Ричард Длинные Руки — курпринц - Гай Орловский

Ага, сказал я хмуро, великого. Даже величайшего. Хотя, конечно, какую-то пользу я тоже извлеку. К примеру, смогу влиять на политику Бриттии, в то же время не принимая на себя ответственность за ее выбрыки. Если она вдруг резко побежит к пропасти и прыгнет с обрыва, я не буду виноват, как в случае с Сен-Мари или Армландией…

Сердце болезненно заныло, едва вспомнил о Сен-Мари, Зайчик подо мной нервно дернулся, а едущий рядом Глен тут же тревожно поинтересовался:

— Ваше высочество?

— Это я о судьбах региона думаю, — ответил я, — вот еду и думаю… Представляете?

— Я тоже иногда думаю, — ответил он осторожно, — особенно после обеда. И о судьбах, и вообще о всякой ерунде. А вот на ночь так вообще только о женщинах.

— Вы идеальный секретарь, — сказал я. — Всегда говорите то, что нужно сказать, и ничего лишнего не бряканете, хоть ломай вам пальцы. Вообще-то нужно бы попробовать.

Он бледно улыбнулся.

— Ну и шуточки у вас, ваше высочество.

Дома раздвинулись, и собор стал виден целиком. У входа большая толпа тех, кто запоздал и не успел вовнутрь. При нашем появлении началось движение, пошли радостные крики, поздравления, стражники выбежали вперед и начали раздвигать для нас проход к распахнутым дверям собора.

Глава 15

Похоже, начинаю привыкать к коронациям. Или у меня уже выработался иммунитет. Даже сердце не застучало чаще, принял корону и горностаевую мантию, выслушал все подобающие слова, поблагодарил, а уже через четверть часа, вежливо уклонившись от участия в пире, выметнулся на Зайчике через городские ворота.

Обиженный Бобик мчится рядом и время от времени поглядывает, не обманываем ли его с этим копытным снова, он же тогда добежал чуть ли не до самого лагеря, пока сообразил, что мы не просто отстали.

А потом вдали запестрели красные, желтые и оранжевые колпачки шатров моего лагеря, а на дорогу выходит блещущая металлом кольчуг щетинистая масса, за нею тянутся запряженные волами широкие повозки обоза.

Бобик ринулся вперед с сообщением, что мы прибыли, всем радоваться, а мы с арбогастром пронеслись к пехоте. Я с удовольствием смотрел на отдохнувших людей, довольных и загорелых, что начинают очередной марш-бросок длиной в одну-две недели.

Между лагерем и дорогой расположилась группа военачальников, наблюдают за выездом, все такие яркие и нарядные, что, когда вижу, начинает казаться, что никакая это не война, а праздник, игра, недаром же с этих времен пошло «выиграли сражение», «проиграли сражение», и это вот «проиграли-выиграли» относится как к отдельным поединкам, так и к целым кампаниям и даже всей войне, будто после окончания этой вот красочной войны все убитые поднимутся и с хохотом и шуточками пойдут вместе пить пиво и рассказывать друг другу, как классно провели время.

Бобик уже прыгает возле них, одного шутя стащил на землю и валяет там. Ах да, это Палант, его Бобик любит, Палант никогда не отказывается принимать добычу, что ловит Бобик, да еще и чешет его за такое усердие.

Ближе всех ко мне Альбрехт, как всегда подчеркнуто изящен даже в боевых доспехах, все сверкает, на гребне шлема подрагивают под порывами ветерка орлиные перья, а наплечники сияют так, что смотреть больно. Сегодня он без плаща, а конь без попоны, так что сияют оба.

Остальные полководцы — Клемент, Сулливан, Мидль, Сандорин, Макс — тоже в таких парадных доспехах, словно все кого-то женят, развернулись ко мне в линию, улыбаются, но на лицах напряженное ожидание.

Я крикнул издали:

— С коней не слезать, буду рубить головы конным в знак особых заслуг! Такого еще не было? Введем!.. Макс, ты крайний, вот и ответствуй, за время моего отсутствия какие происшествия в лагере?

Макс в изумлении широко раскрыл невинные голубые и просто дивно эльфиные глаза.

— Ваше высочество, какие могут быть происшествия, если вас нет?

— Я тебе это припомню, — пригрозил я. — Ишь, вон лыбятся, принца не уважают. Кстати, уже курпринца, но слово какое-то корявое, потому можно и опустить.

Все смолчали, озадаченные, только Альбрехт заметил ехидно:

— Ух ты, уже курпринц… То-то я смотрю, на вас какая-то странная мантия, да и эта корона, гм… Нельзя нам вас отпускать из лагеря, обязательно во что-то вляпаетесь. Но, Макс, его высочество право: не стоит такое запоминать.

Макс спросил наивно:

— Почему?

— Скоро сэр Ричард, — объяснил Альбрехт, — получит корону короля, тогда да, отметим. А это неизбежно, теперь такое и без предсказателей видно, а если кто будет спорить, тому можно плюнуть в его бесстыжие.

— Как некрасиво, — укорил я.

— Зато по делу, — сказал Альбрехт. — И вообще… дуракам можно.

— В курпринцстве, — возразил я, — свои прелести и преимущества. Никто не знает толком, что это, потому можно толковать всегда в свою пользу. От неприятных моментов увиливать, а нужное заграбастывать, да побольше, побольше!.. Что говорят разъезды Норберта?

— Крупные соединения, — доложил Альбрехт уже серьезно, — идут на юг, не останавливаясь и не поворачивая в нашу сторону. Понимаю, вам обидно, но я пока рад, что на нас не обращают серьезного внимания.

— Не видят угрозы, — вставил Макс с обидой.

— Я не честолюбив, — заметил я. — Пусть не обращают подольше. Донедообращаются! Что с остальными?

Альбрехт повернулся к полководцам, Клемент проговорил солидным басом:

— Ваше высочество, я выдвинусь завтра-послезавтра, как и просил граф Максимилиан. Норберт уверяет, что для его пехоты не будет угрозы по крайней мере с неделю. А к тому времени мы пойдем уже впереди.

— Обоз?

— Из подвод только две пришлось ремонтировать серьезно, — сказал Альбрехт. — С остальными все в порядке, если не считать, что где ремни заменили, где спицы поправили. С провиантом тоже все в порядке, запас на две недели.

За их спинами послышался тяжелый вздох. Клемент и Сулливан подали коней в стороны, из-за их спин выехал на крупном муле епископ Геллерий, и тоже, как мне показалось, празднично принаряженный, даже медная цепь с крестом на груди блестит особенно ярко.

— Ваше высочество, — сказал он, опустив «сын мой» и «сэр Ричард», что означает некоторое похолодание, — а вот с этим я не согласен и весьма осуждаю! Даже от имени Вселенской Церкви.

Я спросил встревоженно:

— Что стряслось?

— Конники Норберта, — сказал он гневно и повысил голос, — забрали скот и зерно у крестьян! Это недостойно христиан. Пусть тут уже Ирам, а не Бриттия, но все равно простые люди не виноваты, что короли почему-то воюют! Они за них не должны отвечать!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});