Волк с Уолл-стрит 2. Охота на Волка - Джордан Белфорт

После нескольких минут обычной светской болтовни он протянул мне пачку бумаг.

– Не посмотришь? – попросил он. – Я думаю заняться валютно-обменными операциями. Люди делают на этом целые состояния.

– Посмотрю, – кивнул я, а про себя подумал: Господи Исусе! Как все просто! Эти так называемые валютно-обменные операции были новейшей пеной финансовых махинаций, и я нисколько не сомневался в том, что мне удастся в считаные минуты заставить Дэйва сказать что-нибудь, что его скомпрометирует. Впрочем, не это интересовало Одержимого и Ублюдка. Они хотели знать о брокерской фирме, где работал Дэйв после закрытия «Стрэттон». Как бы там ни было, Дэйва легко удастся расколоть.

Несколько минут я притворялся, что внимательно рассматриваю бумаги, которые дал мне Дэйв, украдкой поглядывая вокруг краем глаза. Бумаги пестрели словами иена, немецкая марка и прочее в том же духе.

«Каракалла» был небольшим рестораном столиков на пятнадцать-двадцать. В среду в восемь вечера заняты были всего несколько из них. Посетителями были семейные пары средних лет, не имевшие понятия, какой чудовищный обман творился всего в нескольких ярдах от них Одержимый с Мормоном ждали меня на парковке местного кинотеатра, так что в ресторане были только мы с Дэйвом… человеком, который спас мне жизнь… единственным другом, не бросившим меня… наши дети дружили… наши жены дружили… мы с ним дружили… как же я могу так поступить с ним?

И я не смог.

Недолго думая, я отложил в сторону бумаги, извинился и направился в мужской туалет. По пути я остановился возле стойки официантов и позаимствовал ручку. Зайдя в туалетную кабинку, я оторвал кусок туалетной бумаги, прислонил ее к стене и большими печатными буквами написал: НЕ ГОВОРИ НИЧЕГО КОМПРОМЕТИРУЮЩЕГО ПРОТИВ СЕБЯ! НА МНЕ ЗАПИСЫВАЮЩЕЕ УСТРОЙСТВО!

Я посмотрел на свою записку. Мое сердце бешено колотилось. Если Одержимый с Ублюдком узнают об этом, мне конец. Они сразу отменят мою сделку со следствием, и я получу по полной, без всяких скидок. Тридцать гребаных лет! Когда я выйду из тюрьмы, мне будет шестьдесят шесть! Сделав глубокий вдох, я попытался успокоиться. Нет, Одержимый ни за что не узнает об этом. Я был в этом уверен.

Ободренный этой мыслью, я вышел из туалета и направился обратно к столику, бросая быстрые зоркие взгляды по сторонам. Никто не выглядел подозрительно. Горизонт был чист – никаких федеральных агентов.

Дойдя до столика, я положил левую руку на плечо Дэйву и приложил к своим губам правый указательный палец, жестом приказывая ему молчать. В левой руке я держал сложенную вдвое записку. Сдвинув руку с его плеча, я пальцами развернул ее и положил перед ним на стол.

Усаживаясь на свое место, я наблюдал, как его голубые глаза буквально выскочили из орбит, когда он прочел записку. Потом он совершенно ошалело посмотрел на меня. Сохраняя на лице невозмутимое выражение, я чуть заметно кивнул. Он тоже кивнул в ответ.

– Ну, что касается валютно-обменных операций, – вслух сказал я, – это вещь неплохая, как мне кажется, но тут нужно быть осторожным. Тут многое связано с наличными, насколько мне известно, и все норовят взять на лапу. Понимаешь, одно дело, когда этим занимаемся мы с тобой, и совсем иное, когда вовлечены чужаки, – я понизил голос для пущего эффекта. – Я хочу задать тебе один вопрос, – прошептал я. – Ты ведь никуда не вкладывал те наличные, что я тебе дал?

Он посмотрел на меня широко раскрытыми глазами и прошептал:

– Не знаю, о чем ты говоришь. Сейчас у меня ни гроша за душой.

– Это я понимаю, – продолжал шептать я. – Речь идет не о сейчас. Я говорю о том, что было два года назад. Я беспокоюсь за ту четверть миллиона, которую я тебе дал. Что ты сделал с наличными?

На его лбу выступили крупные капли пота.

– Похоже, ты совсем обкурился, братан. Говорю тебе, у меня нет ни гроша за душой…

В таком духе мы и продолжали разговаривать.

Час спустя, когда я вручил Одержимому запись, у меня было легкое чувство вины, но совсем легкое. В конце концов, если даже Одержимый узнает об этом, он меня поймет. Впрочем, все равно у него не будет иного выбора, кроме как бросить меня за решетку на тридцать лет. Но он не воспримет это как личную обиду, потому что понимает, что есть предел подлости, за которым человек перестает быть человеком. В тот вечер я достиг этого рубежа и поступил как человек.

