Одиссей покидает Итаку. Бульдоги под ковром - Василий Звягинцев

Топором он вырубил две подходящие жердины, проволокой туго стянул накрест. На гладком белом затесе написал химическим карандашом: «5 неизвестных казаков». Подумал и прибавил через черточку: «запорожцев». Помолчал и надел фуражку.

Вот и все, чем мог пришелец из будущих времен почтить память своих предполагаемых предков.

…Воронцов аккуратно съехал с дороги в лес. Дальше придется пешком. На здешних разъезженных колеях мотор гудит слишком громко. Он взял автомат, сумку с запасными дисками и другую, с гранатами. План действий он себе составил почти безупречный. Если только опять не случится непредвиденного. Слишком много его уже случалось. Или так всегда на войне?

Если бы ему пришлось ответить сейчас, ради чего он ставит на кон свою голову, Дмитрий не нашел бы, что сказать. Такие вещи, очевидно, просто невозможно выразить однозначно. Все сказанное было бы правдой, и одновременно так же далеко от нее, как и прямая ложь. Совсем, как у Тютчева в известном стихотворении.

…Вначале он уловил запах дыма от сухих дров и жарящегося мяса, а потом услышал и голоса.

Это было очень красивое место, будто специально для туристов и пикников на лоне природы. Конечно, не таких, как сейчас…

Среди редкого лиственного леса, рядом с дорогой, стоял большой деревянный дом с резной верандой, несколько хозяйственных построек, амбар с просевшей, крытой камышом крышей.

Воронцов подстроил бинокль. Деревья раскачивались под ветром, и по зеленой лужайке перед домом скользили их фигурные тени.

Немцев явно не оставляло игривое настроение, поэтому они не стали открывать ворота усадьбы, а просто снесли их вместе с одним столбом и частью забора.

Дмитрий немного ошибся, разбирая следы. У немцев была не одна, а две танкетки «Т-1» со спаренными пулеметами в башнях и три мотоцикла.

Неизвестно, что они имели за приказ, но явно никуда не спешили и расположились на привал основательно. Десять человек, кадровые, еще довоенного призыва рослые парни лет по двадцать пять. Точно такие же, как те, что остались на дороге после встречи с пулеметом старшины Швеца.

Но эти пока живы, радуются внезапно выдавшейся свободе, разделись, кто по пояс, а кто и до трусов, разожгли посреди двора большой костер, двое жарят на вертеле целого поросенка, прихваченного где-то по пути, остальные обливаются водой у колодца, готовят стол к завтраку, загорают на ярком утреннем солнце. Громко разговаривают, часто хохочут. И война и Россия им пока нравятся. Тоже как тем, вчерашним.

Правда, радуются не все. Для двоих встреча на поляне с хранителями реликвии оказалась последней. Их трупы, замотанные в брезент, из-под которого торчат кованые подошвы сапог, приторочены позади башни одной из танкеток. Но их судьба не омрачает радужного настроения живых.

Воронцов опустил бинокль, чтобы не выдать себя блеском стекол. Перевес у них серьезный. Подавляющий, как говорится. В любом другом случае и пробовать бы не стоило. Семь пулеметов. И броня. Они в полминуты разнесут его пулями в клочья и сядут доедать своего поросенка. Да и с одними автоматами, без пулеметов и танков, справятся с Воронцовым шутя. Загонят, веселясь, как оленя в горах Гарца. Вояки не ему чета.

Но пока шансы на его стороне. Белые начинают и выигрывают. Если повезет.

Он слез с дерева, с которого наблюдал, обошел хутор, далеко углубившись в лес, и вновь вышел к нему с другой стороны. Сюда смотрели глухие стены амбара, а рядом с ним немцы поставили всю свою технику. Это они хорошо сделали, удачно.

Воронцов опустился в глухие заросли крапивы, окружавшей усадьбу с этого фланга и почти полностью скрывающие забор из жердей.

«Как-то интересно такая ограда называется по-украински», — неизвестно к чему вдруг попытался он вспомнить, подавляя пронзительную боль от ожогов.

Полз он очень медленно, чтобы не шуметь и не раскачивать жирные темно-зеленые стебли.

Перевалился через нижнюю жердину и очутился в лопухах. После крапивы — совсем другое дело.

Оставалось самое опасное — преодолеть открытое место между оградой и амбарами. Не дай бог вздумается кому-нибудь как раз сейчас по нужде прогуляться.

Но, судя по интонациям голосов, немцы все оставались на своих местах и ничего не замечали.

Жаль, что он не знает языка. Интересно бы послушать, о чем они так перед смертью расшумелись.

