Перстень Дарины - Александра Девиль

Но, как ни тяжело было Дарине побеждать свой страх, она боролась с ним в одиночестве, не рассказывая Ксении о коварных намеках Зиновия, которые могли разбередить раны в материнском сердце.

Потом, постепенно, страхи рассеялись, и у Дарины уже не осталось сомнений, что Зиновий солгал ей, желая растревожить, напугать и сделать легкой добычей для себя.

Пережив много горя и утрат, повидав бедствия войны, Дарина больше стала ценить простую, мирную жизнь. Она уже не сетовала на судьбу за то, что не посылает ей счастья любви, а благодарила за спокойствие, за возможность растить сына, видеть небо, землю и людей, живущих на этой земле.

Однажды вечером Ксения и Дарина сидели на крыльце, сматывая нитки в клубок. Святослав тут же, рядом, играл с котенком.

Обратив внимание, что Дарина задумчивым взглядом смотрит куда-то вдаль, Ксения спросила ее:

— Ты грустишь? Наверное, тебе скучно жить в глуши, бедное дитя. Я и сама иногда вспоминаю свою молодость в Киеве и поневоле грущу.

— Нет, матушка, мне вовсе не грустно, — улыбнулась Дарина. — Вон, видишь, удороги крестьянская изба, а в ней — огонек? Это значит, что за окошком — люди, что мирная трудовая жизнь идет своим чередом. Я уже много натерпелась горя и теперь понимаю: радость жизни — в самой жизни, в отсутствии смерти и войны.

— Воистину ты Божий дар, Даринушка, — прошептала Ксения.

Моток ниток соскользнул у Дарины с колен, покатился по полу. Святослав кинулся за ним наперегонки с котенком. Заливаясь смехом, малыш поднял свою добычу двумя ручонками и отнес матери.

— Вот умница, вот помощник, — погладила она его русую головку.

Карие глаза сына взглянули на нее с доверчивой детской мудростью.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

1263 год

Дожди в середине мая сменились солнечным, весенним теплом. Цветущие деревья и травы, капли росы на изумрудной зелени, пение вернувшихся с юга птиц, яркая синева небес — все прелести весны, казалось, призваны были радовать людей, погруженных в повседневные тяготы жизни, и напоминать им, что кроме хлеба насущного есть еще и красота Божьего мира.

Дарина задумалась об этом, сидя с рукоделием на скамейке в саду и наблюдая, как шестилетний Святослав стреляет из лука, который смастерил ему еще покойный Ярема Саввич. За прошедшие годы умерли также и Ефросинья с Фотинией. Дарина почти не грустила о Фотинии, а вот Ефросинью и Ярему оплакивала как родных.

Думая сейчас о бренности мира и о быстротечности красоты, Дарина мысленно обратилась к Богу с привычными уже словами благодарности за то, что помог ей одолеть множество бед и растить сына в мирном доме, на свободе и среди верных людей. Большего она и не просила, радуясь уже тому, что жизнь вокруг стала поспокойней и уже не грозила ежеминутно военной смутой.

Даниил и Василько смогли надолго замириться с татарами, хоть это и стоило больших жертв. По приказу Бурундая князья вынуждены были разрушить многие крепости. Они не смогли расширить свои владения ни на запад, ни на восток. И все-таки непрочный мир установился, а татарское владычество в Галицко-Волынском княжестве не было столь тягостным, как в северных и восточных землях Руси. Татары здесь не вмешивались во внутренние дела, довольствуясь собиранием дани.

В последнее время проезжие люди поговаривали, что князь Даниил очень болен и, наверное, скоро Господь призовет его к себе. Но у Даниила Романовича были достойные наследники — брат Василько и сын Лев, и подданные надеялись, что они защитят свои земли не хуже, чем это делал Даниил Романович, когда был в силе.

Дарина слушала рассказы о делах княжеского дома, но они волновали ее куда меньше, чем собственные домашние заботы. И главной, самой тяжкой заботой в последнее время было здоровье боярыни Ксении. Дарина давно уже видела в свекрови свою вторую мать, а потому болезнь боярыни пугала ее призраком будущего сиротства, во время которого уж точно не на кого будет опереться.

Заболев, боярыня поговаривала о том, что Дарине надо бы искать защиты для себя и ребенка, и если встретится достойный человек, то не следует ли ей забыть о своем поспешном обете одиночества?

Но Дарина на это твердо отвечала:

— Нет, матушка. Господь потому и подарил нам несколько лет спокойной жизни, что я пока выполняю свой обет. А защиты, если понадобится, буду искать в монастыре. Но я верю, что ты с Божьей помощью скоро поправишься.

Катерина поила Ксению своими снадобьями, но боярыне это не помогало. А вчера Дарина, придя в церковь помолиться о здоровье болящей, попросила совета у отца Епифания, и он пообещал привести в боярский дом ученого лекаря, недавно прибывшего в монастырь с торговым караваном, что вез товары из таврийских городов. Не раз такие караваны по пути останавливались в Меджибоже на монастырском подворье.

Но сейчас напоминание о торговых гостях из Сурожа вдруг смутило молодую вдову: она почему-то вспомнила волынского купца Гурия Яруновича. Дарине стало досадно, что ее женская сущность, вопреки всяким обетам, берет свое и заставляет волноваться при воспоминании о пригожем мужчине, который когда-то тянулся к ней с откровенным желанием.

В солнечный майский день, когда вся природа вокруг расцветала, дышала красотой и любовью, было особенно трудно смириться с одиночеством и отказом от земных страстей. Дарина мысленно обругала себя, назвала неблагодарной грешницей и, уронив рукоделие на колени, рассеянным взглядом посмотрела вдаль, в глубину сада, где над цветущими ветками яблонь жужжали пчелы и порхали мотыльки.

Из странной задумчивости ее вывел звонкий голосок Святослава. Мальчик, пустив стрелу прямо в деревянный забор, побежал ее вытаскивать оттуда и, увидев в просвет между бревнами частокола людей, закричал:

— Мама, к нам идут два дяди в длиннополых платьях!

Дарина тут же встрепенулась, догадавшись, что это отец Епифаний с ученым лекарем-монахом. Почтительно встретив гостей, она провела их в дом, велела служанкам подать угощение. Вежливость молодой боярыни явно понравилась ученому монаху, и он заявил, что первым делом пойдет к болящей, а уж потом сядет за стол и расскажет о своих странствиях.

Лекаря звали Тихон, и было ему с виду лет сорок пять. Невысокий, коренастый, подвижный, он являл полную противоположность степенному и сухопарому отцу Епифанию. Видимо, привычка странствовать и познавать новое сказывалась на характере и внешности ученого монаха. А может, наоборот, непоседливый нрав заставлял его стремиться к новым знаниям.

Осмотрев и расспросив Ксению, Тихон тут же объявил:

— По наружным признакам не вижу серьезной болезни. Наверное, все дело в душевном расстройстве. Боярыню переполняют гнетущие мысли, оттого у нее болит голова, грудь и слабеют ноги.