Квантовый вор - Ханну Райаниеми

— Как же ты здесь оказался? — спрашиваю я. И вдруг меня осеняет. — Это место никогда не было Королевством, не так ли? Это была тюрьма.

— Предполагалось, что это будет новая Австралия, — поясняет он. — До Коллапса господствовала следующая идея: загоним преступников в терраформирующие машины, и пусть они выполняют свой долг перед обществом. И мы упорно трудились, можешь мне поверить. Мы обрабатывали реголит, поджигали Фобос и плавили ледниковый покров ядерными взрывами. Все ради того, чтобы еще немного побыть людьми.

— Конечно, они позаботились о том, чтобы мы здесь были надежно заперты. Даже сейчас, стоит мне только подумать об отъезде с Марса, как начинается дьявольская боль. Но потом произошел Коллапс, и сумасшедший дом захватили безумцы. Мы взломали систему тюремного надзора. Превратили ее в экзопамять. И использовали для того, чтобы взять власть в свои руки. — Он качает головой. — И еще мы решили сочинить более приятную историю. Вспышка обернулась для нас благословением — стерла все следы, хотя их было не так уж много. Но полностью воплотить в жизнь все свои планы мы смогли только после прихода зоку. Оглядываясь назад, я понимаю, что их нельзя было сюда допускать. Но в тот момент нам годились любые средства, чтобы защититься от Соборности. По крайней мере, зоку дали нам инструменты для осуществления мечты.

— Нам? Кто еще здесь есть? — спрашиваю я.

— Никого, — отвечает он. — Больше никого. Я давно уже позаботился обо всех остальных. Саду достаточно одного садовника.

Он поднимает свободную руку и трогает стебель цветка.

— Некоторое время я был здесь вполне счастлив. — Его лицо искажается гримасой. — А потом сюда занесло тебя. У тебя все получалось лучше, чем у меня. Ты обладал могуществом и свободой. И перенял местные обычаи. Ты себе представить не можешь, как меня это злило.

Ле Руа смеется.

— Это чувство тебе знакомо не хуже, чем мне: желать то, чем обладает кто-то другой. Ты можешь понять, как я хотел получить то, что принадлежало тебе. И после твоего исчезновения я завладел всем, чем мог. К примеру, твоей женщиной. Она больше никогда не будет твоей. Она считает, что ты бросил ее с вашим ребенком. Никогда не понимал, что ты в ней нашел. Но ты хорошо замел следы, ваши разделенные воспоминания: я так и не узнал этого. — Он поднимает револьвер с девятью пулями. — Ты считаешь себя таким умным. Спрятал свое сокровище в экзопамяти друзей. Великие люди мыслят одинаково, но, должен признать, я до этого не додумался. Однако я знал, что ты когда-нибудь вернешься, и расставил для тебя ловушку. Гевулот-видения исходили от меня. Но полностью свести концы с концами мне помог сыщик. Весьма своевременно. — Он наставляет револьвер на меня. — Я даже предоставил тебе возможность самому это сделать: все-таки справедливость есть справедливость. Но ты не смог. Значит, теперь моя очередь.

В слепой ярости я с криком бросаюсь вперед. Сверкает вспышка ку-пистолета. Я лечу на землю и сильно ударяюсь лицом о мраморные плиты. Тело Соборности на мгновение взрывается болью, а затем заглушает ее милосердной анестезией. Я переворачиваюсь и пробую встать, но тут же понимаю, что правая нога ниже колена превратилась в обугленную культю.

Ле Руа с усмешкой смотрит на меня сверху вниз. Он поднимает револьвер и начинает стрелять в воздух. Я пытаюсь вцепиться ему в ноги, но получаю пинок в лицо. Пытаюсь сосчитать выстрелы и тотчас сбиваюсь.

Земля вздрагивает. Где-то глубоко под городом Спокойные-атланты, когда-то бывшие моими друзьями, просыпаются с новыми мыслями и новыми стремлениями. Дворцы памяти, которые являются их составными частями, с мощью стихийного бедствия стремятся соединиться. Вокруг парка роботов рушатся здания. Дворцы маячат над ними, словно черные паруса, сметающие все на своем пути, и несутся вниз, прямо на нас.

Они соединяются над нашей головой наподобие черных геометрических пальцев. Потом все погружается во тьму, тело начинает покалывать, и нас с Королем разносит в разные стороны.

Глава девятнадцатая

Сыщик и кольцо

От блокировки гевулота у Миели пощипывает кожу. Но она снова чувствует себя невесомой, а рубка «Перхонен» больше всего напоминает покинутый ею дом. Ощущение уюта и безопасности почти полностью заглушает гневный голос Пеллегрини в ее голове.

