Заклятые любовники - Марина Эльденберт

Лави обняла меня в ответ и разрыдалась.

— Эти тайны сводят меня с ума. — Девушка дрожала, я же гладила ее по спине. — Мама хочет, чтобы я была обычной, а я ее подвожу. Тереза и Винсент считают, что мой дар особенный, и его нужно развивать, только… о нем никому нельзя говорить…

Арк завыл, это нас отрезвило. Лавиния икнула, опустилась рядом с догом и обняла его.

— Тише, милый. Тише.

Никаких сомнений, что подружились они давно. Вот хитрюги!

Я уселась рядом с ними на пол и задумчиво почесала дога между ушей. Одной загадкой меньше, но все‑таки это никак не объясняет, почему Арк бегал ночью по замку, тем более как он оказался в хозяйском крыле.

— Частенько этот коварный пес приходил к тебе?

— Иногда, — улыбнулась Лави. — Когда ему становилось скучно, а вы были заняты.

Она провела ладонью по бархатному боку Арка и тепло улыбнулась.

— Нужно возвращаться, пока никто не заметил моего отсутствия. Спасибо, что согласились не выдавать меня.

Значит, по ночам он ходил в гости. Вот паршивец! А если бы на него наткнулся кто‑нибудь из слуг или ко мне снова наведалось ночное пугало, пока он там резвился?

— Тебя проводить? — я хитро улыбнулась. — Или попросишь его?

— Пусть лучше охраняет вас.

Лавиния бесшумно выскользнула из комнаты раньше, чем я успела спросить от кого меня нужно охранять. Арк послушно остался на месте, хотя и смотрел на дверь грустными глазами. Я покачала головой и почесала его за ухом.

— Теперь вы сможете играть в любое время.

Он шумно вздохнул и улегся посреди гостиной, положив голову на лапы, а я заперла дверь и вернулась в спальню.

Заснуть не удавалось долго: я ворочалась с боку на бок, считала прыгающих по скалам горных крикунов и размышляла обо всем, что произошло. Как же так получилось, что самые теплые дни в моей жизни случились зимой, да еще и рядом с де Мортеном? Вчера, на сельской ярмарке, я словно впервые увидела Винсента настоящим. Увидела, узнала, почувствовала? В его объятиях, под его руками, на его груди я чувствовала себя счастливой и невесомой, словно могла летать. Ощущение, знакомое из детства, когда весь мир казался восхитительным, когда жизнь расцветала яркими красками каждое утро, стоило только открыть глаза.

Понимая, что заснуть не удастся, я устроилась в кресле у окна. Смотрела, как за разрисованным морозными узорами стеклом начинает светать, на кружащих с громким карканьем над деревьями чернокрылок. Почему я шепталась ночью с его сестрой об их общей тайне? Как позволила себе снова привязаться к нему, зная обо всем, что произошло в прошлом? Смогу ли я забыть об этом? Сможет ли забыть он?

Солнце раскрасило небо в малиновые и сиреневые тона, разбросав по ним дымчатые штрихи облаков. Я вглядывалась в новый день до тех пор, пока меня не сморило, а открыла глаза от резкого стука, словно молоточком по стене.

С трудом разлепив веки, я потерла глаза. Судя по солнцу, уже перевалило за полдень. От неудобного положения затекла спина, я поморщилась, потянулась и поднялась. В этот миг стук повторился — настойчивый, громкий. Я бросилась к двери, у которой с печальным видом застыл Арк. Бедняга до сих пор ждал утренней прогулки! А я бессовестным образом проспала!

На пороге стоял де Мортен. Мрачный, с плотно сжатыми губами. Пронзил меня грозным взглядом из‑под сдвинутых бровей, ничего не говоря, прошел в комнату и протянул мне письмо. От мужчины, который шутил со мной на ярмарке, целовал украдкой в экипаже и занимался любовью у камина, не осталось и следа. Передо мной стоял герцог, от которого веяло стужей, смотревший на меня так, как в нашу первую встречу в Лигенбурге.

Я взяла конверт, который почему‑то оказался распечатанным.

— Прошу прощения за то, что письмо оказалось вскрыто, — холодно произнес Винсент, но судя по виду, жалел он явно не об этом.

Я побледнела, когда увидела подпись: Рин Арджи.

— Прочтите, — приказал де Мортен.

«Моя дорога Луиза,

искренне сожалею, что твою семью постигла такая трагедия. Разумеется, я могу помочь и с радостью приму твоего отца в любое время. Сообщи, когда он приедет, чтобы я успел подготовить необходимые бумаги и переговорить с ним об условиях.

Буду счастлив, если ты найдешь возможность увидеться и для нас.

Не знаю, сколько еще придется ждать, но хочу, чтобы знала ты: скучаю по тебе безмерно и жду того дня, когда смогу по праву назвать тебя своей.

С любовью,

твой Рин».

Со стороны это выглядело просто потрясающе: я пишу письмо любовнику с просьбой закрыть долги моего отца, а он отвечает в утонченно — романтическом духе. Меня затрясло, плечи ходили ходуном, дурацкий листок и строчки прыгали перед глазами.

— Зачем… — голос сорвался, и я замолчала, чтобы вернуть спокойствие и уверенность. — Какого демона вы прочли мое письмо?!

Вышло не очень спокойно. Скорее, очень беспокойно.

— Важно другое, — Винсент продолжал меня буравить взглядом, от его голоса я холодела, словно в лютый мороз. — Почему вы попросили у Арджи денег для своего отца? Почему именно его и именно сейчас? К каким сюрпризам мне готовиться еще?

С каждым словом де Мортен наступал на меня, пока не подошел совсем вплотную. Он больно сжал мои плечи, в глазах его сверкал не лед, то были отблески адемского пламени.

Да он же зол, как демон!

— Потому что я узнала об этом несколько дней назад и не могла оставить свою семью в беде! — выкрикнула я и рванулась, пытаясь освободиться. — Потому что ваш друг записал моего отца в подозреваемые, потому что я боялась, что вы мне откажете! Боялась поднимать эту тему!

Лицо Винсента исказилось, словно от боли, он разжал руки и буквально отшвырнул меня — так, что я едва удержалась на ногах.

— Вы так уверены в своем отце? Как давно вы виделись с ним?

— Восемь лет назад.

Могла ли я с уверенностью сказать, что мой отец непричастен к заговору против де Мортена? Вряд ли. Разве что самой себе, в своих чувствах, неосознанной надеждой. Возможно, отчасти глупой — ведь когда‑то я и подумать не могла, что отец способен от меня отвернуться. Впрочем, мне проще думать, что он об этом сожалел.

Так же, как и я о…

— Винсент, я наделала много глупостей в прошлом, — я шагнула к нему, — и прошу прощения за то, что сделала. Я была ребенком, и я испугалась. Испугалась, что вы запрете меня в Мортенхэйме, что как только у нас появятся дети, я стану вам не нужна.

Было жестоко отказаться от него прямо перед алтарем, посреди роскошной свадьбы и сотен гостей, взирающих на нас — кто‑то с льстивыми улыбками, кто‑то с трепетным благоговением. За свой бездушный детский поступок я уже расплатилась сполна, но так себя и не простила. Для меня это было просто больно, больно терять его, пусть даже я заранее знала о том, что собираюсь сделать, но для него это был серьезный удар — по самолюбию, по чести, по репутации семьи. Я помнила неверящие взгляды, вонзавшиеся в меня подобно ядовитым стрелам, шепот, пронесшийся по храму и прозвучавший надо всеми ними негромкий, но сильный голос Винсента: «Невелика потеря».