Мать Мария (1891-1945). Духовная биография и творчество - Г. Беневич

В стихах Е. Скобцовой, написанных непосредственно перед принятием монашества, сам постриг понимается как совлечение"ветхого Адама"и победа над смертью:

Древняя усталость сердце сушит.

(Плоть истленья, праотец Адам.)

Конь небесный мчит спокойно душу

На гору Сион к святым садам.

Мертвой шелухой свилась усталость,

В светлом небе смертный мрак исчез –

Это солнце вечности вставало,

Солнце вечности – осьмиконечный крест. (172)

В этом стихотворении мы встречаем слово–понятие"усталость", известное еще по"Скифским черепкам":"Царица устала, устала…". Там усталость обозначала измотанность страстью. Теперь же этим словом обозначается наш"ветхий человек","тело греха", которого Е. Скобцова совлекается через таинство возвращения к"Солнцу вечности". Как показывает мать Мария в"Рождении в смерти", именно наша ветхость не позволяет нам верить в воскресение:"Близкие уходят. Нету их. Мы сиротеем.… Нам страшно. Мы чувствуем наше земное тело, мы чувствуем, что оно стареет, – и не стареет ли с ним душа, – мы знаем, что оно истлеет, мы знаем, как узок и тесен будет гроб, как покроет нас черная холодная земля".

Монашество (точнее, всякое подлинное христианство) и является"исходом"из"ветхого человека", подготовкой к смерти, обновлением крещения, возвращением к Небесному Отцу сына, заблудившегося с тех пор, как он принял крещение и был уроднен Христом Богу Отцу. Вступление в монашество – это не обязательно переселение из мира в монастырь или в пустыню в смысле отшельничества, но обязательно исход из"ветхого человека", начало сознательного рождения в вечность, являющегося со–распятием Христу. Как передала этот духовный настрой мать Мария:"Я хочу домой к Отцу, – и все готова отдать, и любыми муками заплатить за этот Отчий дом моей вечности".

После того, как мы установили связь между мыслями матери Марии 1932 и, предположительно, 1936 г., мы можем поставить под сомнение утверждение Н. Бердяева, повторяемое о. Сергием Гаккелем, что она пережила"медовый месяц монашества", но вскоре обратилась к обычной для нее общественной деятельности, охладев к"чистому"монашеству [480]. Формально мать Мария и в самом деле вскоре перешла от уединенной жизни первых месяцев после пострига к деятельности в миру. Но в том‑то и дело, что отныне ее труды были уже не просто общественно–церковной деятельностью, но несением своего креста, муками рождения в"Отчий дом вечности". Поэтому, если считать сутью монашества подготовку ко встрече с Богом (ради чего, собственно, и уходили в пустыню монахи в древности), то так понимаемый монашеский подвиг у матери Марии никогда не прерывался и не ослабевал (а только усиливался такими бедами, как смерть дочери).

Неверно считать и что аскетическое измерение монашеской жизни было значимым для матери Марии только сразу после пострига, а потом она целиком переключилась на другое. Ее стихи, куда точнее, чем слова многих ее друзей, а тем более врагов, отражают ее истинный духовный настрой. Мать Мария не понаслышке знала, что такое отрешение от мира, аскетическая борьба, умерщвление плоти, спогребение Христу и схождение во ад, единственным Спасителем из которого является Господь:

… И за стеною двери замурую.

Тебя хочу, вольно найденный гроб.

Всей жизнью врежусь в глубину земную,

На грудь персты сложить и о земь лоб.

Мне, сердце тесное, в тебе просторно.

И много ль нужно? Тело же в комок.

Пространство лжет, и это время вздорно,

Надвинься ниже, черный потолок.

Пусть будет черное для глаз усталых,

Пусть будет горек хлеб земной на вкус,

В прикосновеньи каждом яд и жало,

Лишь точка света – имя Иисус. (180)

Даже такая крайняя форма аскезы, как противостояние бесовским силам, засвидетельствована в стихах матери Марии. С мудростию, необходимой в этом деле, она уклоняется от отождествления бесов со злом. Ведь нечистые духи – это тоже твари Божии. Мать Мария рассматривает"приставленного к ней"беса как того, кто, искушая ее, (невольно) выявляет всю ее немощь и нечистоту:

Подымешь пыль, напомнишь все былое,

Размечешь весь мой многотрудный сор, –

Ну что ж, мети. Не знай покоя.

Ты только честный бес, не вор. (131)

В конечном счете, как понимает мать Мария, бесовское искушение попускается Богом ради смирения подвижника, ради того, чтобы снова и снова сокрушался его дух, чтобы он надеялся не на свои подвиги, но на милость Божию:

И сердце медленно отяжелело…

Чего же, дух, был ты недавно горд?

