Перстень Дарины - Александра Девиль

И вдруг чьи-то крепкие руки обняли ее за плечи. Вздрогнув, она повернула голову и встретилась взглядом с Гурием Яруновичем.

— Не плачь, боярыня, — сказал он ласково. — Пойдем со мной, здесь тебя никто не утешит, кроме меня. Я отведу тебя в дом.

И тут внезапно Дарина с ужасом в глазах отшатнулась от купца и закричала:

— Нет, нет!.. Не прикасайся ко мне! Я проклята, проклята!.. Я приношу погибель мужчинам! Я должна быть одна!

Услышав такое, Гурий сам отшатнулся от Дарины и, невольно перекрестившись, пробормотал:

— Да она полоумная!..

Он исчез в толпе, но Дарина этого даже не заметила. Ею уже овладела другая мысль. Забыв о собственной обреченности, она думала теперь лишь о своем ребенке, оставшемся в селе, которое, может быть, уже занято ордынскими воинами. «Святослав, маленький мой!» — прошептала Дарина и кинулась бежать, не разбирая дороги, продираясь сквозь людской поток.

В конце улицы, где было уже не так многолюдно, мелькнуло черное монашеское платье Мартына. И Дарина устремилась к нему, как обессилевший пловец к спасительному бревнышку плота.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Пригодилось Дарине монашеское одеяние, взятое Мартыном в дорогу по совету Лукьяна Всеславича. И за это Дарина не раз вспомнила добрым словом своего мужа, похороненного второпях, без тех почестей, которые были бы ему возданы, случись несчастье в более спокойное время, а не среди тревоги и суеты, которой был охвачен город, осажденный Бурундаем.

Наверное, если бы Дарина не переоделась монашком и не спрятала туго заплетенные косы под шапку, ей не удалось бы беспрепятственно покинуть окрестности Владимира-Волынского. Но на двух бродячих монахов никто не обращал внимания, и татары, довольно терпимые к чужой вере, не останавливали их.

Обратный путь занял вдвое больше времени, потому что Дарина и Мартын не могли взять лошадей, которых татары по дороге все равно бы отобрали. Гораздо безопаснее было выглядеть нищими и слабыми странниками, у которых не было с собой ничего, кроме тощих котомок. Дарина и Мартын даже нарочно измазали себе лица, чтобы иметь еще более жалкий вид.

Дорога казалась Дарине бесконечной. Молодая женщина готова была в кровь сбивать ноги, лишь бы поскорее добраться до дома, где оставался ее сын. Только о нем, маленьком и беззащитном, были все ее мысли и молитвы.

Когда до дома оставалось уже совсем небольшое расстояние, она со страхом вглядывалась вдаль: что-то окажется там, на месте боярских владений? Не увидят ли измученные странники страшную картину пожарищ и разрушений, какие видели не раз на своем пути?

Но вот перед ними открылось поле со стогами, а по другую сторону дороги — луг, на котором паслось небольшое стадо овец. Эти приметы свидетельствовали о том, что мирная, скромная жизнь родного села продолжается и, значит, татарская буря его миновала. У Дарины немного отлегло от сердца.

Когда же она увидела на высоком крыльце боярского дома Ксению с маленьким Святославом на руках, то, боясь поверить своему счастью, могла лишь со слезами прошептать: «Слава Богу, слава Богу…»

Смеясь и плача, Дарина обнимала сына и свекровь и впервые в жизни искренне, от всей души назвала Ксению мамой.

— Теперь никого у меня нет на свете, кроме сыночка и тебя, матушка, — говорила Дарина, склонив голову к плечу боярыни, которая в эту минуту вдруг напомнила ей Ольгу, родную мать. — Я не любила Лукьяна Всеславича, но глубоко его чтила и была бы ему верной женой, клянусь Богом. Но раз уж судьбе угодно, чтобы я осталась вдовой, так буду жить ради своего ребенка. Мой сын — единственный мужчина, которого мне суждено любить. Когда я поставлю его на ноги, то сама уйду в монастырь.

— Это ты так говоришь сгоряча, дитя мое, — вздохнула Ксения, незаметно смахивая слезы с глаз. — Но пройдет время, и жизнь возьмет свое, ведь ты еще так молода.

— Нет, матушка, я знаю, что говорю. — Дарина сама почувствовала, что в голосе ее, только что дрожавшем от слез, прозвучала неожиданная твердость.

Умывшись и сменив одеяние монаха на черное покрывало вдовы, Дарина вышла в большую комнату, где собрались ближайшие слуги Ксении и Ольги, чтобы послушать молодую госпожу. Пришел и священник отец Епифаний. Пока Дарина и Мартын рассказывали о своих злоключениях, маленький Святослав сидел на коленях у няни и время от времени морщил личико и даже всхлипывал, словно понимал, что его маме пришлось много страдать. Потом Дарина не выдержала и, чтобы не расплакаться на глазах у слуг, прервала свой рассказ, дав знак Мартыну продолжать далее, взяла малыша на руки и унесла в другую комнату. Она считала, что теперь, оставшись вдовой и не желая больше выходить замуж, должна сама стать сильной и не показывать своих женских слабостей никому.

Уложив мальчика в колыбельку, Дарина села возле него и стала тихонько напевать песню, слышанную в детстве от матери. И вдруг к ее голосу присоединился еще один. Боярыня Ксения незаметно подошла сзади и запела колыбельную вдвоем с Дариной. Малыш улыбнулся и стал постепенно засыпать. Длинные ресницы смежились, прикрыв большие карие глаза.

— Удивительно, что такое бывает, — прошептала Ксения. — Я недавно заметила, что глазками своими карими Святослав похож не на отца, а на дядю. Когдая играю с ним, а он на меня смотрит и хлопает ресницами, мне порою кажется, что я вижу перед собой маленького Антона.

Дарина, расплакавшись, отбежала от детской кроватки. Ксения пошла за ней, спрашивая, отчего эти слезы. И тут юная мать, не в силах больше хранить свою тайну, сдавленным голосом произнесла:

— Антон не дядя Святослава, а отец! Да, да, отец! А я проклята, потому что все мужчины, которые были близки со мной, погибают…

Боярыня перевела встревоженный взгляд с невестки на внука, потом схватила Дарину за руку и увела подальше от кроватки малыша, в комнату, служившую чуланом. Здесь стояли сундуки с одеждой и тканями. Усадив Дарину на один сундук, Ксения села на другой и стала взволнованно расспрашивать:

— Как же это могло случиться? И почему ты так долго молчала? Ведь я даже догадывалась, что Святослав не от Карпа, но потом ты поклялась… Ведь ты поклялась мне?

Глаза Ксении горели, голос прерывался, руки дрожали. Дари на и сама была в таком же смятении и, мешая слова со слезами, стала объяснять:

— Но я ведь не давала ложной клятвы. Вспомни, матушка, как я говорила: «Клянусь Богом, что Святослав — твой внук!» А всей правды я не открывала потому, что боялась… Боялась, что, узнав, чей сын Святослав, ты не отдашь его мне, если я выйду замуж. Но теперь, когда я решила остаться одна, мне нет нужды молчать. Мы вдвоем будем растить нашего мальчика.