Жизнь не сможет навредить мне - David Goggins

я скажу себе, что готов подписать отказ, и что нет ничего постыдного в том, чтобы не закончить Hurt 100. Я повторял себе это снова и снова, потому что так работает наш губернатор. Он тешит ваше самолюбие, даже когда не дает вам достичь своих целей. Но как только я добрался до вершины подъема, возвышенность открыла мне новую перспективу, и я увидел вдалеке еще одно место и решил преодолеть и этот небольшой участок грязи, камней и корней - ну, знаете, перед тем как окончательно бросить.

Как только я добрался до места, передо мной открылся длинный спуск, и, несмотря на то, что спуск был неровным, он все равно выглядел намного проще, чем подъем. Сам того не осознавая, я дошел до того момента, когда смог выработать стратегию. На первом подъеме у меня так закружилась голова, и меня охватила такая слабость, что мозг засорился. В нем не было места для стратегии. Я просто хотел бросить все, но, проехав еще немного, я перезагрузил свой мозг. Я успокоился и понял, что могу разбить гонку на части, и такое пребывание в игре дало мне надежду, а надежда вызывает привыкание.

Таким образом я разбил гонку на части, собирая 5-процентные чипы, высвобождая больше энергии, а затем сжигая ее, когда время перетекало в предрассветные часы. Я так устал, что почти засыпал на ногах, а это опасно на тропе с таким количеством переходов и спусков. Любой бегун мог бы с легкостью провалиться в сон. Единственное, что не давало мне уснуть, - это ужасное состояние тропы. Я падал на задницу десятки раз. Мои уличные ботинки были не в своей тарелке. Казалось, что я бегу по льду, и неизбежное падение всегда вызывало дрожь, но, по крайней мере, это будило меня.

Немного пробежав, а затем пройдя пешком, я смог продвинуться вперед до семьдесят седьмой мили, самого трудного спуска из всех, и именно тогда я увидел Карла Мельтцера, "Козла скорости", поднимающегося на холм позади меня. На голове у него был фонарь, на запястье - еще один, а на бедре - рюкзак с двумя большими бутылками воды. В розовом рассветном свете он мчался вниз по склону, преодолевая участок, на котором я спотыкался и нащупывал ветки деревьев, чтобы удержаться на ногах. В трех милях от финиша он собирался обойти меня и установить рекорд дистанции - двадцать два часа и шестнадцать минут, но больше всего мне запомнилось, как грациозно он бежал в невероятном темпе - 6:30 на милю. Он левитировал над грязью, оседлав совершенно другой дзен. Его ноги едва касались земли, и это было прекрасное зрелище. Speedgoat был живым, дышащим ответом на вопрос, который засел в моем сознании после марафона в Лас-Вегасе.

На что я способен?

Наблюдая за тем, как этот плохой человек скользит по самой сложной местности, я понял, что в мире существует совершенно другой уровень спортсменов, и что часть этого уровня есть и во мне. На самом деле, это есть в каждом из нас. Я не хочу сказать, что генетика не играет роли в спортивных результатах, или что у каждого есть нераскрытая способность пробежать милю за четыре минуты, бросить мяч, как Леброн Джеймс, выстрелить, как Стеф Карри, или пробежать дистанцию Hurt 100 за двадцать два часа. У всех нас не одинаковый пол или потолок, но в каждом из нас заложено гораздо больше, чем мы думаем, и когда речь идет о таких видах спорта на выносливость, как ультрабег, каждый может совершить подвиги, которые раньше считал невозможными. Для этого нам нужно изменить свое сознание, пересмотреть свою личность и приложить дополнительные усилия, чтобы всегда находить больше, чтобы стать больше.

Мы должны снять нашего губернатора.

В тот день на трассе Hurt 100, увидев, как Мельтцер бежит как супергерой, я закончил свой четвертый круг, испытывая сильнейшую боль, и уделил время тому, чтобы посмотреть, как он празднует в окружении своей команды. Он только что добился того, чего никто и никогда не делал, а мне оставалось пройти еще один полный круг. Мои ноги были резиновыми, ступни распухли. Я не хотел продолжать, но я также знал, что это говорит моя боль. Мой истинный потенциал все еще не был определен. Оглядываясь назад, я бы сказал, что выложился на 60 процентов, то есть мой бак был заполнен лишь наполовину.

Я бы хотел рассказать вам, что я выложился на полную и уничтожил пятый круг, но я все еще был простым туристом на планете Ультра. Я не был хозяином своего разума. Я был в лаборатории, все еще в режиме открытия, и я прошел каждый шаг своего пятого и последнего круга. Это заняло у меня восемь часов, но дождь прекратился, тропическое сияние теплого гавайского солнца было просто феноменальным, и я справился с задачей. Я закончил Hurt 100 за тридцать три часа и двадцать три минуты, чуть-чуть не дотянув до тридцати шести часов, что вполне достаточно для девятого места. Только двадцать три спортсмена закончили всю гонку, и я был одним из них.

Я был так измотан, что до машины меня несли двое, а Кейт пришлось катить меня до комнаты в инвалидном кресле. Когда мы добрались туда, у нас было еще больше работы. Я хотел как можно скорее написать заявление в Badwater, так что, не имея возможности даже вздремнуть, мы его отполировали.

Через несколько дней Костман прислал мне письмо, в котором сообщил, что меня приняли в Badwater. Это было прекрасное чувство. Это также означало, что в течение следующих шести месяцев у меня было две работы на полный рабочий день. Я был морским котиком в режиме полной подготовки к Badwater. На этот раз я был настроен стратегически и конкретно, потому что знал, что для того, чтобы раскрыть свою лучшую производительность - если я хочу выложиться на 40 процентов, осушить свой бак и раскрыть весь свой потенциал, - я должен сначала дать себе возможность.

Я недостаточно хорошо изучил и подготовился к Hurt 100. Я не ожидал, что местность будет пересеченной, у меня не было команды поддержки на первой части дистанции, и у меня не было запасного источника воды. Я не взял с собой два налобных фонаря, которые помогли бы во время долгой мрачной ночи, и хотя я чувствовал, что отдал все, что у меня было, у меня даже не было шанса выйти на свои истинные 100 процентов.

Бэдуотер должен был стать другим.