В тропики за животными - Эттенборо Дэвид

Вне себя от возбуждения мы бросились к ловушке и завалили дверь булыжниками. Дракон стрелял языком и кидал на нас презрительные взгляды. Мы не могли поверить, что цель четырехмесячной экспедиции достигнута, что, несмотря на все злоключения, нам наконец удалось поймать крупнейшую в мире ящерицу. Мы сидели на песке, смотрели на предмет своих вожделений и улыбались друг другу. У нас с Чарльзом были основания чувствовать себя триумфаторами, но Сабран, который еще два месяца назад и понятия о нас не имел, был счастлив не меньше нашего. И не только потому, что дракон сидел в ловушке. Истинную радость Сабрану доставляло, я уверен, и наше нескрываемое ликование. Он обнял меня за плечи, широко улыбнулся, сверкая белыми зубами, и сказал:

— Туан, эта очень-очень о'кей.

Эпилог

Да, главная цель нашего путешествия была достигнута, и добавить к этому почти нечего. Теперь оставалось пройти сложную и длительную процедуру получения разрешений на выезд и вывоз из Индонезии пленки, камер и животных. Как ни странно, эту изнурительную битву не всегда можно было назвать противоборством, порой нам казалось, что и мы, и вовлеченные в схватку чиновники сражаемся плечом к плечу с общим врагом — бюрократической машиной с ее бесчисленными запретами, ограничениями и инструкциями.

Я с нежностью вспоминаю портового полицейского чиновника на Сумбаве, куда мы прибыли с Комодо. Мы просидели там три дня, так как воздушное сообщение прекратилось из-за какой-то аварии на Бали. Свободных мест в гостиницах города не оказалось, и нам пришлось ночевать в здании аэропорта, устроившись прямо на полу.

Само собой разумеется, мы должны были отметиться в полицейском участке, и нас принял там необыкновенно симпатичный человек. В его обязанности входила проверка наших паспортов. Он начал с Чарльза и первым делом взялся за чтение каллиграфической надписи на внутренней стороне обложки, сообщавшей, что «Ее Королевского Величества Главный Государственный Секретарь Иностранных дел убедительно просит...». Переварив эту информацию, полицейский методично изучил каждую визу и резолюцию, делая карандашом пометки на замусоленном листке бумаги, пока, в конце концов, не добрался до справки с перечислением выданной Чарльзу иностранной валюты. Тут дело серьезно застопорилось, но, имея в запасе четыре дня, мы не очень спешили. Он предложил кофе, мы в свою очередь — сигареты. Наконец чиновник перевернул последний листок паспорта и отдал его Чарльзу со словами: «Вы американец, да?»

На следующий день, когда мы проходили мимо того же полицейского участка, перед нами возник часовой в полном вооружении. Вчерашний чиновник снова просил нас к себе.

—    Извините, туан,— сказал он,— но я что-то не заметил в вашем паспорте визу на въезд в Индонезию.

На третий день этот чиновник сам явился к нам в аэропорт.

—   Мир вам,— приветствовал он нас радостно.— Прошу прощения, но мне необходимо еще раз взглянуть на ваши паспорта.

—   Надеюсь, ничего серьезного? — спросил я.

—    Нет-нет, туан, просто я хочу знать, как вас зовут.

На четвертый день он не пришел, и мы решили, что к нашему досье прибавить больше нечего.

Но не всегда наши трагикомические испытания имели столь безобидный финал. В завершение всех бюрократических экзекуций нам нанесли неожиданный и тяжелый удар — не разрешили вывозить дракона. С остальными животными — орангутаном Чарли, мишкой Бенджамином, питонами, циветтами, попугаями и другими птицами и рептилиями — все обошлось благополучно.

Было, конечно, очень жаль расставаться с нашим драконом, но безутешного горя я не испытывал. Не сомневаюсь, что варан прекрасно чувствовал бы себя в просторном и теплом помещении террариума Лондонского зоопарка, но никогда уже он не выглядел бы так царственно, как в своих исконных владениях — лесах острова Комодо.

