Другие цвета - Орхан Памук

Все мои книги созданы из смешения метода, стиля, обычаев и истории Востока и Запада, и богатством своих произведений я обязан именно этому. Причина моего комфорта, моего счастья — в двойном количестве — заключается именно в том, что я путешествую между этими двумя мирами как по собственному дому, не испытывая вины. Консерваторы и фундаменталисты никогда не смогут понять, почему я так спокоен, но и модернисты, идеализирующие европеизацию, никогда не поймут, как я могу считать традицию полезной.

* * *

В романе «Меня зовут красный» герои разговаривают от первого лица, как в «Доме тишины». Всё разговаривает, и не только одушевленные герои, но и предметы. Само название «Меня зовут красный» задает тон повествования от первого лица. Название книги пришло мне в голову, когда я заканчивал работу над ней, и поначалу оно мне не понравилось. Сначала я хотел назвать ее «Любовь с первого рисунка». Я писал о любви с первого взгляда, по портрету, — как началась любовь Хосрова и Ширин. И в сценарии к фильму «Скрытое лицо», который я написал по одной из историй «Черной книги», рассматривалась та же тема — тема любви с первого взгляда по рисунку.

* * *

Глядя на портрет Хосрова, Ширин влюбляется в него, но почему она не влюбляется в него, когда впервые видит портрет на лугу? Потом она приходит на луг второй раз и опять не влюбляется. Она влюбляется только с третьего раза. Кара спрашивает: «Не должна ли она была влюбиться в портрет такого молодого и очаровательного красавца с первого взгляда?» А Шекюре отвечает, что в сказках все происходит всегда по три раза. В сказках по три, а в романах — по одному. В мире романа один мотив всегда используется только один раз. Название, от которого я поначалу отказался, было связано с этой темой, главной темой книги. «Меня зовут красный» всесторонне освещает идею о том, что если Ширин влюбилась в Хосрова по портрету, то его портрет должен быть настоящим европейским портретом, поскольку в исламской миниатюре на портретах красивые лица изображались всегда в виде обобщенного образа. Посмотрев на этот рисунок, она впоследствии узнает Хосрова (почти как по фотографии на паспорте). В те времена существовали сотни портретов падишахов и ханов, было множество портретов Тимура, но сегодня неизвестно, как они выглядели. Потому что их портреты были просто изображениями падишаха или хана. Конечно, все-таки кое-что было похоже. Но было ли похоже настолько, чтобы влюбиться?

Моя книга вращается вокруг этих тем. Герой Кара, который немного похож на Хосрова, не получив взаимности в любви, пускается в странствия и многие годы вспоминает лицо возлюбленной. Однако после какого-то определенного времени он уже не может вспомнить его и понимает, что если бы у него был ее портрет в европейских традициях, то он смог бы представить ее лицо. Он знает, что если нет портрета любимой, то, как бы мы ее ни любили, лицо ее постепенно стирается из памяти. А вместо лица вспоминаются различные эпизоды из жизни. В книге есть и еще одна тема: вспоминать лицо человека и схожесть людских лиц. Поэтому сначала книга называлась «Любовь с первого рисунка».

* * *

История Хосрова и Ширин — самая известная история, которую чаще всего иллюстрируют в исламской литературе, и она послужила образцом для некоторых сцен, диалогов, ситуаций и сюжетных поворотов моей книги. Мы все живем в одной культуре, мы читали романы, видели фильмы. Все это создает у нас в сознании некие повествовательные архетипы (в терминологии Юнга). Мы оцениваем новый рассказ, отталкиваясь от моделей старых историй, которые мы помним, они нам нравятся либо не нравятся. История Хосрова и Ширин — главная история той культуры, в которой живут мои герои. Она подобна фильму, героев которого мы будем помнить всю жизнь и которыми нам хочется стать. Назовем ли мы ее «Вест-сайдская история» или «Ромео и Джульетта» — не важно. Лично мне кажется, что «Хосров и Ширин» гораздо менее романтичен и более реалистичен, чем эти две. В ней гораздо больше политики, больше жеманства, больше интриг, и поэтому она кажется мне более совершенной.

Главной идеей моего романа было то, что я старался объединить рафинированный стиль избранных произведений персидской литературы, поэзию со скоростью, мощью и характерным реализмом романа в сегодняшнем его понимании. В этом смысле герои повествования — позвольте несколько преувеличить, — будучи полнокровными и живыми, плетут интриги, как Шекюре, и временами очень напоминают нас сегодняшних. А с другой стороны, они отдаляются от нас, будучи частью миниатюры. А мой роман живет между двух этих миров.

