становилось особенно обидно — ведь старался-то не для себя, для всех!

— Для всего человечества старался! — с трагизмом произнес Саша, сердито отпихнул небольшой губчатый камень в сторону и подпер подбородок кулаком.

Ну не идти же на старости лет учиться в институт?! Если бы молодость вернуть…

— А чтобы ее вернуть, я должен завершить мой опыт! Замкнутый круг какой-то! — даже плакать захотелось. Но этого делать было никак нельзя. — Еще чего, взрослый мужик и в слезы! — смущенно пробормотал Саша, глядя в окошко на проходящие мимо ноги.

Ноги были самые разные, иногда даже очень красивые, и это сбивало с рабочего ритма. Грубин вскочил, резко задернул шторки и вернулся к столу. Бросил косой взгляд на неприметный камушек и принялся судорожно разматывать забинтованный указательный палец, затем долго и придирчиво рассматривал уже подживший порез, поковырял пальцем, отчего выступила ярко-алая капелька. Явно удовлетворившись увиденным, Грубин прижал к ране камень, подержал немного. И снова ничего не произошло.

Оставался еще один способ, самый верный и самый последний. Вон он на столе стоит, в граненом стаканчике. Верный — потому что уж он-то давал стопроцентную гарантию успешности эксперимента, последний — потому что если опыт не удался, проверять дальше будет уже некому.

Александр задумчиво поболтал жидкостью в стакане, глядя сквозь грани на свет из окна, — подумать только, ведь выглядит как самая обыкновенная вода, а на деле — сильнейший яд. Потом столь же задумчиво посмотрел на камень. Отставил стакан и вновь принялся рассматривать порез на пальце. Рисковать как-то не хотелось. Нет, решительно приходится признать, что эксперимент не удался! А ведь уже даже название камню придумал — «Исполнитель». Грубин схватил результат своего опыта и с силой запустил в окно. Камень снайперски пролетел между шторками и слышно упал на мостовую, прямо под гладкий валец асфальтоукладочного катка, который поставил жирную точку в неудавшемся эксперименте, проехав прямо по упавшему под него камню. Крак!

— И никаких следов. И правильно, — пробормотал Саша, — а то Минц опять будет лекцию читать… — и быстро принялся убирать со стола.

* * *

Сжимая под мышкой портфель — подарок жены к годовщине свадьбы, — Корнелий Иванович решительно шагал на работу. Было жарко, просто нечеловечески жарко, и Корнелий Иванович то и дело останавливался, доставал из нагрудного кармана носовой платок, протирал лоб и намечающуюся лысину, убирал платок обратно и только после этого двигался дальше.

Перед стройконторой стоял асфальтоукладочный каток, перегородив вход в здание.

— Михалыч! — Удалов покрутил головой, пытаясь найти нарушителя. — Михалыч, ты своего бегемота убери с дороги, пройти нельзя…

Но Михалыч откликаться не торопился, а пролезть между катком и стеной дома для Удалова было проблематично, хотя поначалу он оптимистично решил-таки просунуться в дверь, однако после первой же неудачной попытки решил больше не рисковать.

Корнелий постоял мгновение в раздумьях, в очередной раз вытащил платок — хотелось в свой кабинет, там вентилятор — промокнул лоб и метнулся за угол. Так и есть! Михалыч стоит у пивной бочки в очереди! Пьет! Опять пьет, а ведь впереди рабочий день!

— Михалыч, а ну иди сюда! — Корнелий Иванович даже притопнул ногой в сердцах.

Но Михалыч лишь лениво повел глазами в сторону ругающегося начальника и продолжил стоять в очереди.

— Михалыч!

— Корнелий Иванович, жарко же, организм просит пива… — меланхолично заметил водитель катка.

— Какое пиво?! Ты на работе!

— Правильно, — тут подошла очередь Михалыча, он взял кружку, огромную, до краев заполненную темно-коричневым напитком с пеной, переливающейся через край, и с наслаждением глотнул. — Правильно, Корнелий Иванович! Дорогой ты мой человек, правильно! Потому и пью по чуть-чуть. Потому что на работе. Но сил моих уже нет, жара такая, — он взял вторую кружку и протянул Удалову. — Вот попробуйте, Корнелий Иванович, и сразу жизнь-то и наладится!

— Ты лучше крокодила своего от дверей убери, мне в контору нужно, звонить будут. И-и-и… — он покрутил пальцем перед огромной, крутобокой кружкой, — завязывай. Попадешься когда-нибудь.

— Пивко, стало быть, не будете? Зря, — Михалыч поставил на прилавок пустую кружку, вытер о штаны руку и, сжимая в руке вторую — полную до краев, двинулся, широко улыбаясь, к катку.

— Что ты все веселишься, вот что ты веселишься? — продолжал кипятиться Корнелий Иванович.

— А почему бы и не повеселиться? Как известно, делу — время, потехе — час. А рабочее время еще не наступило, дорогой мой Корнелий Иванович. Еще целых пять минут, целых пять минут, а Михалыч уже на работе, пиво пьет… Тьфу, работает! — он поставил кружку у педалей, влез в кабину, устроился поудобнее и вновь вооружился напитком.

Удалов пару секунд молча наблюдал за всеми манипуляциями работника, потом в сердцах махнул рукой и быстро-быстро двинулся в сторону аварийного выхода.

— Сейчас допью и сразу начну работать, — вслед прокричал Михалыч, но Корнелий Иванович лишь еще раз рубанул рукой воздух и засеменил прочь. Михалыч гипнотизирующе посмотрел на пиво, с жалостью — вслед стремительно удаляющемуся начальнику, крякнул и решительно осушил кружку, еще раз крякнул и полез наружу. — Не дадут спокойно выпить перед началом рабочего дня, понимаешь, — добродушно проворчал он себе под нос. Но Корнелий Иванович исхитрился услышать ворчание.