Хорошо, что ты вернулась, говорит «Перхонен». Аватар корабля — бабочка — вьется над головой Миели. Я как будто потеряла часть себя.

— Я тоже это чувствовала, — отвечает Миели, наслаждаясь знакомым трепетом крылышек на коже. — Как будто мне недостает чего-то важного.

— Как скоро ты сможешь вернуться вниз? — требовательным тоном спрашивает Пеллегрини. Богиня ни на минуту не оставляла Миели с того самого момента, когда Спокойные из иммиграционной службы доставили ее на корабль и вернули сознание. Ее губы сжимаются в тонкую линию. — Это недопустимо. Он должен быть наказан. Наказан. — Она как будто наслаждается звучанием этого слова. — Да, наказан.

— С биотической связью возникли проблемы, — поясняет Миели.

У нее появляется странное ощущение, будто чего-то не хватает. Неужели я действительно скучаю без этой связи? Без яда, к которому ты меня приучил.

Давай же! Признайся, что ты действительно беспокоишься, подначивает «Перхонен». Никому не говори, но мне-то можно.

— Последнее зарегистрированное сообщение было о серьезном происшествии. И мы не можем спуститься на поверхность раньше, чем через тридцать дней. По крайней мере, легально.

— Что же творит этот мальчишка? — ворчит Пеллегрини.

Орбитальный контроль Ублиетта настаивает на нашем отправлении к Магистрали, объявляет «Перхонен». И они отправляют назад всех, кто приближается к орбитальной станции. Там внизу что-то происходит.

— Мы можем хоть что-то увидеть? — спрашивает Миели.

Бабочки-аватары корабля раскрывают перед Миели целый веер движущихся картин. Они показывают темную линзу города в оранжевой чаше кратера Эллада, затемненную пеленой гевулота.

Там происходит что-то очень серьезное, говорит «Перхонен». Город перестал двигаться.

С краев кратера к городу стекается расплывчатая темная масса.

«Перхонен» увеличивает изображение, и Миели кажется, что перед ней картина ада.

Это фобои, поясняет корабль.

— Что же нам делать? — спрашивает Миели у Пеллегрини.

— Ничего, — отвечает богиня. — Подождем. Жан хотел раскинуть внизу свои игры, так пусть поиграет. Мы подождем, пока он закончит.

— Я прошу прощения, — уточняет Миели, — но это означает, что миссия провалена. Внизу еще остались пригодные для работы агенты? Гогол-пираты?

— Ты осмеливаешься указывать мне, что делать?

Миели вздрагивает.

— Ответ отрицательный. Я не могу оставлять здесь никаких следов своего присутствия. Пришло время подсчитывать убытки.

— Мы его бросим?

— Жаль, конечно. Я немного привязалась к нему: по большей части опыт был весьма приятным. Даже его маленькая измена только придала остроты. Но незаменимых нет. Если криптарх одержит верх, возможно, с ним проще будет договориться. — Пеллегрини задумчиво усмехается. — Хотя и не так увлекательно.

Не могу сказать, какие проблемы возникли в городе, но мне кажется, что они множатся, говорит «Перхонен». Армия Спокойных отступает в беспорядке. И, если вам интересно, фобои нанесут удар по городским укреплениям приблизительно через тридцать минут.

— Госпожа, — произносит Миели. — Ради служения вам я отказалась почти от всего. От своего разума, своего тела, от большей части своего достоинства. Но в эти несколько недель вор, сам того не желая, был моим собратом по кото. Я не смогу предстать перед своими предками, если его брошу. Позвольте мне сохранить оставшуюся честь.

Пеллегрини приподнимает брови.

— Итак, он все-таки зацепил тебя, верно? Но нет, я тобой слишком дорожу, чтобы рисковать. Мы будем ждать.

Миели молчит, глядя на остановившийся город. Он не стоит этого, думает она. Он вор и обманщик. Но он заставил меня петь. Хоть это и была всего лишь уловка.

— Госпожа, — вновь заговаривает Миели. — Окажите эту милость, и я добровольно перезаключу наш договор. Вы сможете сделать из меня гогола. Если я не вернусь, можете распоряжаться мной так, как вам будет угодно.

Миели, не делай этого, шепчет корабль. У тебя не будет пути к отступлению.

Это все, что у меня осталось, кроме моей чести, отвечает Миели. И честь мне дороже.

Пеллегрини, прищурившись, смотрит на нее.

— Что ж, интересное предложение. И все ради него?