Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе - Лев Рэмович Вершинин

случае, — сообщалось в ноте, — Греция в интересах восстановления мира в Македонии официально присоединится к Турции для совместного подавления восстания».

В общем, на изломе восстания, ранней осенью 1903 года, всё висело на волоске: достаточно было легкого тычка, и лавина сорвалась бы. В докладах аналитиков Главного управления Генштаба Российской империи, в донесениях агентов из Стамбула, Софии, Белграда указывалось, что новая вспышка более чем возможна, причем на случай, что такое произойдет, Турция подготовила всё, чтобы Европа не успела вмешаться.

Кое-что даже слили в СМИ, и «Русский вестник» время от времени раскрывал общественности «совершенно секретную» информацию о том, например, что «турецкие солдаты свободно пропускают четников, идущих из Болгарии, из чего можно заключить, что Турция поддерживает восстание для того, чтобы иметь предлог к избиению македонских христиан».

Турецкие и болгарские войска выдвинулись к границам. Порта официально объявила Софию «единственным подстрекателем и причиной всех бедствий». Вена потребовала объяснений. Фердинанд отправил в отставку «не справившегося» Стояна Данева и сформировал кабинет из чистой воды «русофобов-стамболовистов», тем самым успокоив австрийцев, не знавших, что смена кабинета согласована с русским посольством. В конце концов Николай Чарыков, посол в Белграде, известил государя, что «над Болгарией собирается гроза, которая должна будет разразиться, если из Болгарии снова начнутся действия, угрожающие миру в Македонии, однако нет никаких противопоказаний к общей оккупации Македонии. Сербия, ныне изменившая свое понимание политики, будет спокойна, так как Македония не достанется ни Австро-Венгрии, ни болгарам, а Македония будет спасена от Турции, но останется в ее составе, получив путем вмешательства извне вожделенную автономию; кроме того, чем больше участников международной оккупации, тем надежнее гарантия, что территория будет освобождена от оккупации. Не исключено и привлечение греков, и только Румынию, как я убежден, подпускать нельзя по причине ее вечной подлости и ненадежности».

Из газет того времени

МЫ ПОХОРОНЕНЫ ГДЕ-ТО ПОД ВАРНОЙ...

В принципе — и это следует отметить особо — такой вариант эксперты Генштаба Российской армии, да (по долгу службы) и МИД империи просчитывали еще после бойни в Горной Джумае, оценивая перспективы и «умиротворения», и «обострения» и склоняясь рекомендовать второй. Они предполагали и обосновывали, что налицо уникальная, едва ли повторимая ситуация, с высокой вероятностью позволяющая усилить позиции России на Балканах без серьезного риска. Именно поэтому Софии, в ответ на аккуратный зондаж, были даны «условные гарантии», после чего военное министерство Болгарии уже в марте 1903 года, задолго до Ильина дня, начало готовить мобилизацию.

Однако человек только предполагает. Цепь дальнейших событий смешала уже розданные карты. Прежде всего, конечно, многое поставил с ног на голову кровавый переворот в Белграде, в итоге которого Обреновичей навсегда вычеркнули из политики, а с их уже ставшей традиционной полной ориентацией на Вену и Берлин было покончено. К рулю пришли люди, безоглядно ориентировавшиеся на Россию («панслависты») и на агрессию («великосербы»), так что Петербургу пришлось срочно формировать новую «балканскую концепцию».

А это было непросто. Оттолкнуть протянутую руку, не предоставив «крышу» своему в доску Петру Карагеоргиевичу — нынешнему сербскому королю, — политически было невозможно. Однако этически вставал сложнейший вопрос о том, как красиво оформить противоречащую всем международным нормам и всем российским традициям дружбу с «цареубийцами», не потеряв лица (ну и, разумеется, о том, как следует теперь, когда в сфере влияния Российской империи, помимо Болгарии, неожиданно оказалась и враждебная ей Сербия, действовать, чтобы не обидеть ни Софию, ни Белград).

А кроме того — и это куда важнее — весной 1903 года исход противостояния в питерских коридорах власти по вопросу о «Желтороссии»[53] окончательно решился в пользу «безобразовской клики», как известно очень умело игравшей на слабостях главы государства и личной заинтересованности многих близких к нему лиц. Группа Куропаткина и Алексеева, пытавшаяся доказать, что «корейский план» — авантюра, и авантюра опасная, утратила влияние, и в апреле российское правительство, вопреки русско-китайской конвенции 1902 года, без всяких внятных объяснений отказалось выполнять обязательства по второму этапу вывода войск из Маньчжурии. Это — обойдемся без подробностей — сделало неизбежной войну с Японией плюс конфронтацию с Англией и США, так что закрыть «балканский вопрос», хотя бы на время, стало необходимым. Ну и закрыли — по принципу «Венскому процессу нет альтернативы». В октябре, когда искры на пожарищах еще тлели, в городке Мюрцштеге была оглашена австро-российская программа «второго этапа реформ» во имя «окончательной стабилизации положения в Македонии». Очень красивая программа: «внешний контроль» при губернаторе, полная амнистия, реорганизация жандармерии, новое административное деление края, новая система управления, «компенсации» пострадавшим и...

И лишь одно «но». Совершенно не учитывался тот факт, что даже «первый этап», очень мягкий и умеренный, реализовать удалось разве что в отчетах. Напротив, по умолчанию предполагалось, что он уже успешно осуществлен, и все попытки полевых командиров и политических активистов «Новоболгарии» объяснить, что это не так, властям империи угасали в войлочном нежелании слышать. То есть общественность-то слушала и очень сочувствовала, но вот военные молчали, стыдливо отводя глаза, а объяснения, да и то изредка, давали чиновники третьего-четвертого уровня из австрийского и турецкого отделов российского МИД. Даже не объяснения, а дежурные отмазки. Мирные переговоры вам обеспечили? Обеспечили. Гуманитарный конвой посылали? Посылали. А сверх того Россия вам ничего не обещала, стало быть, ничего не должна. Главное, чтобы прекратилось кровопролитие, а если хотите, можете действовать сами. Но тогда не обижайтесь, если турки изведут всех вас поголовно, ибо это их внутреннее дело и они вправе.

Разумеется, эти абсолютно правильные по форме ответы восприняли не все. Кому-то они показались издевательством. И начались «разговорчики в строю». Очень многие «внутренние» не смирились, полагая, что «победа украдена», и мечтали о продолжении банкета. Махонькая поначалу трещинка быстро расширялась. «Левые», как они себя называли, обвиняли всех: Петербург — «слил», София и лично Фердинанд — «сдали», «верховисты» из Комитета, согласные ждать на условиях Мюрцштега, — «продались». Винили и себя — в излишней доверчивости. Иные договаривались и до того, что раз Россия нам ничего не должна, значит и мы ей — тоже, и если Болгария от нас отрекается, значит хрен с ней, будем не болгарами, а «македонцами», и уж как-то, действительно, сами-сами.

Нельзя сказать, чтобы последний пункт был очень уж популярен, а вот насчет виноватых в стане «левых» спора не было. И масла в этот огонь бодро подливали социалисты, достойно себя проявившие в дни восстания и набравшие авторитета, а главное, имеющие простые и понятные объяснения на всякий сложный случай.