В тропики за животными - Эттенборо Дэвид

А дождь все лил и лил под вспышки молний и раскаты грома, но видимость улучшилась. Сэнди уверял, что теперь совсем близко до той хижины, которую мы наметили последней точкой нашего маршрута, и каждый раз, когда мы проходили очередной поворот, я с надеждой вглядывался в берег. Мотор барахлил без конца, и привод управления пришлось чинить еще два раза. День был на исходе, когда, выйдя на обширный плес, мы увидели впереди крошечный желтый огонек. В полной темноте мы пристали к крутому берегу и побежали наверх по узкой тропинке, превратившейся в настоящий водопад.

Свет шел от большого костра, разложенного на земляном полу в центре маленькой прямоугольной хижины без дверей. Вокруг огня сидели четверо: молодая женщина в брюках и блузке с длинными рукавами, черноволосый мужчина лет тридцати и двое индейских юношей с овальными лоснящимися лицами и миндалевидными глазами. Шум проливного дождя и завывание ветра заглушали все остальные звуки, и наше появление на пороге хижины было для ее обитателей полной неожиданностью.

Мужчина вскочил и приветствовал нас по-испански, но подробные объяснения пришлось отложить: первым  делом надо было спасать наши вещи, и вместе с хозяином мы побежали обратно к лодке.

Уложив вещи под навес, мы, наконец, и сами оказались под крышей. После горячего супа хозяин повел нас в кладовую, где мы могли провести ночь. Здесь все было заставлено бочками, пухлыми мешками, блестящими от масла топорами и разными ржавыми железками. Отовсюду свисала паутина. Огромные коричневые тараканы покрывали грязные стены глянцевым шевелящимся ковром, а наверху, меж балок, порхали летучие мыши. В помещении стояло зловоние от тухлой солонины, но зато было сухо. Исполненные благодарности, мы развесили гамаки и через несколько минут заснули под неумолчные раскаты грома.

Глава 3. Бабочки и птицы

Отшумев, буря унеслась, и утро встретило нас безоблачным и невероятно синим небом. Местечко, куда мы прибыли, называлось Иреву-Куа, что на гуарани означало «участок грифов». Наш хозяин Неннито и его жена Долорес владели небольшим домиком в городке Росарио, но они редко бывали там с тех пор, как Неннито получил от правительства в концессию этот лесозаготовительный участок. Если ему удастся свалить тут все принадлежащие ему деревья и сплавить их до лесопилки в Асунсьоне, он станет богачом. Разумеется, Неннито не собирался делать это сам: он был патроном, то есть организатором и руководителем, а для непосредственной работы нанял бригаду лесорубов. Когда руководить было некем, как, например, в момент нашего прибытия, Неннито мог сидеть у своей хижины и попивать мате.

Неннито жил в Иреву-Куа уже несколько сезонов, но почти ничего не сделал для благоустройства своего жилья. На окнах не было противомоскитной сетки, в доме — почти никакой мебели, возле дома не посажены ни бананы, ни папайя. Долорес готовила на костре и обходилась без холодильника. Невзгоды лесной жизни уже наложили свой отпечаток на ее красивое, с правильными чертами лицо. Некоторые женщины, даже живя в весьма примитивных условиях, умудряются каким-то чудом сохранять привлекательность, но Долорес, казалось, ничуть не заботила собственная внешность. Состояние ее зубов оставляло желать лучшего, длинные черные волосы были не причесаны, а одежда неряшлива. Поверх длинных брюк, защищавших от укусов насекомых, она носила юбку, считая, по-видимому, отсутствие этой части женского туалета вопиющей нескромностью. Но, несмотря на весьма примитивный быт, Неннито и Долорес являли собой счастливую, жизнерадостную и чрезвычайно гостеприимную пару. Их дом, заявили они, будет и нашим столько, сколько мы пожелаем.

Лесная усадьба наших новых знакомых состояла из нескольких построек, соединенных крытыми верандами. Тут были кухня, где всегда горел костер, кладовая, приютившая нас в первую ночь, хозяйская спальня; в одном из флигелей находилась комната для двух юношей-индейцев, к ней примыкал курятник, служивший еще и складом для разных вещей. Позже мы заняли его под собственную спальню. При доме был небольшой огород, где Неннито выращивал маниок и кукурузу. Крутая тропинка спускалась от построек к вздувшейся коричневой реке, а с противоположной стороны, за огородом, начинался лес. Первое же утро подарило нам изумительное зрелище: на очищенной от леса площадке вокруг дома разыгралась настоящая метель из бабочек. Их было так много, что, взмахнув сачком, я поймал штук тридцать или сорок. Все они принадлежали к роду катаграмма: великолепные создания с радужно-синими передними крылышками и пурпурными задними, украшенными снизу желтыми фосфоресцирующими иероглифами.