…Теперь — все. Он стоял, прижимаясь плечом к нагретой солнцем стене. Слева, всего в нескольких метрах, борт одной из танкеток. За ней вторая, с покойниками. Стволы башенных пулеметов повернуты к нему, и кажется, что из них еще тянет запахом кордита. Мотоциклы чуть в стороне, ближе к воротам. Как бы там ни было, к своей технике немцам уже не прорваться.

Будь Воронцов героем историко-развлекательного боевика, сейчас бы в самый раз выйти из-за укрытия, поднять автомат и громко сказать: «Хенде хох!» Или просто начать стрелять от бедра, пошире расставив полусогнутые в коленях ноги и сильно откидываясь туловищем назад.

Но съемочной камеры поблизости все равно не видно, а патроны у немцев отнюдь не холостые. Да и возраст у него уже не тот. Так что лучше действовать без эффектных трюков и поз, но наверняка.

Пока он ползал, немцы успели расставить на большой, расшитой петухами скатерти бутылки, стаканы, закуску и громкими криками поторапливали поваров.

Воронцов выложил на траву противотанковую «РПГ-40», рядом четыре «Ф-1». До основной группы метров пятнадцать, до костра еще десять. Нормально.

Он примерился и, шагнув вперед, изо всей силы бросил противотанковую, целясь в центр скатерти. Тут же упал, вжимаясь в землю, пряча голову за толстыми венцами сруба.

Взрыв ударил оглушительно, горячая тугая волна подбросила Воронцова. Над головой пролетело, кружась, что-то тяжелое. Вроде железного ворота от колодца.

Не успев посмотреть, что там получилось, он одно за другим швырнул в тучу пыли и дыма три ребристых чугунных яйца.

Взрывы, верещание осколков, щепки, летящие от стен, сыплющаяся сверху соломенная труха.

И отчаянный, заходящийся крик, даже вой, возникший неизвестно откуда.

Воронцов вышел из-за укрытия.

Гранаты легли настолько точно, что по меткому, хотя и слегка циничному выражению мичмана с тральщика «Т-254», немцев можно было собирать ложками и хоронить в котелках.

Погибшие у брода казаки могли бы чувствовать себя отомщенными. Да воздастся каждому по делам его…

А кричал так нестерпимо единственный сравнительно уцелевший любитель поросятины на вертеле. Его только посекло осколками и отбросило прямо в костер, и он сейчас, ворочаясь среди разбросанных пылающих головней, орал не переставая.

Подавив тошноту, Воронцов навскидку дал длинную очередь. Стало тихо.

…Контейнер Дмитрий нашел на сиденье стрелка во второй танкетке.

Выглядел он как не очень большой ларец из материала, фактурой и цветом напоминающего карельскую березу. Крышку и боковые стенки покрывала инкрустация, которая могла изображать и орнамент, и вязь неизвестного алфавита.

Немцы основательно потрудились над ним, вскрывая подручными средствами. Торец и крышка там, где вгоняли зубило, были в забоинах и вмятинах.

Изделие древних мастеров не устояло перед мощью тевтонского гения. Как правильно отметил Блок — «сумрачного».

Бриллиантов немцы, к своему разочарованию, не нашли, но выбрасывать ларец не стали. Решили, наверное, представить по начальству.

Воронцов поднял крышку. Внутри, в гнезде, выстеленном похожей на парчу металлизированной тканью, лежало то, что называлось Книгой.

Но книгой это не было.

Был массивный, размером в стандартный кирпич, блок густо-синего стекла, обтянутый по периметру тремя узкими полосками желтого металла. На полосках — непонятные знаки, ни с чем знакомым не ассоциирующиеся. Может, иероглифы, а может — символы ритуального значения. Еще на полосах имелось несколько групп отверстий, штук десять коротких штырьков — и все.

Вникать в смысл этой арматуры не было времени. Пора возвращаться, раз уж повезло.

Правда, оставалось еще одно дело, совсем маленькое.

Нельзя уходить, бросая исправную боевую технику.

Пусть и цена ей на фоне всего происходящего никакая, и валяется сейчас по лесам и полям сражений десятки тысяч единиц какого угодно оружия, а вот все равно нельзя, он это с первых дней военной службы знал.

Он собрал автоматы и пулеметы с турелей мотоциклов, свалил их внутрь ближайшей танкетки, вылил на моторные жалюзи бензин из запасных канистр, открыл сливные краники на всех бензобаках и, отойдя подальше, бросил туда тлеющее полено из костра.

Пламя поднялось парусом, а он, зажав под мышкой контейнер, пошел к лесу, стараясь не спешить и не оглядываться на дело рук своих.