Возвращаясь в Саутхэмптон, я вдруг осознал, что тем вечером вновь обрел что-то важное, что потерял много лет назад, в тот самый день, когда впервые вошел в Инвестиционный центр и увидел разницу между ценой покупки и продажи.

Чувство собственного достоинства.

Глава 15

Чудесный мир кармы

«Это карма», – подумал я.

Иначе как объяснить тот факт, что не прошло и трех дней с того момента, когда я показал Дэйву Биллу записку, как позвонила Герцогиня с предложением помириться? Вообще-то это не было полным примирением, но все же большим шагом в правильном направлении.

– Итак, – сказала моя роскошная Герцогиня, шагая по краю прибоя рука об руку со мной, – если ты купишь мне дом в Хэмптонс, это будет хорошо для нас обоих. Мы избавимся от дома в Олд-Бруквилле и снова будем часто видеться. Кто знает, что там может случиться, верно?

Я кивал и улыбался, пока мы шли некоторое время в молчании на запад, в сторону заката. Несмотря на то, что был еще апрель, в пять часов дня было уже достаточно тепло, чтобы для защиты от океанского бриза нам понадобились только синие ветровки.

– Да, – продолжила Герцогиня, – какое-то время я была ужасно зла на тебя. Ведь я так и не смогла забыть то, что случилось на лестнице. То есть я думала, что забыла, но на самом деле просто задвинула подальше, как и многое другое, – она на мгновение остановилась и крепко сжала мою руку. – Но ведь и я тоже виновата в этом. Понимаешь, все эти годы я думала, что помогаю тебе, а на самом деле я тебя убивала, – она сокрушенно покачала головой. – Но откуда мне было знать? Я тоже была созависимой в то время и уже не знала, где выход из всего этого.

– Да, – тихо сказал я, – ты права, но только в последней части. То, что случилось с наркотиками, это не твоя вина. В этом вообще никто не виноват, просто так случилось. Просто оно медленно и коварно вползло в нашу жизнь.

Она кивнула, но ничего не сказала. Я настойчиво продолжал оптимистическим тоном:

– Да, я был наркоманом, и ты была… кхм… созависима, и вместе мы наломали дров, но ведь выжили, так?

– Ну да, едва-едва, – нехотя подтвердила она. – Мне пришлось немало поработать над собой за эти полгода. Ты знаешь, созависимость – это ужасная болезнь, Джордан, – она грустно покачала головой и повторила: – Ужасная, ужасная болезнь. У меня была самая что ни на есть классическая, абсолютная созависимость.

– Да, – согласился я.

Что за бред? Созависимость, шмозависимость… бла, бла, бла! Мне хотелось расхохотаться во все горло. Ну хорошо, она была созависима, но начать искать группу поддержки, имевшую наглость назваться Анонимные созависимые?… Когда Герцогиня в первый раз заговорила со мной об этом, мне захотелось разобраться в этом вопросе. Я спросил у Джорджа, слышал ли он когда-нибудь о такой группе. К моему удивлению, он ответил утвердительно. Да, такая группа существует, но никто не воспринимает ее всерьез. Скорее, это клуб мужененавистниц, где робких забитых жен превращали в женщин-питбулей. Короче говоря, эта группа опасна.

Но такова была Герцогиня: всегда и во всем она стремилась к совершенству, и это была ее последняя фишка – ее созависимость могла быть только самой серьезной в мире. У меня не оставалось иного выбора, кроме как смириться с этим и притвориться, что созависимость – это серьезно. С другой стороны, все, что могло заставить ее зачехлить топор войны, было мне на руку.

И тут я почувствовал игривый толчок локтем в бок.

– Что это ты задумал? – спросила она. – Я прямо вижу, как в твоей голове крутятся винтики.

– Ничего, – ответил я. – Просто думаю о том, как сильно тебя люблю.

– Я тоже люблю тебя и всегда буду любить.

Блин! Вторая часть ее реплики мне совсем не понравилась. Говоря, что всегда будет любить меня, она подразумевала, что любит меня не как жена, то есть плотски, в сексуальном смысле, а как отца своих детей, человека, с которым прожила вместе не один год, и это совершенно меня не устраивало. Я хотел плотской супружеской любви. Той любви, которая когда-то была между нами, до того, как я облажался и попался на удочку закона. И все же это годилось для начала, отправной точки, от которой я мог бы направить ее в нужную сторону.

– Ну вот, – уверенно сказал я, – если мы любим друг друга, все остальное можно уладить, правда?