Известно, что бабочки мигрируют в поразительном количестве и на огромные расстояния. Великий американский зоолог Биби наблюдал однажды фантастический перелет бабочек через Анды, когда за секунду мимо него пролетала по крайней мере тысяча этих насекомых, и так продолжалось без остановки несколько дней кряду. То же самое отмечали и многие другие путешественники и натуралисты. Но здесь, в Иреву-Куа, катаграммы никуда не летели, они просто порхали на поляне вокруг хижины. Интересно, что ни в лесу, ни ниже по реке не было видно ни одной бабочки. Мы обнаружили, что можем предсказывать их появление: они прилетали всегда после сильной грозы, когда небо было уже чистым, а солнце жгло так, что на камни у реки нельзя было ступить босиком.

К вечеру бабочки начинали постепенно исчезать, и с наступлением темноты их уже не было совершенно. Если следующий день выдавался пасмурным, они не появлялись. Может быть, эти катаграммы в массе выходили из куколок именно в жаркую погоду? А где они скрывались ночью? Жизнь бабочек коротка, но едва ли все они умирали к концу дня. Может быть, они улетали в лес и устраивались на ночь в кронах высоких деревьев? Я так и не нашел ответа на эти вопросы.

Вообще Иреву-Куа отличалась редкостным изобилием бабочек. Нигде больше мне не приходилось видеть ни такого количества, ни такого разнообразия этих насекомых, и я решил в свободные часы развлечься их коллекционированием. Моя методика сбора была чрезвычайно проста. Я не бродил по болотам и не гонялся за бабочками, бегая от куста к кусту, как это сделал бы на моем месте истинный исследователь чешуекрылых. Я вообще не отправлялся на специальные поиски, а просто гулял себе и гулял, но если замечал какую-либо новенькую порхающую красотку, то пытался ее изловить. Таким незатейливым способом я за две недели наловил свыше девяноста видов и поймал бы еще по крайней мере столько же, будь у меня побольше терпения и навыков. Но и то, что мне удалось, не может не впечатлять, если учесть, что на всех Британских островах найдено только шестьдесят пять видов бабочек семейства нимфалид, включая редчайшие залеты.

Самая крупная и самая осторожная из всех местных бабочек жила в лесу. Размах ее крыльев превышал десять сантиметров. Принадлежала она к великолепному роду морфо и, подобно всем другим бабочкам этой группы, обладала изумительной сверкающей сине-голубой окраской. Поначалу, стоило мне увидеть, как она лениво и безмятежно порхает по лесу, я тут же устремлялся в погоню, ломясь сквозь кусты и забывая про колючки. Бабочка дразнила меня своими зигзагами и пируэтами, и я, пытаясь завладеть ею, лихорадочно молотил сачком по воздуху. Но красотка, казалось, сознавала, что ее преследуют, или, говоря научным языком, поведение ее менялось при опасности. Стоило мне, подобравшись к бабочке, чуть раньше времени взмахнуть сачком, как она немедленно увеличивала скорость,  меняла  неторопливый порхающий полет на быстрый и прямой и поднималась так высоко, что становилась совершенно недоступной. Мне потребовалось совершить несколько утомительных и безрезультатных забегов, прежде чем я понял, что необходимо изменить тактику.

Морфо, по-видимому, предпочитали открытые участки, где им не мешали ни деревья, ни кусты, и часто порхали на широких просеках, сверкая крыльями в лучах солнца. Мой новый способ охоты на них, как и прежний, не отличался изобретательностью. Я неподвижно стоял с сачком наготове, пока ничего не подозревавшая бабочка не подлетала достаточно близко, а затем пытался накрыть ее одним взмахом. Эти маневры весьма напоминали мне сражения на крикетном поле, а уж мудреный пилотаж бабочек определенно таил в себе такой же подвох и был так же непредсказуем, как и подача с финтом, классно исполненная боулером на матче международного турнира.