Соперница королевы - Элизабет Фримантл

кандидаты.

– Кто же, например? – интересуется Летиция.

– Наиболее вероятный – лорд Маунтджой.

– Блаунт? – вскидывается Пенелопа. Сестра бросает на нее сочувственный взгляд.

– Пост лорда-депутата Ирландии – возможность хорошо проявить себя. Тем более если он не намеревается вступать в брак. – Ноллис подчеркнуто смотрит на племянницу, словно недоумевая, чем она так приворожила Блаунта, что он отказывается взять богатую жену и родить законных детей, которым сможет передать титул. – Я бы сказал, Ирландия – идеальное назначение.

– Знаю, знаю, – шепчет Пенелопа, – но… – Разумеется, дядя Ноллис прав: Блаунт должен использовать все возможности. Однако ей невольно вспоминается судьба, постигшая ее отца в этом ужасном месте. С ее губ неожиданно срываются горькие слова: – Лучше бы она отправила Рича.

Дядя Ноллис смеется.

– Что? Во время последней кампании его мучила морская болезнь. Не успел корабль выйти из гавани, как его пришлось отправлять обратно! – Доротея хихикает, но Пенелопе совсем не смешно.

– Да уж, твой муженек точно не олицетворение храбрости, – говорит Летиция, присоединяясь ко всеобщему веселью. После неудавшейся аудиенции Пенелопа не видела мать смеющейся, однако ей самой не радостно. Она думает о том, что все эти годы могла быть замужем за Сидни – рыцарем и героем, а не за человеком, над которым потешаются ее родственники. Когда веселье стихает, со двора доносится гул голосов.

– Что за шум? – Ноллис выглядывает в окно. – Господи, да здесь толпа народу.

– Они приходят каждый день, – поясняет Летиция. – За объедками.

– Так много?

– Бедняги голодают. Земля совсем не родит. За четыре года неурожаев они начали печь хлеб из толченых желудей. Я стараюсь хоть немного их поддержать.

– Эти люди могут с легкостью превратиться в разъяренную толпу, – замечает Ноллис. – Если бы такие, как Берли и его сын, не воровали из казны, денег было бы достаточно, чтобы всех прокормить.

Кажется, будто собравшихся внизу людей удерживает лишь промокшая одежда, они все тощие, как палки, обмотанные тряпьем. Пенелопа видела толпы фермеров, бредущих в Лондон в поисках работы, но эти люди – другие: они едва живы. Женщина с истощенным ребенком на руках встречается с ней взглядом. Пенелопе становится стыдно за свою здоровую полноту, расшитое жемчугом платье, унизанные кольцами пальцы. Она представляет, какими их видят голодающие бедняки: две дамы, разодетые в шелка, без следов тягот на лицах. Решительный взгляд женщины спускает ее с небес на землю.

Август 1598,

Берли-хаус, Стрэнд

Сесил думает об отце. По словам врачей, ему осталось не больше месяца. Когда два года назад Сесил овдовел, он тоже печалился, но скорее за сына. Жена едва его терпела, да и он ее, если начистоту. Он не мог забыть отвращения, которое видел на ее лице всякий раз, когда намеревался исполнить супружеский долг. Впрочем, Сесил любил ее за то, что она подарила ему сына. В маленьком Уильяме есть что-то от деда.

Берли угасает, и с каждым днем Сесил все сильнее жаждет добиться его признания. Он воображает, как сообщит, что преуспел в заключении мира с Испанией, представляет улыбку отца, слышит его слова: «Вот подлинное наследие Сесилов – наконец-то с Испанией заключен мир, которого Англия ждала сорок лет». Он закрывает глаза, наслаждаясь мечтой об отцовском одобрении; ему видится, как королева поздравляет его с триумфом.

Воображаемые картины лишь укрепляют решимость. Недавно он встречался с испанским послом, они долго ходили вокруг да около, пока Сесил наконец не понял, что именно устроит короля Испании. За мир с заклятым врагом цена высока. Держа в памяти образ умирающего отца, он достает лист бумаги, окунает перо в чернила и, не позволяя себе передумать, пишет: «Уверен, мы можем достичь некоторого взаимопонимания в отношении прав инфанты на трон». Трудно представить, что ему пришла в голову подобная мысль, более того – он безрассудно доверяет ее бумаге. Однако таково условие заключения мира. К тому же всегда можно найти способ увильнуть. В конце концов, он ничего никому не обещает.

В дверях появляется слуга. Сесил вкладывает бумагу между страницами гроссбуха, подальше от глаз. Он запечатает и отошлет письмо позже. Пальцы покалывает то ли от страха, то ли от волнения. Сердце колотится в груди.

– Лорд Маунтджой здесь, господин секретарь, – докладывает слуга.

– Впусти его. – Голос звучит странно, слишком визгливо, словно выдавая вину.

– Я глубоко опечален, узнав о состоянии здоровья вашего отца, – войдя, говорит Блаунт.

Сесил аккуратно закрывает чернильницу и направляется навстречу гостю. Тот одет опрятно и неброско; из-под модной шляпы с высокой тульей выбиваются черные пряди, борода аккуратно подстрижена, все на своем месте, лишь жемчужная серьга в левом ухе напоминает о былой лихости.

– Лорд Берли далеко не молод, однако к подобному нельзя быть полностью готовым.

Мысли об отце выбивают из колеи. Паж принимает у Блаунта плащ и шляпу.

– Давайте присядем. – Сесил, стараясь не смотреть на гроссбух, указывает на скамью у окна, залитую августовским солнцем. Нужно, чтобы Блаунт почувствовал себя свободно, будто у них не деловой разговор, а дружеская беседа. Тот с улыбкой садится, ничем не выдавая любопытства, которое, должно быть, испытывает от неожиданного приглашения: Сесил ему если не враг, то, в лучшем случае, представитель другого лагеря.

– Он в Теобальде? – спрашивает Блаунт, отказываясь от предложенного пажом вина.

– Нет, здесь. Мы поставили кровать, чтобы он смотрел на сад. Сейчас там очень красиво.

– Я слышал, ваш сад прекрасен. Надеюсь, однажды мне представится возможность его посетить. – Блаунт складывает руки на коленях. Сесил замечает, что ногти у него аккуратно подстриженные и чистые; хороший признак. В этом человеке нет ни капли от упаднической неряшливости Эссекса. – Надеюсь, когда-нибудь я и сам посажу прекрасный сад.

Сесил удивлен, что Блаунт продолжает вести светскую беседу и не выказывает ни малейшего желания узнать причину, по которой он здесь оказался.

– Недавно мне довелось увидеть клумбу подсолнухов; весьма необычное зрелище. – Сесил знает, что Эссекс приобрел эти редкие растения для своего сада. Возможно, таким способом Блаунт пытается обозначить, на чьей он стороне. – Невероятно большие и очень яркие. – Он чертит в воздухе круг, показывая размер. Сесил невольно представляет, как эти чистые пальцы ласкают тело леди Рич. – Я до сих пор не понимаю, нравятся они мне или нет.

– Лично мне не особенно. Выглядят довольно вульгарно. – Сесил надеется, что Блаунт не втянет его в обсуждение эстетических достоинств подсолнухов, ибо в таком случае быстро выяснится, что он видел их только на картинах. – Если пожелаете, я с радостью покажу вам сад.

– Буду счастлив. Слышал, у вас замечательные рыбные пруды. – Сесил раздумывает, стоит ли выходить с ним в