Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе - Лев Рэмович Вершинин

болгар сохранять власть он может, только прочно стоя на почве славянских национальных помыслов».

В общем, довольны были все. Весной 1904 года, когда София договорилась со Стамбулом о возвращении в Македонию беженцев под гарантии полной неприкосновенности, обязавшись взамен запретить четам ВМОРО атаковать Порту с ее территории, и Вена, и Петербург, настаивавшие на соблюдении «Мюрцштега, которому нет альтернативы», одобрительно улыбнулись. Да и Турция была рада: при том что базы никто, вопреки договору, не разгонял и с болгарской территории на турецкую четы как шли раньше, так и шли, теперь, если они попадались, уничтожать их турки могли как уголовников, без оглядки на «международную общественность».

Чуть позже — уже в «секретном режиме», при русском посредничестве — болгары подписали и таможенный договор с сербами, тем самым серьезно ослабив традиционную взаимную неприязнь и сделав, как оценил это Николай Александрович, «значительное одолжение» России, примирение балканских союзников считавшей вопросом первоочередной необходимости. И Россия не осталась в долгу. Сперва она сама, затем — по просьбе государя — Франция, затем — по просьбе государя и Франции, да и чтобы не остаться внакладе, — Англия и, наконец, не имея возможности помешать, — Вена и Берлин, вопиюще нарушая условия Берлинского трактата, заключили с Софией новые торговые соглашения, тем самым, к бессильному возмущению Стамбула, подтвердив, что в глазах «великих сил» зависимость Болгарии от Порты имеет чисто формальный характер.

КАК НАМ ОБУСТРОИТЬ БОЛГАРИЮ

А в целом, конечно, готовились к войне. Уроки македонского кризиса изучали тщательно, прорабатывая каждую деталь, и выводы сделали правильные, приняв решение увеличить расходы на модернизацию армии, не пущенной в дело осенью 1903 года в связи с тем, что для драки на два, а то и три фронта, как выяснилось, не хватало ни обученной живой силы, ни артиллерии. Так что экстренно, но не в ущерб качеству, наращивали и первое, и второе. Программу курировал лично Фердинанд — и дело шло. Кадровый костяк вырос с двадцати пяти до шестидесяти тысяч солдат и офицеров. Генеральный штаб разрабатывал планы будущей войны с Портой — как один на один, так и если турок поддержат румыны и греки, но исходя из возможного союза с Белградом.

Всё это, разумеется, требовало средств: расходы военного ведомства съедали до тридцати процентов бюджета (втрое больше, чем раньше), но деньги были. В эти годы, названные потом «золотой эпохой», страна развивалась, как писали европейские газеты, «удивительными темпами» по всем направлениям. Поэтому европейские инвесторы вкладывались в нее очень охотно, получая солидные дивиденды, которыми, правда, приходилось делиться (уж не знаю почему, но факт: «русофобы», что наследники Стамболова, что птенцы гнезда Радославова, были куда более склонны к «попилам» и «откатам», нежели «русофилы»).

Князь, сам деньги любивший, всё прекрасно знал, ничему не препятствовал и даже брал долю, но досье на министров неуклонно пополнял, и те, будучи в курсе, платили за снисходительность всё большей и большей покорностью. А когда кто-то позволил себе что-то не то в переговорах с Веной, грянул запрос в парламенте. Началась волна разоблачений, под раздачу попали многие ключевые министры. Даже Рачо Петров, уличенный в колоссальных взятках (даром, что кореш Самого), вынужден был подать в отставку и надолго уйти в глубокую тину, а перелицованное правительство возглавил давно об этом мечтавший Димитр Петков, обвинения в адрес которого, появившись, как-то сразу и заглохли. Как и почему, честно говоря, разобраться не смог. Но есть ощущение, что «Свирчо» (такой был у него литературный псевдоним), хотя и по уши замазанный в «черных» и «серых» схемах, был нужен Фердинанду для исполнения грязной работы нового типа: решения вопроса со стачками. Раньше-то забастовок в Болгарии почти не бывало, а теперь, в связи с экономическим бумом, ростом числа работяг и активизацией марксистов, они ширились, а Петков славился тяжелым характером, умением делать, если уж что-то решил, и неприязнью ко всем видам «безумствующего охлоса».

Лучше его в этом смысле был, пожалуй, только Радославов, готовый всегда и на всё, но возвышать Радославова, поскольку «министерское дело» еще не истерлось из памяти, возможным не представлялось. Правда, князь, как бы размышляя, повидался и с ним, но, скорее всего, лишь ради того, чтобы покруче подзавести Петкова. И Петков подзавелся. Ему нравилось быть премьером, нравилось крутить схемы, но — как истинному «народному либералу» — совершенно не нравилось, когда всякие «ватники» не выходят на работу, да еще и митингуют, шантажируя приличных людей.

Так что сразу по получении желанного мандата, показывая, что шутить не будет, как завещал великий Стамболов, «Свирчо» разгромил крупную стачку железнодорожников, поставив на их место солдат-транспортников, а затем повторил удачный опыт еще пару раз. Это, однако, в свою очередь, подзавело «улицу», а журналистские расследования о миллионах левов, бесследно сгинувших в коридорах власти, взвинчивали и креативный класс, — и в конце концов в январе 1907 года, на церемонии открытия Народного театра в Софии, несколько десятков студентов освистали Фердинанда, требуя «разогнать партию жуликов и воров».

В результате университет закрыли на полгода как «рассадник нигилизма», большинство замеченных шпиками студентов арестовали и забрили «на перевоспитание» в армию, а когда профессура заявила протест, «сильно умных» просто уволили. Заодно всякая критика «Его Светлости и его правительства» была объявлена государственным преступлением, караемым серьезными сроками каторги «без права переписки чаще раза в месяц» с конфискацией, а под сурдинку, не глядя на ориентацию, закрыли на неопределенный срок все «неудобные» СМИ.

После такого «наезда» протесты пошли вширь и вглубь. Отдать «банду Петкова под суд» не требовали только слепоглухонемые и умалишенные. Хотя как сказать: 11 марта некто Александр Петров, банковский клерк «со справкой», подкараулив премьер-министра на улице, застрелил «тирана» — во имя, как он потом сообщил на следствии, «спасения Болгарии, снятия запрета на газету "Балканска трибуна" и восстановления на службе», откуда его «несправедливо уволили по заказу Турции за какие-то растраты».

Убийцу, конечно, прогнали через медкомиссию, признали «ограниченно вменяемым, но отдававшим себе отчет» и повесили. Но кабинет «народных либералов» полностью потерял контроль над событиями, и в самом начале 1908 года князь Фердинанд, раз десять за несколько месяцев повторивший, что никак не может одобрить репрессии против студентов, поскольку «они же дети», поручил формировать правительство «русофилам». Но уже не профессору Даневу, возглавившему парламент, а юристу Александру Малинову, российскому подданному по праву рождения, умевшему мыслить реалистически.

Новый премьер обозначил концепцию так: «С Россией — тесная дружба, но на равных. С Францией — доброе сотрудничество.

С Англией — чем ближе, тем лучше. С Австро-Венгрией — помня, что от нее добра