Ричард Длинные Руки – герцог - Гай Орловский

Она вздрогнула, когда я стиснул ее в объятиях, сделала попытку освободиться, но я держал крепко и нежно, сердце мое разрывалось от сладкой муки, но не могло отпустить, чутье подсказывало, что тогда навсегда потеряю это трепетное нежное существо, такое чистое и пугливое.

Наконец она прошептала, почти плача:

– Да в тебе столько тепла и сочувствия, что просто… Тем более ничего не понимаю! Но как же ты тогда попадаешь туда?

Я вспомнил и передернул плечами.

– Морозит так, что почти умираю.

– Но ты проходишь…

Я удержал ее в руках и сказал отчаянно:

– Послушай, я же человек! Не знаю, из чего вы, но мы созданы из грязи. Из праха, как говорят. У нас на похоронах говорят: из праха пришел, в прах и уходишь. Но в этот прах, который Творец взял прямо из-под ног, он вдохнул часть своей души! Потому в каждом из нас есть первозданный свет, которого нет чище, ярче и радостнее. Человек всегда на грани двух миров… И граница Темного Мира и Светлого проходит через человека… Через его сердце! Потому я могу быть там и могу – здесь.

Она забарахталась в моих руках так отчаянно, что я не стал удерживать, сломаю хрупкие косточки, а она выпрыгнула из кресла и отскочила на середину комнаты.

– Но кто ты… тогда?

Она смотрела дикими глазами, я вскрикнул умоляюще:

– Я могу быть иногда темным, но я не темный, поверь!.. Ну, в общем, не совсем темный. Если на одну чашу весов положить мое темное, а на другую – светлое, то, надеюсь, светлое перетянет. Я это чувствую, Иллариана!

Она в страхе отступила на шаг, покачала головой.

– Ты знаешь, – сказала она дрожащим голосом, – почему никто больше в этом Альтенбаумбурге не попадал в Темный Мир?

– Нет…

– Потому, – сказала она, и смертельный страх звучал в каждом ее слове, – что никто из них недостаточно… темен! Есть люди лживые, есть нечестные, похотливые, корыстные… но все они остаются здесь, когда наступает полночь, и сила Темного Мира возрастает стократно. А вот ты..

Страх прокатился по моему телу, я сглотнул ком в горле и сказал умоляюще:

– Иллариана!.. Да, ты права, темного на моей чаше весов – гора, в то время как у других существ просто мелкие камешки!.. Один только побежденный мною Темный Бог чего стоит. Но и светлого, я уверен, у меня две горы. А то и целый хребет. Я же Фидей Дэфэнсер, а это значит – Защитник Веры. Я, как та раскаявшаяся блудница, хорошо знаю, что такое грех, но уже понимаю, что грешить нехорошо. Приятно, но… нехорошо.

Она отступила, панически оглянулась.

– Не подходи ко мне, умоляю.

– Хорошо, хорошо, – сказал я потерянным голосом и даже отодвинулся на шаг, – неужели ты хочешь уйти?

– Да…

– Проводить к выходу? – спросил я в смертельной тоске. – Сердце мое рвется, но я отпущу тебя, Иллариана, хотя после твоего ухода, наверное, умру… Или выломать решетку на этом окне?.. Хорошо, понял. Иллариана, я готов умереть за тебя, прими от меня хоть эту малость…

Я обошел ее по широкой дуге, ухватился за металлические прутья. За многие десятилетия, если не сотни лет кладка если не расшаталась, то ослабела, я напряг мышцы в зверском усилии, наконец затрещало то ли во мне, то ли в камнях, ржаво заскрипели, вылезая из щелей, прутья.

Решетка с грохотом полетела на пол. Я стоял, отсапываясь, кровь ударила в голову с такой силой, что кости черепа захрустели, как сухие черепки под тяжелым сапогом.

Пахнуло ветром, едва слышно хлопнули крылья. Я успел увидеть мелькнувший силуэт, а когда подбежал к окну, в синем небе далеко-далеко удалялась большая птица.

Донесся жалобный крик, у меня заныло сердце. Инстинктивно сдавил левую сторону груди и с силой помял, да что это со мной, вот так и молодеют инфаркты…

Советники бывают разные. Одни просто поддакивают, а когда уяснят мою точку зрения, ревностно ее разжевывают для меня же, другие упорно пытаются доказать мне, как надо «правильно». Этих я тоже слушаю с интересом, если есть время. Не больше.

Сейчас у меня не было ни времени, ни настроения. Вообще жить не хочется, но люди, заслуживающие внимания, делают и через «не могу», я повыл, постонал, побросался на стены, затем постарался взять себя в руки хотя бы внешне, мало ли что продолжает бушевать внутри, крикнул повелительно:

– Эй там!.. Позвать Кемпбелла!

За дверью послышался стук убегающих ног, а я вернулся к столу и плотно усадил себя в кресло.

Кемпбелл явился встревоженный, что неудивительно, сейчас все в крепости после моего возвращения стоят на ушах, даже стены гудят от возбужденных голосов.

Он торопливо поклонился от порога.

– Ваша светлость… Голову той твари выделывают, завтра она будет над входом в пиршественный зал.

Я отмахнулся:

– Я не о ней.

– Да, ваша светлость?

– Кемпбелл, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал так, словно мир все еще не рухнул, не разлетелся на мелкие обломки, из которых каждый пронзил мое сердце. – Кемпбелл… что я хотел… ах, да! Любое большое хозяйство – это прорва народу, в которой все хотят есть, но никто не желает мыть посуду. С моим появлением таких стало больше?

Он с облегчением перевел вздох, стараясь делать это понезаметнее, снова поклонился.

– Ваша светлость…

– Ну-ну, говори!

– Простите, ваша светлость, – произнес он смиреннейшим голосом, – но ленивые всегда именно так пользуются переменами. Но я их уже снова впряг! Работают.

– Ропщут?

– А когда не роптали?

– Верно, – согласился я. – Такие еще и работать не начинают, а уже скулят. Таких много?

– Меньше, чем могло быть, – пояснил он. – Ваша грозная слава успела вас обогнать. А я на всякий случай велел убрать старую виселицу и поставить новую, где на две петли больше.

Я спросил настороженно:

– А это зачем?

Он смиренно развел руками.

– При любых переменах это хорошо действует. Сразу и ленивых поубавилось, и даже по мелочам воровать перестали. Потом, конечно, увидят, что никого не вешаете, снова обнаглеют, но потом можно будет что-то еще придумать…

– Например?

– В самом деле начинать вешать.

Я сказал одобрительно:

– А ты неплохо управляешь этим стадом. Кстати, нужно обязательно восстановить церковь. Настоящую. Она и работать принуждает, ибо хотя дьявол и искушает человека, но ленивый человек сам искушает дьявола!

Он поддакнул:

– Золотые слова!

– Еще бы, – согласился я. – У герцога все золотое, если не совсем глуп. Еще церковь будет защитой от многих напастей. А то совсем забыли… Я вообще за все время не видел здесь человека, который помолился бы перед едой!

Он поклонился и ответил смиренно:

– У нас говорят, молитва перед едой – кощунство. Негоже возносить похвалу Господу слюнявым ртом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});