Чего же ты, душа, хотела?

Все вымел мой унылый черт.

Еще скользнул по мятому он платью

И вышел, двери за собой прикрыв.

А ты гордился благодатью,

Ты верил в огненный порыв.

Ляг на постель без воли и без силы,

Сложивши пальцы в крепкий крестный знак.

Одна немереная милость

Поможет просветить твой мрак. (132)

Как мы уже сказали, если для подвижников древности уход в пустыню был выходом навстречу Богу, то именно это – подготовка ко встрече с Богом – судя по стихам, было самым главным и для матери Марии в том измерении монашества, которое она называла"распятием миру"и"следованием за Христом". Да, земная жизнь с ее вольными подвигами (трудами) является мукой рождения в вечность, но вместе с этим мать Мария, после аскетической борьбы и искушений бесовскими силами, поняла, что все эти труды – ничто перед Богом, что, в конечном счете, надо оставить позади (у"небесных врат", охраняемых херувимами) и всякий подвиг, и труд, и"человекообщение"(они лишь подводят к этим вратам), – для вечности надо сберечь только неутоленный духовный голод и любовь к Богу:

От жизни, трудовой и трудной,

От этих многозначных встреч,

От всей земли, скупой и скудной,

Что мне для вечности сберечь?

Лишь голод мой неутомимый,

Погоню по Его следам,

Все остальное – херувиму

У врат небесных я отдам.

Войду туда с душою голой,

С одной неистовой мольбой,

Прострусь я с воплем у Престола,

Сама ограблена собой.

Мне оправдаться нечем, нечем, –

Но Ты меня рукою тронь,

И ринется Тебе навстречу

Изголодавшийся огонь. (183–184)

Поскольку в этом стихотворении речь идет о прохождении херувимов,"голоде"и Престоле, мы можем догадаться, что в нем запечатлено не только предвкушение будущей встречи с Богом, но и то духовное состояние, с которым мать Мария подходила ко святому Причастию (таинство совершения которого происходит, начиная с"Херувимской", когда верующих призывают"отложить всякое житейское попечение"). Приведенные стихи, как и многие другие, позволяют сделать вывод о том, что в своих главных установках монашество матери Марии не является каким‑то отклонением от древней монашеской традиции, которую она, как мы помним, внимательно изучала, когда составляла"Жатву Духа". Разумеется, мать Мария не исчерпывает этой традиции, многого из входящего в нее мы не находим или находим лишь в зачаточном виде (это касается, в первую очередь, молитвенной практики, установки на богообщение, боговидение). Подвиг матери Марии заключался, главным образом, в том, что в аскетической литературе называется"деятельным монашеством", трудничеством.

Сокрытое от посторонних глаз, ее монашеское подвизанье так и осталось тайной для многих ее самых близких друзей и знакомых. Это не означает, конечно, что она была ненастоящей монахиней, скорее наоборот. Вот что написала об этом близко знавшая мать Марию Т. Манухина:"Из всех моих встреч с"монашеским чином"мать Мария была, кажется, единственной монахиней, с которой беседа не распространялась на вопросы мистики, аскетики или церковно–монашеские темы. Это отнюдь не означало, что ее духовная жизнь была не монашеская. Я всегда чувствовала в ней подлинную инокиню – душу навсегда и всецело отдавшуюся Богу"[481]. Анализ стихов"Тетради", которой мать Мария поверяла самые сокровенные мысли и чувства, приводит нас к такому же выводу.

2. Поэзия труда и любви

После того, как мы дали краткую характеристику основным разделам"Тетради", обратимся к другим стихам матери Марии, написанным в это же время, но имеющим самостоятельное значение. Здесь следует, в первую очередь, выделить важнейшие для нее темы труда и любви.

Богословие труда ("трудничества") выходит на передний план в период отстаивания матерью Марией ее представления о монастыре в миру, когда, обращаясь к"новоградцам", она призывала их перейти от слов о построении Нового Града – к делу (см. статью"К Делу"(1932)). Тогда мать Мария писала:"В свободном трудничестве наши усилия должны создавать из всякого общего дела некий монастырь… Если это не так, то это значит, что мы не поняли и не приняли самого основного, что есть в едином великом монастыре… – в Церкви"[482]. Здесь, как мы видим, происходит некое переопределение понятий: Церковь (по своей сути) – это не просто сообщество верующих, но"единый монастырь", состоящий из тех, кто вольно (а не из страха или необходимости) подвизается на ниве Христовой.