Третья сила. Россия между нацизмом и коммунизмом - Александр Казанцев

Манифест, наконец, готов. Комитет сформирован, число его членов будет пополняться путем кооптации. Но сейчас уже есть достаточный состав для того, чтобы подписать документ. Все Управления — Гражданское, Организационное, Пропаганды, все вспомогательные их органы — укомплектованы нужными им людьми, и в любой момент вся машина может быть пущена в действие. Штаб Армии, во главе которого стоит генерал Трухин, готов к формированию первых дивизий.

Переговоры с немцами закончены тоже.

С формированием воинских частей удалось договориться, что сначала будут комплектоваться путем набора добровольцев пять дивизий. Они должны быть одеты, вооружены и подготовлены к первому февраля. К концу марта состав армии должен быть доведен до двадцати пяти дивизий. Когда армия будет готова, Власов примет над нею командование, до этого во главе формирования будет стоять Трухин. Армия выступит потом как самостоятельная и независимая от немцев вооруженная сила. В глубине души мы надеемся, что к тому времени разгром Германии обозначится с такой отчетливостью, что покушаться на нашу независимость она и не сможет. Бели немцы согласились, наконец, на формирование крупных воинских антикоммунистических русских соединений, все еще не теряя надежды использовать русские силы для защиты своего фатерланда, то русские в этом соглашении увидели только возможность начать раньше, чем предполагали, сбор сил для того, чтобы выступить после поражения Германии.

12 ноября Комитет собирается на первое пленарное заседание для последнего обсуждения и подписания Манифеста. Опубликован он будет в Праге, куда весь Комитет выедет специальным поездом наследующий день. Собрание назначено на десять часов утра в Далеме, в помещении, занятом штабом Трухина. Небольшой зал задолго до назначенного срока наполняется участниками заседания. Со многими я знаком уже давно — встречался или у Андрея Андреевича во время переговоров об их участии в Комитете, или у общих берлинских знакомых. Военных знаю или по Дабендорфу, или по встречам у Трухина, у которого бывал последнее время очень часто. От немцев не присутствует ни одного человека. Может быть, и есть здесь у них свои осведомители, но сегодня об этом как-то не хочется думать.

Зал наполняется. Я с особым интересом присматриваюсь к рабочим. Мне нравится их солидная независимость, укрепленная сознанием, что сегодня, в их присутствии и при их участии, будет написано начало новой страницы истории нашей родины. Мы все в это верим. Тот, кто не верит, не пришел бы сюда. Этого дня мы ждали больше трех лет, и вот он пришел. Ждали не только мы, но и те миллионы русских людей, которых судьба вырвала из мертвящих объятий советской действительности.

Мы стоим у стенки с полковником Боярским и тихо делимся впечатлениями, наблюдая, как все новыми и новыми людьми наполняется зал.

— Как вы думаете, Владимир Ильич, — говорю я, — если бы фельдмаршал Клюге увидел бы сейчас это собрание, он бы, вероятно, окончательно потерял надежду вас расстрелять?

— Да, старику в рассуждении расстрелов не повезло совсем. Нас с Жиленковым ему не удалось, а сам, кажется, избежать не смог.

Слышали, расстреляли как будто бы и его после 20 июля, — говорит он, провожая глазами проходящих мимо нацменов.

В зал входит Власов. Присутствующие усаживаются по местам, постепенно смолкают голоса, стук передвигаемых стульев и — наступает тишина. Андрей Андреевич произносит небольшую речь. Говорит, немного волнуясь, произносит скупые, немногочисленные полновесные слова. Говорит о том, что сегодня мы обсудим и примем документ, который ляжет в основу нашей борьбы, определит и назовет наши идеалы, одухотворит нашу борьбу за освобождение нашего народа. Говорит о том, что нам будет трудно, но это не остановит нас потому, что путь к великому и светлому редко бывает украшен розами, но всегда терниями.

Зал слушает с большим вниманием.

Затем начинается обсуждение Манифеста.

Многим он уже знаком по предварительной читке, многие в процессе составления его принимали то или иное участие.

Манифест обсуждается по пунктам. Члены Комитета вносят незначительные поправки и по смыслу, и по стилю. Обсуждают долго, по-деловому, внимательно и осторожно подбирая нужные слова.

Несмотря на осознанную всеми важность и даже торжественность происходящего, не обходится, конечно, и без юмора.

По прочтении нескольких первых фраз вдруг поднимается рука одного из рабочих. Власов прекращает чтение и вопросительно смотрит на желающего что-то сказать.

— Пожалуйста.

