Ричард Длинные Руки – герцог - Гай Орловский

– Как получится, – ответил я легко. – Я вообще-то с дамой… Кстати, сапоги тоже пусть заменят.

Он посмотрел на мои голые ноги, зябко поежился.

– Да, конечно. Жаль, не бывает железных.

Я улыбнулся, он сконфуженно умолк, стальной панцирь пробит когтями так, что годится на решето, а это значит, и железо не очень-то спасает.

Я сказал громко:

– У меня сегодня гостья, благороднейшая леди Иллариана изволила нанести мне визит.

Марсель молча поклонился, в глазах вопрос, что это за леди без пышной свиты и вообще без сопровождающих, но смолчал, герцог им достался тоже с причудами.

– Я распоряжусь, – сказал он наконец, – чтобы подали вам прямо в покои.

– Спасибо, Марсель, – поблагодарил я. – Ты все понимаешь.

Он снова поклонился, вряд ли что понял, но все равно похвала приятна, а заслуженная или нет, менее важно.

В моих покоях Иллариана огляделась и тут же устроилась с ногами в кресле, свернувшись в такой тугой клубочек, что рядом можно посадить Бобика.

Он молча и преданно сопровождал нас, с Илларианы не сводил глаз, на меня поглядывал с таким выражением, словно хотел сказать: а здорово нам повезло отловить такую?

– Здесь хорошая еда и вино, – сказал я, – но мне так хочется самому послужить тебе!.. Позволишь?

Она посмотрела большими глазищами, я ощутил оторопь, читает мысли, что ли, наконец она сказала серьезно:

– Да, если хочешь.

– Для тебя очень хочу, – заверил я.

– Хорошо…

Впервые я создавал с таким радостным чувством все эти бифштексы и ромштексы, всевозможные копчености, крабовое мясо, икру красную и черную, потом спохватился и принялся заставлять столешницу всевозможными десертными вкусностями, что тают во рту, и чувствовал, что могу создать все-все, что когда-либо ел. Память сохранила не только вкус икры, но и ее состав, когда желудочные соки скрупулезно расщепляли на составные части, и я уже без боязни опозориться заполнил деликатесами все свободное место, а в центре водрузил высокую чашу на длинной ножке с воздушно взбитым мороженым.

Иллариана сперва смотрела с восторгом, затем лицо стало грустным, в глазах поселилась печаль, она вздохнула тяжело, а во взгляде я отчетливо увидел сострадание.

– Ну как? – спросил я хвастливо. – Берешь меня в слуги?

Она проговорила жалобно:

– Неужели и ты…

– Что? – испугался я и быстро оглядел себя со всех сторон. – Что у меня не так?

– Все, – ответила она, во взгляде я видел безмерную жалость. – Неужели и ты… такой же обломок прошлого, как и все мое племя?

Я дернулся, торопливо сел рядом и обнял за хрупкие плечи. Она сразу прижалась ко мне, женским инстинктом отыскивая защиту у большого и сильного.

– Я не обломок, – прошептал я на ухо. – И я не из прошлого.

Она вздрогнула, попыталась слабо высвободиться, но я не отпустил, и она послушно затихла.

– А кто ты?

– Да вот все стараюсь понять, – сообщил я. – Как только решу, что понял, тут же брык – и все меняется!.. Понимаю, что ничего не понимал. Прямо бешусь.

Она спросила серьезно:

– Почему?

– Приходится признаваться, – объяснил я, – что был дураком. И поступал по-дурацки. Зато теперь ого-го, самый умный!.. И так всякий раз. Снова и снова.

Она покачала головой, в глазах непонимание.

– А ты разве не умный?

– Еще какой, – заверил я. – Ты ешь-ешь. Или клюй, если тебе удобнее. Ты хищная или как?

Она улыбнулась.

– Нет, если я верно тебя поняла.

– Жаль, – сказал я с огорчением. – Столько мяса наворотил, аж лед в костях!..

– Сам ешь, – предложила она.

– Ну да, чтоб ты меня считала зверем. Тогда уж и я повегетарианствую. Или повегетарианю. Премию получу от «зеленых». А мороженое тебе можно? Вот это?

Я наслаждался, глядя с нежностью, как опасливо трогает это странное блюдо, пробует, затем с осторожностью подносит к губам, ест – ура, глазки блестят, красный язычок ловит стекающие капли, там взбитая смесь сливочного, пересыпанная дроблеными орехами и украшенная отборной клубникой, ярко-красной, нежной и сладкой…

– Бесподобно, – прошептала она. – Сказочно. Просто невероятно. Блюдо королей, да?

– Да, – согласился я, вздохнул, – да, конечно. У нас там одни короли. С вот такими соплями.

Серебряная ложечка загребала молочную стружку все медленнее, наконец Иллариана вздохнула и задержала ее в воздухе.

– Ты очень не хочешь говорить о том, что случилось?

Я помедлил, покачал головой.

– Честно говоря, не хочу. Ты слишком нежная, трепетная, как только что выбравшаяся из кокона бабочка… вся цветная и с непотрепанными крылышками. И хотя знаю, живешь даже не миллениумы лет, а эоны, все равно такая хрупкая, что у меня сердце рвется от нежности и жалости. Почему не могу разорвать себе грудь и спрятать тебя туда, чтобы всегда была в безопасности рядом с моим сердцем?

Она слабо улыбнулась.

– Ты прав, мы пугливые и хрупкие… однако, возможно, я больше тебя знаю…

– Это бесспорно, – согласился я.

– Я о тех существах, что гнались за тобой.

– Скажи, – предложил я. – Но мороженое все равно съешь.

Она вяло ковырялась в нем ложечкой, выгрызая пещерки и создавая гроты, взгляд стал отсутствующим.

– Это гончие Тьмы, – проговорила она медленно. – Они не живут в лесу… вообще не живут сами по себе.

– Много времени прошло, – заметил я. – Может быть, уже прижились? Одичали, как мустанги. Даже как собаки динго?

Она покачала головой.

– Их послали по твоему следу. Из того мира. Ты очень точно назвал его Темным.

– Дураки, – ответил я. – Я когда удирал, по дороге видел такое стадо оленей! А что взять с меня? Жесткое мясо в железной упаковке.

Она не спускала с меня очень серьезного взгляда.

– Все-таки не понимаю…

– Чего?

– Тьма не может сама пройти в этот мир, – объяснила она.

– Но как-то же проходит?

Она вздохнула тяжело.

– Увы…

– Но как?

– Обязательно, – сказала она, – кто-то должен быть на этой стороне.

– А этот кто-то как проходит? – осведомился я.

Она тряхнула головой.

– Прости, я плохо объясняю. Он не проходит оттуда. Он уже здесь. Кто-то из людей, кто родился и жил в этом мире. Только он может протянуть ниточку в тот мир. И только с его помощью они могут вот так…

– Ага, – сказал я знающе, – это как дьявол, вампир или любая нечисть не может войти в дом к человеку, если тот сам лично не пригласит. Когда я об этом узнал, то решил было, что таких и спасать не стоит. Сами, мол, пригласили, а теперь вопят.

Она улыбнулась.

– А теперь?

Я скривился.

– Да, милосердие, оказывается, есть и во мне, хоть и совсем каплевидное. Все-таки некоторые не со зла, а по дури или по свойственному дуракам бунтарству против устоев и за дьявола. Таких, если нетрудно и по дороге, ладно уж, спасу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});