Часть 3. В Парагвай за броненосцами.

Глава 1. В Парагвай

В 1958 году мы отправились в Парагвай на поиски броненосцев. Сразу же оговоримся — не каждый согласится с тем, что ради существ отнюдь не бесспорного обаяния стоит пускаться в столь далекое путешествие. Что обычно привлекает нас в животных? Изысканное великолепие птиц, изящество и скрытая сила крупных кошек, отталкивающая и вместе с тем влекущая непостижимость гигантских змей, заискивающая преданность собак, проказливый, сродни человеческому, интеллект обезьян — каждое из этих качеств снискало себе немало ревностных поклонников. Ничего подобного у броненосцев нет. Их окраска монотонна, они не слишком красивы, только глаза имеют удивительно трогательное выражение. Насколько мне известно, их нельзя обучить забавным трюкам (по правде говоря, я подозреваю, что броненосцы вообще не бог весть какого ума), и милыми ручными зверюшками они никогда не становятся. И все же есть в них одна изюминка — некая смесь экзотичности и причудливости, которую весьма приблизительно можно передать словом «чудной» или «диковинный». Именно эта странная черта больше всего привлекает меня в животных.

Не так-то просто определить это свойство. У льва, например, его нет, потому что лев — это в сущности увеличенный вариант обычной домашней кошки. То же и с белым медведем: он не кажется нам ни особенно загадочным, ни удивительным, потому что несколько напоминает собаку, только очень большую. Даже такое невероятное создание, как жираф, в общем устроено по привычным стандартам и относится к тому же подотряду копытных, что и европейский олень.

Но нет в Европе ни одного зверя, который хоть отдаленно напоминал бы таких феноменальных существ, как кенгуру, гигантский муравьед, ленивец и броненосец. Ни по внешнему виду, ни по внутреннему строению они не похожи ни на одного из обитателей нашего континента. Они — последние представители себе подобных, оставшиеся от тех времен, когда большинства современных животных еще не было на Земле. Их без преувеличения можно назвать диковинными, чудными.

История этих «последних из могикан» необыкновенно увлекательна. Предки кенгуру когда-то обитали во многих районах земного шара. В то время способность вынашивать в сумке своих крошечных, еще не закончивших эмбрионального развития детенышей дала им решающее преимущество перед всеми другими животными той поры. Но когда появились более прогрессивные плацентарные млекопитающие, сумчатым пришлось худо: они не выдержали конкуренции в борьбе за пищевые ресурсы и жизненное пространство и, в конце концов, многие из них вымерли. Опоссумы уцелели в Америке, но большинство современных сумчатых обитает в Австралии, которая отделилась от остальной суши еще до появления высокоразвитых млекопитающих. Эта естественная изоляция оказалась спасительной для сумчатых. Они дожили до наших дней, сохранив разнообразие форм, и поэтому Австралию с полным правом можно назвать музеем живых древностей.

В Южной Америке в силу ее сложной геологической истории сохранились не только опоссумы, но и другие реликтовые животные. Многие миллионы лет северная и южная части Американского континента соединялись широким мостом, но вскоре после появления первых плацентарных млекопитающих эта связь прервалась. То было время господства и расцвета неполнозубых — группы млекопитающих, куда входят ленивцы, броненосцы и муравьеды. Изолированные от всего остального мира, они породили множество необыкновенных животных. В лесах паслись гигантские ленивцы величиной чуть ли не со слона, а по саваннам разгуливали родственники броненосцев — глиптодонты — закованные в панцири исполины длиной более трех метров с мощным булавообразным хвостом.

Около шестнадцати миллионов лет назад обе Америки опять соединились, и некоторые из этих поразительных зверей ушли на север. Их останки находят в ледниковых отложениях в разных районах Северной Америки и в битумных илах калифорнийских озер. Они оставили отпечатки лап на берегу водоема, некогда плескавшегося там, где ныне вздымаются горные хребты Невады, и эти следы были обнаружены в конце прошлого века при строительстве тюрьмы в Карсон-Сити.