* * *

Герои книги воспринимают природу посредством рисунка или определенных моделей природы. Это то, что нравится мне в книге больше всего, потому что имеет отношение к моему огромному желанию обыграть культурное прошлое — так называемую традицию, так, чтобы получить совершенно новый результат. Но культурные идеи имеют в романе и свой противовес. Кухня! Это сердце, главный идейный центр романа. Место, где пытается властвовать Хайрие, куда приходит поесть и поделиться последними сплетнями торговка Эстер, куда постоянно спускается Шекюре, чтобы интриговать, рассылать свои письма и записки, бранить детей и командовать, что приготовить на ужин. Кухня и все, что в ней находится, — это опорный пункт моего романа. Но поскольку я писал книгу о живописи, то мне не удалось увидеть природу глазами героев, даже глазами художников. И мне кажется, что моим героям — а также и моим читателям — по-настоящему интересна не настоящая природа, а природа, изображенная на миниатюрах. Верно, что моя книга строится на подобных дилеммах. В книге, например, много описаний лошадей. Лошади разговаривают, и на множестве страниц рассказывается, как рисуют лошадей. Одна лошадь даже рассказывает о себе. Но эта книга не о том, как я воспринимаю лошадь, а как ее изображает художник-миниатюрист. Эта книга не о лошади, а о рисунке лошади. Я иногда вмешиваюсь не для того, чтобы сказать, как я сам вижу лошадь, а чтобы оценить рисунок лошади, только и всего.

* * *

Я с большой легкостью писал детективную часть «Меня зовут красный». Для меня она не составляла никакой трудности, хотя я не могу сказать, что я ею горжусь. Когда мы пишем книги и спрашиваем кого-нибудь: «Тебе понравилось?» — мне говорят: «Да, понравилось», но это не совсем то, что мы хотели, нам очень хочется, чтобы книгу любили еще и по определенной причине, причина вот какая: «Мне понравилась эта книга за то, что она изображает рисунки, о которых рассказывает, и мир миниатюры». Мне бы хотелось, чтобы читатель уловил некоторые мои соображения относительно стиля, личности и необходимости отличаться от других; я хотел, чтобы читатель заметил эту прекрасную живопись и странный, уникальный мир, который она создает. Я хотел, чтобы читатель заметил, как эти столь любимые мной понятия стали одним целым. И именно когда я описывал картины, стиль героев и их личность, и рассуждения о времени, я чувствовал себя сильнее…

* * *

Некоторым читателям хотелось увидеть персидскую и османскую живопись после того, как они прочитали книгу. Это было весьма естественно, потому что вся книга о миниатюрах и удовольствии смотреть на них и описывать их. Насколько я хотел заинтересовать читателя этими рисунками, настолько я написал ее и для того, чтобы описать рисунки словами. А сейчас я немного волнуюсь, потому что некоторые из моих любопытных читателей были разочарованы, увидев настоящие миниатюры. Потому что мы, как и много других людей на свете, так же изучали западное постренессансное искусство и живем в эпоху массового производства фотографии, что и сформировало наше сознание, поэтому нам трудно понимать или наслаждаться такой живописью. Поэтому для того, кто не разбирается в миниатюрах, они могут показаться скучными или даже примитивными. И это еще одна из главных идей моей книги.

* * *

Существует связь между искусством миниатюры и языком моей книги. Но еще важнее вот что: если присмотреться внимательно, люди на миниатюре смотрят и на окружающий мир в рисунке, и на глаза, обращенные на них, то есть на тех, кто разглядывает миниатюру. Когда Хосров и Ширин изображены вместе, они смотрят друг на друга, но на самом деле их взгляды не встречаются, потому что они стоят вполоборота к нам. И мои герои, рассказывая свои истории, обращаются и друг к другу, и к нынешнему читателю книги. Они говорят: «Я рисунок, я рассказываю обо всем» и в то же время «Читатель, смотри на меня — я разговариваю с тобой». Миниатюры все время напоминают нам о том, что они — рисунки. А читатель, который читает мой роман, все время вспоминает о том, что он читает роман.

Точно так же и героини слишком хорошо понимают, что читатель проник в их самые сокровенные тайны. Они, с одной стороны, и разговаривают с вами, а с другой стороны, постоянно поправляются, следя, как бы ни сказать что-нибудь лишнее. Женщинам неприятно, что их рассматривают, они не экспонаты на выставке. И только когда они превращают читателя, не спускающего с них глаз, в доверенное лицо, им удается воспринимать его уже не как постороннего наблюдателя, вторгнувшегося в их личную жизнь, а как брата, что создает новые отношения.