Тот поднимается и молодым звонким голосом на весь зал:

— Андрей Андреевич, вот там, в начале, написано слово плутократы. Мне кажется, это слово какое-то… непонятное слово, неподходящее, я бы сказал даже не русское слово.

Власов улыбается. Зал покатывается со смеху. Двусмысленность замечания ясна каждому. И слово это не русское, и в этом русском документе оно оказалось не по русской воле, а включено сюда по настоянию немцев. Во время борьбы с немцами за текст Манифеста в двух пунктах не удалось заставить их отступить — вот в этих самых плутократах и в ссылке на то, что Комитет с благодарностью принимает помощь Германии.

На зато как многого удалось достичь! О Германии в Манифесте было упомянуто два раза: «Комитет Освобождения Народов России приветствует помощь Германии на условиях, не затрагивающих чести и независимости нашей Родины». И дальше следует объяснение и почти извинение за то, что помощь мы принуждены принять от немцев: «Эта помощь является сейчас единственной реальной возможностью организовать вооруженную борьбу против сталинской клики».

Эти фразы вполне уравновешивались другими. «Комитет Освобождения Народов России уверен, что объединенные усилия народов России найдут поддержку всех свободолюбивых народов мира». Даже самым германофильски настроенным мозгам было ясно, что под «свободолюбивыми народами мира» подразумевается всё что угодно, только не нацистская Германия.

И дальше: «Сохранение мира и установление дружественных отношений со всеми странами и всемерное развитие международного сотрудничества». Это тоже мало похоже на призыв к продолжению борьбы с западным миром…

Второй и последний раз о Германии упоминалось в отделе «Цели Комитета» под пунктом «б»: «Прекращение войны и заключение почетного мира с Германией». Не нужно забывать, что все это происходило в конце 1944 года, когда Германия стояла уже накануне краха. Мир с такой Германией, если бы даже он и состоялся, казался Освободительному Движению не слишком большой ценой за освобождение России от большевизма, а ведь только после этого освобождения и можно было говорить о мире. Что же касается наказания Германии за совершенные ею перед человечеством преступления, то мир на востоке ни к чему не обязывал союзников на западе. Трудно было и представить, что, проиграв войну в одном месте, Германия могла бы выиграть ее в другом, а мир, заключенный в1945 году и с освобожденной от большевизма Россией, был, конечно, проигрышем войны.

С тех пор прошло семь лет. Эти семь послевоенных лет не убедили участников Движения в том, что тогда ими была допущена большая ошибка. На вопрос, что лучше — контрибуция, взятая с Германии, или освобождение от большевизма, мог бы ответить только русский народ. Мы в его ответе не сомневаемся. Думаем, что не ошибаемся в ответе и всего остального мира, если бы его спросить: согласился ли бы он, чтобы коммунизм был ликвидирован в России — значит, автоматически и во всем мире — ценой выхода нашей Родины из войны (предположим, что это могло бы быть осуществимо) весной 194S года…

После того, как кончилось обсуждение, приступили к подписанию документа. Я положил на стол рядом с Манифестом лист специальной бумаги, на котором каждым повторяется подпись для факсимиле. Этот лист я возьму с собой, чтобы заказать клише для газеты. Первым в левом верхнем углу подписывает Власов. За ним один за другим подписывают остальные. Манифест подписали 37 человек новых эмигрантов и 12старых.

Первый номер «Воли народа» готов к печати. Статьи написаны, набраны, откорректированы и сверстаны в страницы. Я внимательно еще раз прочел каждую из них и затем в правом углу поставил свою подпись. По сверстанным страницам сейчас делают стереотипы, которые пойдут потом в ротационные машины. Амфлет не обманул, все оказалось в полном порядке и так, как он обещал.

Намеченную линию по разделу судеб нашего Движения и судеб Германии я начинаю с первого же номера. Мне хочется сделать так, чтобы читатель сразу почувствовал, что мы — это одно, а Германия — совсем другое. В большой передовой статье в торжественный день опубликования Манифеста я ни разу не вспоминаю о Германии, ни, тем более, о ее вожде. Не упоминаю я о них в своих передовицах и ни водном из последующих номеров. То же самое делают авторы всех остальных статей, написанных в редакции. Если это будет замечено нашим читателем с первого номера, то цель наша достигнута…13 ноября в пять часов вечера с Анхальтского вокзала специальный поезд с членами Комитета, гостями, русскими и немцами, иностранными журналистами, большим количеством сотрудников разных комитетских учреждений отходит в Прагу, по настоянию Власова выбранную) как место опубликования Манифеста.